Корпорация «Попс»

Оказывается, моя мама вела свой дневник в 60-х, когда была тинейджером. Однако между ее тогдашней жизнью и моей нынешней, кажется, расстояние в миллион миль. Она ходила в среднюю классическую школу для девочек и до одержимости любила свою скрипку. В каждой записи дневника упоминается, сколько она в этот день занималась и есть ли у нее прыщи! Хотела бы я ходить в классическую школу. Почему мне никто не сказал, что все вот так получится? Я думала, мамин дневник откроет мне тайный путь в ее разум, но в нем, по сути, ничего и нет, кроме заметок о ее скрипичной практике и домашних заданиях. У меня такое ощущение, что дневник меня чуть ли не обманул, и из-за этого меня грызет совесть (больная совесть нынче — моя новая лучшая подруга). Я искала в дневнике секретные послания или код, но ничего не нашла. Впрочем, кое-что утешает: некоторые романы в коробке очень интересные. В паре из них есть даже грязные кусочки! Я решила понять свою маму не через дневник, а через эти книжки. Хоть мне и не холодно, я сижу, закутавшись в одеяло, и читаю романы все воскресенье напролет, стараясь не думать о том, что придется вернуться в школу. Я хочу заболеть какой-нибудь смертельной болезнью, чтобы не пришлось туда завтра тащиться. Где-то в шесть вечера у меня начинает болеть живот, и я совершенно не могу слушать, что там говорят мои старики.

Мы с Беном просыпаемся во время ужина. С всклокоченными волосами он выбирается из постели и уходит в ванную. Я слышу, как он писает, потом журчанье крана.

— Что хочешь на ужин? — спрашивает он, вернувшись.

— Ты не обязан… — начинаю я.

Он улыбается:

— Заткнись. Просто скажи мне свой заказ.

— О. Ну, принеси мне то, что будешь сам.

— Ты не против, если я тоже тут поем?

— Конечно нет. — Я зеваю. — Вот гадство. Я и не думала, что можно столько продрыхнуть, сколько я за последнюю пару дней.

— Тебе нужен отдых, — говорит Бен, направляясь к двери. — О. Тут что-то есть. — Он наклоняется и поднимает белый конверт. — Снаружи ничего не написано. Хочешь, я его…

— Нет, — быстро говорю я, протянув руку. — Все о'кей.

Он передает его мне.

— Хорошо. Ну, до скорого.

— Ага.

Может, это и есть «послание подлиннее» от моего неизвестного корреспондента? Я вскрываю клапан и вытаскиваю содержимое конверта. Определенно это не то, что я подумала. Тут только белая визитная карточка с номером мобильника. На обороте — записка синими чернилами. Алиса, прости мою ревность. Если когда-нибудь передумаешь…??? Ох, ладно. Все равно, вот еще раз телефон на всякий случай. Ж.

Сердце мое колотится. Черт. А если бы это увидел Бен? Это не только тайное послание от другого мужчины; это доказательство, что у меня были/будут какие-то романтические запутанные отношения с одним из членов совета директоров «Попс». Это не просто смехотворно, это убийственно, убийственно убого и неклево. Разумеется, мне почти всегда наплевать, клевая я или нет, но это — единственный вопрос, в котором, я думаю, без клевости никак. Креативщики — это креативщики, боссы — это боссы. Вот в чем фишка. Их нельзя смешивать. Хотя еще я вспоминаю, как Жорж стоял тут в своем костюме, глядя на меня сверху вниз. Вспоминаю Доктора Смерть с его викодином. Потом думаю о Бене. И вдруг понимаю, что у нас с ним не просто секс. Со странным ощущением d'ej`a vuи больше об этом не думая, я встаю с постели, нахожу зажигалку и сжигаю визитную карточку.

— Что это за запах? — спрашивает Бен, вернувшись.

— Какой запах? — говорю я.

— Ой, неважно. — Бен ставит на кровать два подноса.

— Ну, и что у нас на ужин? — интересуюсь я.

— У нас… Хм-м… Липкие пирожки с луком, обжаренная красная капуста с яблоком и соусом из красного вина, плюс пюре из картошки, петрушки и сельдерея. Была фасоль с жареной картошкой, но я решил шикануть. Вместо пудинга — лимонный пироге листьями мяты. Кто-то из шеф-поваров сказал, что этот пирог называется «Пусть едят пирожные». Что-то из репертуара Марии Антуанетты. Думаю, они тут слегка скучают. А еще я тебе принес зеленого «порохового» чая. [94] В последнее время я им сильно увлекся.

94

Зеленый «пороховой» чай («ганпаудер») состоит из листьев, свернутых в маленькие шарики, которые при заваривании как бы «взрываются», распускаются в воде.

— Люблю зеленый чай, — говорю я. Бен передает мне поднос. — Просто загляденье. Наверное, все это…

— В смысле, веганское? Ага.

— Клево.

— Может, включим радио?

— Да, — говорю я. — Оно вон там, на подоконнике.

Бен встает.

— Какую станцию?

— Э-э… Ну, еще слишком рано, на «Радио 3» ничего хорошего нет. Не знаю. Может, «Радио 4»? Сам выбирай.

Бен крутит ручку настройки, переключая прием с FM на короткие волны. Радио долго трещит и гудит, а потом внезапно прорываются жесткий басовый нойз и неземные звуки флейты. Две мелодии, высокая и низкая, обвивают друг друга, точно щупальца марсиан.

— Круто, — говорит Бен. — Они работают.

— Кто это «они»? Что это вообще?

— «Радио Сион».

— Пиратское?

— Да, типа того. Как и всё на коротких волнах.

— Сион — как в «Нейроманте»? [95]

— Да. Это двое аспирантов из Польши. Гоняют математический рок, экспериментальный джаз, классику, драм-энд-бейс и… о, вот, пожалуйста.

На фоне музыки все громче и громче звучит женский голос.

95

«Сион» — растафарианская космическая станция в классическом киберпанковском романе Уильяма Гибсона «Нейромант» (1984).

— Она говорит по-польски, — замечаю я.

— Подожди, — говорит Бен.

Она замолкает, а потом снова начинает говорить, на сей раз — по-английски. Тихим аккомпанементом вступает новая тема. Это одна из фуг Баха — ее моя бабушка постоянно слушала. Но сквозь нее наплывами прорезается что-то еще, еще какая-то дорожка; это едва слышные барабаны. Женщина продолжает говорить, английские слова смягчены ее акцентом. Я понимаю, что она читает какую-то книгу, и быстро догадываюсь, что это Гибсон, вот только не соображу, какой роман. Потом слышу слово Уинтермьют [96] и улыбаюсь.

96

Уинтермьют — мощный искусственный интеллект, созданный кланом Тессье-Эшпул, в романе «Нейромант».

— Она читает «Нейроманта», — ошеломленно говорю я.

— Ага. Они это почти каждый вечер делают. Читают книгу не целиком, да и вообще перепрыгивают с одной на другую — просто гоняют музыку и читают отрывки, что в голову взбредет. Блестящая идея.

— Просто кайф, — киваю я.

Это странное ощущение — когда садишься поесть, а полячка читает тем временем Уильяма Гибсона по коротковолновому радио, — но очень, очень по-хорошему странное.

— Ой, вкуснятина, — говорю я, попробовав пюре. — Удивительно.

— Классные ребята эти шеф-повара.

Мы молчим, слушая радио и смакуя пищу.

— Бен? — наконец говорю я.

— Что?

— Спасибо, что обо мне заботишься.

Он улыбается в ответ.

— Всегда к твоим услугам, — говорит он. Приканчивает луковый пирожок. — Тебе это правда нравится? — спрашивает он.

— Что?

Он машет рукой в сторону радио:

— Эта фишка с Гибсоном.

— Господи, ну еще бы. Особенно то, как все сделано. Я в универе диплом по киберпанку писала.

— Это по какой специальности?

— Английский.

— Я думал, ты математикой занималась или чем-то вроде того.

Я улыбаюсь:

— Ты не одинок. Вайолет тоже так думала. У меня бабушка была математик, поэтому я кое-что знаю.

— Была?

— Она умерла. Сразу после того, как я закончила универ.

Я кратко рассказываю ему, как жила со стариками, когда была маленькая, и как здорово у них получалось меня растить, пусть я и не всегда это ценила. Рассказываю, как умерла мама и пропал отец. Даже короткая версия занимает почти час; тем временем снаружи темнеет, птичка наконец прекращает петь, и Бен курит сигарету в окно (а я наслаждаюсь пассивным курением). Мы пьем «пороховой» чай.