Корпорация «Попс»

Мы строем выходим в глянцеватое фойе. Такое чувство, будто уже выходные. У столовки в дальнем конце холла опущены серебристые жалюзи, и луковых запахов готовки не ощущается. Двое мужчин, похоже, затаскивают в школу какое-то оборудование из фургона. Должно быть, это для дискотеки старшеклассников, она будет сегодня вечером. У младших классов ее не будет еще две недели, но все мои подружки планируют пойти. Даже не знаю, как у меня получится. Мне не разрешат вернуться домой на автобусе, а если меня должен будет забрать дедушка на машине, проблем не оберешься. Как бы то ни было, париться по этому поводу я не могу. Я должна вернуть кулон.

— Почему ты не пожаловалась на мисс Хайнд? — спрашивает Эмма Рокси, когда мы выходим через парадные двери на автостоянку.

Рокси закатывает глаза.

— Нельзя ябедничать на учителей, — говорит она. — Если они узнают, что ты про них сплетничаешь, они костьми лягут, лишь бы превратить твою жизнь в ад. К тому же директрисы всегда поддерживают учителей. Лучше придумать, как отомстить тоньше.

До конца физры, а стало быть и до конца уроков, остался час. Мы покидаем территорию школы и бредем вокруг пустующих раздевалок.

— Как думаете, может, нам теперь стоит одеться? — говорит Эмма.

Рокси уже напяливает школьную юбку.

— Да, — пожимаю плечами я. — Других вариантов не вижу.

Нам очень трудно понять этот потерянный час, в который мы провалились. В школе все так спланировано и структурировано. Ты никогда не оказываешься в свободном полете, свободной от графиков, расписаний и надзора. Но мы почему-то свободны, за нами не наблюдают. Следующие две-три минуты мы втискиваемся в школьные униформы и боимся: вдруг сейчас кто-то сюда придет и случится еще какая-нибудь беда. Потом недоуменно смотрим друг на друга. Пока идут уроки, ни в библиотеку, ни в столовую (которая все равно закрыта), ни на игровые площадки нам ходить нельзя.

— Вот дерьмо, — говорит Эмма. — Может, нам просто разбежаться по домам?

— Мне нужно дождаться отца, — замечает Рокси.

— А мне автобуса, — говорю я. — И еще я должна забрать кулон.

— Мисс Хайнд настоящая корова, — говорит Эмма. — Что же нам делать?

— Взломаем сейф, — предлагает Рокси.

— Она узнает, — возражает Эмма. — И тогда пишите письма.

— Да, — киваю я. — Она поймет, что мы его забрали.

— Если нам вообще удастся туда залезть, — вставляет Эмма.

Готова поспорить, я бы сейф открыла, но решаю про это молчать и взамен говорю:

— Мне придется дождаться конца урока и попросить у нее кулон.

От одной мысли об этом у меня мурашки по коже.

— Мы с тобой тут побудем и ее дождемся, — говорит Рокси. — С этой сукой нельзя оставаться одной. Ты не знаешь, что она может сделать.

Мы с Эммой переглядываемся. Никто из наших сверстниц не произносит слово «сука», тем более с таким кинозвездным акцентом. Рокси из тех, с кем нам не стоит водиться. Слишком уж странная. И все же мы знаем, что будем с ней водиться. Особенно я. Я тоже странная, это само собой, хотя у меня получше выходит это скрывать.

Ожидание мисс Хайнд оказывается сложным предприятием. До нас доходит, что если мы так и будем тут, в раздевалке, одетые, когда остальные девочки вернутся, нас определенно обзовут лесбиянками. Ты просто-напросто не имеешь права смотреть, как другие принимают душ и переодеваются, если сама этого не делаешь. Так что в конце концов мы совершаем странное турне по самым дальним школьным окраинам, пока не оказываемся на вершине холма, в самом центре кафедры краеведения, где держат коз. Судя по всему, на третий год нам придется учиться их доить. Отстой! А на биологии придется резать всякую живность. Мы с Эммой уже говорили о том, чтобы устроить забастовку, когда это случится. Нынче в школе стало очень модно говорить про забастовки — наверное, это из-за шахтеров. Эмма постоянно поднимает эту тему.

Мы умудряемся так рассчитать время, что возвращаемся в раздевалку через две минуты после конца занятий. Теперь все надо делать быстро, потому что автобус уже ждет на автостоянке, да и отец Рокси скоро должен прийти. Мисс Хайнд тут как тут, одна, сортирует хоккейные шайбы в ящике.

— Прошу прощения, мисс, — начинаю я.

Она оборачивается:

— Да?

— Я пришла за кулоном.

— Ну конечно. Я вижу, вся троица заявилась. Что, без этого никак? Ты младенец, что ли, боишься подойти одна?

Я хочу на нее наорать. Хочу сказать, что она жестокая и неуравновешенная, и сегодня уже чуть не расплющила об стену одну из моих одноклассниц. Надо спятить, чтобы подойти к ней одной. Вместо этого я говорю лишь:

— Пожалуйста, можно мне взять кулон?

Она вздыхает и достает картонную коробку.

— Я собиралась конфисковать его на все выходные, но неохота суетиться. На, забирай.

Она швыряет кулон, а я торможу и не успеваю поймать. Он падает на пол, почти как в замедленной съемке. Мой бедный кулончик! Наклоняясь за ним, я взвизгиваю.

— Ну и что надо сказать? — осведомляется мисс Хайнд, пока я пытаюсь стереть с кулона грязную воду. Говорит она таким тоном, каким обычно тебе намекают сказать спасибо.

— Что? — говорю я в ответ.

— Что надо сказать? — Теперь построже, но она и правда хочет, чтобы я ее поблагодарила.

Я смотрю на нее с ненавистью, потом оглядываюсь на подружек.

— Ну что, по домам? — говорю я им.

Я не стану благодарить эту женщину. Ни за какие коврижки. Я не самая храбрая личность в мире, но меня всем этим не запугать. Наплевать, в какой ад она превратит мою школьную жизнь. Если придется, я убегу в Россию, может быть, с Алексом. Не промолвив больше ни слова, мы трое выходим из раздевалки.

Почти все выходные я торчу у себя в комнате. Школа теперь кажется одной длинной путаницей происшествий, о которых я не могу рассказать старикам. Уж точно я не могу объяснить им случай с кулоном; хотя вряд ли я теперь обязана, раз его вернула. Но все, что там творится, — вся эта болезненная неадекватность, — объясняется тем фактом, что я ненормальна. Я ненормальна, потому что живу в этой дурацкой деревне, с бабушкой и дедушкой, в доме, где нет телевизора. Я представляю, каково было бы жить там, где живет Эмма, в доме прямо напротив школы, с нормальной мебелью, домашними чипсами, папой, мамой и шмотками из каталогов. Это была бы райская жизнь. Тогда я смогла бы пригласить Эмму на чай. Смогла бы помечтать, что вот, Алекс зайдет в гости и не будет надо мной смеяться. (Может, он и сирота, но наверняка у него дома есть и телевизор, и нормальные книжки.) В общем, нынче мне всерьез захотелось, чтобы дедушка, бабушка и всё, что я люблю, исчезло без следа — и все из-за того, что думают ребята из школы.

Если твои друзья спрыгнут со скалы, ты тоже спрыгнешь?Ну уж дудки. Если они спрыгнут со скалы, мне больше не придется беспокоиться, что они обо мне думают, так что это глупый вопрос. Не вижу выхода. Старики оба слишком поглощены работой и не могут взять меня в город. Плиссированной юбки к понедельнику у меня не будет. Блеска для губ тоже. Я должна что-то предпринять. Но что? Буду ли я еще неделю нравиться своим подружкам без этих вещей? У меня есть план: спросить стариков, нельзя ли мне вместо ланча в коробке брать с собой деньги на обед? Тогда я смогу покупать шоколад в фургоне, как мои подружки. Может, удастся скопить сдачу и купить блеск для губ? Так что следующую неделю мне придется мучиться виной еще и из-за этого. В кого я превращаюсь?