Корона за любовь. Константин Павлович

Весть о кончине императрицы мгновенно дошла до Москвы и страшно взволновала Поля Ласунского. Теперь на своих оргиях он ораторствовал, рассказывал, как пострадал от заговора его отец, ждал, что с минуты на минуту к нему ворвётся гонец с секретным пакетом от самого Павла Первого, запечатанным сургучными царскими печатями, и его призовут к государственной службе, наградят за заслуги отца, сделают, может быть, генералом, а то и фельдмаршалом. Он так убедил себя и своих друзей-гуляк в этом, что все осведомлялись, получил ли назначение младший Ласунский. И дома он постоянно спрашивал у слуг и Маргариты, не было ли каких вестей из Петербурга.

Но вестей всё не было, и Поль начинал сердиться: как же так забыть его, такого заслуженного человека, пострадавшего, как и отец, от опалы старой императрицы? Он не помнил, что служил лишь по формальному списку самым нижним чином, и никогда не бывал в полку, и что у него не было не только никакого опыта, но и никаких заслуг. Всё его время проходило в праздной гульбе, пирах и проматывании жениного состояния.

Маргарита, живя в той же Москве, редко виделась со своими родными: Поль запрещал ей эти встречи. Но тут он сам послал её к Нарышкиным: не смогут ли они похлопотать о его назначении? Маргарита поехала в старый родительский дом, сердечно расцеловалась с младшими сёстрами и братьями, отметила про себя новые сединки с бакенбардах отца и новые морщинки под глазами матери.

Варвара Алексеевна увела дочку к себе и долго безуспешно пыталась выспросить её о супружеской жизни.

— Всё хорошо, мама, — спокойно отвечала Маргарита, — вы не волнуйтесь за меня. Поль просил похлопотать за него, чтобы ему было назначение...

— Ну об этом с отцом поговори, — сказала Варвара Алексеевна, — меня больше тревожит, что ты какая-то печальная стала, а росла резвушкой. И детей у вас до сих пор нет.

— Что вы, маман, какие дети, — грустно произнесла Маргарита, — я так боюсь, что они будут похожи на отца...

Варвара Алексеевна почувствовала в словах дочери затаённую печаль.

— Да ты счастлива ли с ним, с Ласунским? — напрямик спросила она.

— А разве вы были счастливы с моим отцом? — ответила вопросом на вопрос Маргарита. — Супружеская жизнь — это такой кошмар...

Варвара Алексеевна удивилась. Она хорошо прожила всю жизнь с отцом Маргариты.

— Когда он гладит меня по лицу, прикасается к моим рукам, мне всегда становится радостно. Недаром у нас такая большая семья. — Она закраснелась, стыдясь говорить с дочерью откровенно.

— Когда Поль входит ко мне, мне становится противно, — вдруг сказала дочь. — Кажется, что свиное рыло тянется ко мне, а когтистые лапы впиваются в моё тело. У меня от этих лап синяки...

Варвара Алексеевна широко открыла глаза.

— Покажи, — потребовала она.

Маргарита показала.

Слово за слово вызнала Варвара Алексеевна у дочери всю подноготную: и как бьёт, иногда выгоняет на мороз, как отвратителен в своих попойках и как однажды даже предложил ей сыскать себе любовника. Варвара Алексеевна задыхалась.

— Но ведь он такой добрый был, — пыталась она остановить поток жалоб Маргариты.

— А вы навели хотя бы справки?

— Да ведь его мать столько о нём говорила...

— А вы и поверили, добрые души, — печально сказала Маргарита. — Ах, маман, я так хочу умереть! Там покой, тишина, да Бог не даёт мне смерти.

Тут уж Варвара Алексеевна испугалась. Её дочка, любимица, старшенькая, такая весёлая, рассудительная и живая, заговорила о смерти...

Когда она узнала про всё, что происходит в дому Ласунских, каким унижениям и оскорблениям подвергается её дочь, она твёрдо произнесла:

— Я виновата в том, что послала тебя на такую каторгу, я и позабочусь, чтобы освободить тебя от неё...

Маргарита печально и насмешливо посмотрела на мать:

— Как вы можете освободить меня, если брак скреплён Богом?

— А Бог и рассудит. А тебе вот мой сказ — домой не возвращайся, живи здесь. И на развод подадим. Где это слыхано, чтобы от живого мужа в любовницы кому ни на есть предлагать?

Варвара Алексеевна тут же побежала к мужу и всё рассказала ему. Михаил Петрович лишь качал поседевшей головой.

— Развод — последнее дело, — сказал он, — но и оставаться весь век в таком утеснении тоже не дело. Я поговорю с Полем, может, он исправится.

Но такой разговор ничего не дал. Ласунский отрицал всё, и Михаил Петрович понял, что надо обстоятельно запастись свидетельскими справками, чтобы доказать вину Поля. Пока же он велел дочери отправляться домой, молчать о разводе, чтобы вина потом не пала на неё. О хлопотах по делу Ласунского он знать ничего не хотел.

Вернувшись домой, Маргарита сказала Полю, что отец и мать не берутся помочь ему, так как в Петербурге не знают никого, а здесь, в старой столице, все знают Ласунского, и потому ему надлежит самому хлопотать о своём назначении.

— Придётся мать просить, — небрежно бросил Поль, — поедем к ней в тверскую, пошлём в столицу, она пробивная, всё для меня сделает...

— Но ты мужчина, а она женщина, что она может, если ты не можешь сам?

— Ей известны все ходы и выходы, да и жила когда-то в столице. Попала же она к Константину, пусть и теперь едет к нему, царский сын постарается для меня...

Маргарита промолчала. Странно, на словах он такой бойкий и смелый, а хлопотать за себя предоставляет другим...

— Мне бы денег немного, Поль, — робко сказала она, — неловко к свекрови с пустыми руками ехать...

— Какие деньги? — взъярился муж. — Ты хоть знаешь, сколько стоит содержать дом и тебя, жену боярскую? А если ты намекаешь на приданое, то оно давно улетело — расходы непомерные...

Ей хотелось возразить: она почти ничего не стоила ему, все её платья и безделушки ещё из отцовского дома, а сама она тратит лишь на свечки да на милостыню нищим. Но опять смолчала: нельзя этого говорить, тут же даст пощёчину или скажет горькие обидные слова.

Вынула из заветной укладки, что мать ей дала, штуку белого атласа да кусок красного бархата — всё хотела сшить платья, но желания не было, да и зачем? Она никуда не выезжает, нигде не бывает. А старушка обрадуется подаркам.

Словно бы предчувствуя что-то, Маргарита основательно подготовилась к маленькому путешествию: всё-таки хоть какое-то разнообразие в её тусклой никчёмной жизни. За тройкой вороных коней, которые были впряжены в карету, удобно разместившуюся на лёгких санях, шла ещё обычная телега с рогожным возком. Там поместились лакей Поля, горничная Маргариты, целый ворох провизии да сено для лошадей.