Короткое время бородатых
Шрифт:
– Что-о-о?! - клетчатый платок взмыл в воздух, и Наташа, шлепая босыми ногами, подбежала к Андрею. - Кто больной?! - ухватила его за ухо.
– Теперь, конечно, я. Травмированный, - заскулил Андрей, пытаясь вырваться.
– То-то же. А ты не врешь? Правда, вы не будете работать?
– Ложись, ложись, правда.
– Ой, как здорово, - снова легла Наташа. - А я, знаешь, Андрюша, ни разу в тайгу не ходила. Даже по ягоды. А ты?
– А я когда? Ехали, радовались: тайга! охота! Ребята ружей набрали, припасов. А сами носа из поселка не высунули.
Андрей у плиты быстро управился и, постучав ножом по тарелке, предупредил:
– Внимание! Подаю на стол. Руки мыла?
– Так точно! - с готовностью протянула Наташа ладони.
– Тебя, больная, с ложечки?
– Сама справлюсь, ты тоже ешь, не модничай.
Вдвоем они расправились с ужином быстро, а когда Андрей, вымыв посуду, подошел к кровати, Наташа лежала, натянув клетчатый платок до подбородка, и глаза ее были закрыты.
Услышав его шаги, она, не открывая глаз, выпростала из-под платка руку, проговорила:
– Садись. Вот здесь, - и пододвинулась, освобождая ему место.
– Наверное, я пойду, спи, - сказал Андрей нерешительно.
Она, все так же, не открывая глаз, нащупала его руку и потянула, усаживая Андрея рядом с собой.
– Мы далеко-о-о пойдем, на целый день, да-а, - пробормотала она, не выпуская его руки и прижимаясь к ней горячей щекой. - На це-елый день...
– На целый день, - согласился Андрей.
– На медведя пойдем, - прошептала Наташа. - У тебя же ружье есть? - и ресницы ее шевельнулись, словно хотели, но не смогли подняться.
– Найдется ружье... - так же тихо ответил Андрей, боясь спугнуть Наташин сон, который был уже рядом.
– Мне дашь пострелять...
– А как же: ты и будешь главным охотником. Как-никак северянка.
– Я могу-у... Не веришь? - шевельнулась она.
– Верю, - почти про себя проговорил Андрей, - верю... Спи.
Глубоко вздохнув, словно жаль ей было оставлять навсегда этот сегодняшний хороший день, возврата и повторения которому не будет, Наташа замолчала, голова ее, лежащая на руке Андрея, потяжелела.
За стеной, далеко, в стороне общежития, кто-то пел или кричал, а в углу комнаты, возле шкафа, с каждой минутой все громче и яростнее принималась за свое ночное дело нахальная мышь.
Андрей прислушался: ему почудилось, что за стеной дома кто-то ходит, и он впился глазами в черный прямоугольник окна над занавеской: не покажется ли чья голова. Скорее не слух, а возбужденное воображение подсказало ему, что кто-то чиркнул спичкой, потерся о стену.
Андрей напрягся, и судорога впилась в ногу. Он осторожно, боясь потревожить Наташу, нагнулся, свободной рукой потер занемевшие мышцы.
Наташа же спала, тесно прижавшись щекой к его ладони, и губы ее иногда шевелились. А рука покойно вытянулась вдоль тела, отпустив Андрея, словно поверив, что он никуда не уйдет.
14
Метрах в восьмидесяти от школы, на площадке, отступившей от тайги самую малость и наскоро расчищенной бульдозером, свежевыструганные колышки
вычертили прямоугольник.С трудом выдирая сапоги из раскисшей земли и оскальзываясь, Славик обогнал ребят и, выбежав на середину площадки, торжественно провозгласил:
– Здесь будет город заложен!
– Школьная мастерская, - уточнил Володя. - Слушай, народ, буду задачу ставить.
Ребята смолкли. Несмотря на то, что все было обговорено, Володя в волнении сдвинул на затылок пилотку и открыл было рот, но торжественный момент испортил Скоба. Поскользнувшись, он шлепнулся на землю и тотчас вскочил с невиданной доселе резвостью, а затем, опомнившись, всегдашними ленивыми движениями начал соскребывать щепкой грязь с брюк и куртки.
– Неудобие, - пожаловался он сам себе... - и не упади. Видимо, придется быть поосторожнее.
Торжественность как рукой сняло: хохотали минут пять, а отсмеявшись, принялись за Скобу.
– Бугор, накажи его за хулиганство на митинге.
– Не успел на работу выйти - отдыхать ложится.
– Не стоит отряхиваться, вид у тебя героический.
– Иди, дорогой, переоденься, - махнул рукой бригадир. Скоба поскреб затылок, оглядел себя, тяжело вздохнул:
– Видимо, останусь...
– Иди, иди, герой!
– Не могу. Неудобие выходит. Столько ждал этого дня, не могу.
– Пусть остается. Случай, можно сказать, такой, что не каждый день бывает.
– Тогда за работу.
– Стой, бугор, для истории давай запечатлимся, - вспомнил про фотоаппарат Славик.
– Пленка-то хоть есть?
– Закрой рот. А то выйдешь на историческом кадре дураком. Внимание! Разбегайсь!
– Итак, народ, задача: сделать до обеда ямы под фундамент. Глубиной полтора метра. Петя-маленький будет ходячим метром. У него рост подходящий, как скроется под землей - глубина нормальная.
– А пока мне можно отдыхать? - с безмятежной улыбкой спросил Петр.
– С самой большой лопатой в обнимку.
Каждая лопата давалась с трудом. Под тонким слоем раскисшей студенистой земли, которую Андрей не выбросил, а скорее выплескал, лежала тестовидная глинистая масса, и приходилось тужиться изо всех сил, чтоб вонзить в нее лопату, а затем осторожно, опасаясь сломать подозрительно потрескивающий черенок, отделить кусок клейкой, теперь уже намертво прикипевшей к лопате земли.
Андрей торопился, и ошметки грязи летели по сторонам, щедро оседая на лице и одежде.
Разговоров не было слышно, лишь посапывание, тяжкие вздохи, хлюпанье и чавканье мокрой земли, чертыханье, когда ошметок грязи попадал в лицо.
– А воду-то мы забыли, - вздохнул Славик. - Самое бы время водицы испить.
– Вот и сходи в лагерь. Там у меня под кроватью напильники лежат. Лопаты надо подточить.
– Ты забыл, ты и иди.
– Р-р-разговорчики!
Славик неохотно вылез из канавы, потянулся, расправляя затекшую спину.
А вернувшись минут через двадцать, он принес потрясающую новость: бригада Кулакова, которая строила баню, наткнулась на вечную мерзлоту.