Корпоративная социальная ответственность. Эволюция концепции

По мнению авторов, новая интерпретация более корректно описывает реалии современного бизнеса, в которых лишь ограниченное число компаний систематически реализуют все обозначенные типы ответственности, преимущественно ограничиваясь меньшим разнообразием сочетаний. [25] Необходимо, впрочем, отметить, что, более адекватно отображая реальную практику, трехсферная модель КСО существенно проигрывает пирамиде в нормативности, ассоциируя последнюю лишь с некой предельной точкой развития ответственности. «С нормативной точки зрения, центральный сегмент (экономический/правовой/этический) демонстрирует, где фирмы по мере возможности должны оказываться» [Schwartz, Carroll, 2003, p. 519].

25

Характерно, что в качестве примера корпораций, реализующих экономическую, правовую и этическую ответственность (сегмент vii диаграммы), авторы приводят лишь Procter & Gamble и Wal-Mart, последовательно выстраивающих соответствующую стратегию [Schwartz, Carroll, 2003, p. 518-519].

Попытка если не разрешить, то обойти третью проблему была предпринята в той же статье М. Шварца и А. Керолла 2003 года. В предлагаемой трехсферной модели авторы вообще отказываются от выделения дискуссионной категории «филантропической ответственности». С одной стороны, они полагают, что ее можно рассматривать в качестве частного случая этической (как морально мотивированную) либо экономической ответственности (как «стратегическую филантропию»). С другой стороны, дискреционная филантропическая ответственность попросту не улавливается новой моделью именно из-за сложности нормативного обоснования удовлетворения общественных желаний, трактуемых как слабо выраженные внешние ожидания. Иными словами, внутрикорпоративная природа источников КСО попросту игнорируется.

Что же касается четвертой проблемы – способности разрешить вопрос о сущности КСО, в рамках нормативной постановки она представляется некорректно сформулированной. С одной стороны, КСО, соотнесенная с системой общественных ожиданий, вполне логично вписывается в представленные А. Кероллом уровни/ сегменты. С другой стороны, попытка конкретизации принципов для отдельных отраслей и фирм объективно выводит исследователей за рамки нормативной науки. Упомянутая работа М. Шварца и А. Керолла в этой связи весьма показательна: разделение КСО на сегменты с разнообразным пересечением ответственностей носит, по сути, не нормативный, а дескриптивный характер. Выделение же некой «нормативной сердцевины» в рамках дескриптивного анализа само по себе не является достаточным, поскольку не подкреплено никаким инструментальным обоснованием. В целом же модель А. Керолла практически исчерпала возможности развития первой позиции исследования сущности КСО, основанной на признании определяющей роли общественного договора, в жестко очерченных нормативных рамках.

В этой связи нельзя не упомянуть «Интегральную теорию общественного договора» – ИТОД (Integrative social contract theory – ISCT), – разрабатываемую с середины 1990-х гг. учеными из знаменитой Вартонской школы бизнеса Пенсильванского университета (США) Т. Дональдсоном и Т. Данфи [Donaldson, Dunfee, 1994, 1999]. [26] ИТОД не создавалась как специфическая теория корпоративной социальной ответственности, однако, по-новому интерпретируя саму идею общественного договора, согласующего поведение фирмы с целями и ценностями общества, Т. Дональдсон и Т. Данфи имплицитно предложили собственную трактовку источников КСО.

26

Об «Интегральной теории общественного договора» и особенностях ее использования в российском бизнесе подробнее см. [Благов, 2002].

ИТОД основывается на предпосылке, что существующие нормативные подходы не в состоянии учесть реального многообразия бизнес-среды, особенно в глобальном контексте. Соответственно, управленческая этика характеризуется «ограниченной моральной рациональностью». [27] Для преодоления этой ограниченности, по мнению авторов, необходимо принимать во внимание два типа общественных договоров: «Первый из них – нормативный и гипотетический договор между экономическими агентами, подобный общественному договору в классических теориях философии и политической экономии. Этот всеобщий договор, в свою очередь, закладывает нормативные основы для выработки договора второго типа. Второй – реально существующий имплицитный договор, который возникает между членами локальных сообществ, включая фирмы, их подразделения, неформальные группы в этих подразделениях, национальные и международные экономические организации, профессиональные ассоциации и др.» [Donaldson, Dunfee, 1994, p. 254]. Соответственно, с одной стороны, ИТОД подчеркивает нормативную важность универсальных «гипернорм», таких как соблюдение прав человека и уважение человеческого достоинства, являющихся этическими принципами, фундаментальными для существования человеческого общества. С другой стороны, допускается сосуществование этих универсальных принципов со специфическими нормами, утверждаемыми и принимаемыми локальными сообществами. Несмотря на то что нормы локальных сообществ могут различаться и конфликтовать друг с другом, в рамках каждого сообщества они могут рассматриваться как легитимные, если свободно принимаются членами групп в качестве своего рода «договоров микроуровня» и не противоречат существующим «гипернормам». В итоге авторы выводят и предлагают для использования модель общественного «договора макроуровня» (табл. 2).

27

Как отмечают Т. Дональдсон и Т. Данфи, ограниченная моральная рациональность определяется, во-первых, ограниченной способностью индивида к сбору релевантной информации, во-вторых, ограниченной способностью моральных теорий к доказательству истины и, в-третьих, пластичной природой самих экономических систем [Donaldson, Dunfee, 1994, p. 258].

Таблица 2. Модель общественного «договора макроуровня»

Источник: [Donaldson, Dunfee, 1994, p. 262-269]

Таким образом, источниками КСО конкретной компании выступают общественные договоры как «макро-», так и «микроуровней», причем эта ответственность не может быть сформулирована без соответствующих исследований дескриптивного характера. Кроме того, сама логика ИТОД, как это ни парадоксально, подводит к необходимости учета и внешних (общественный договор), и внутренних (корпорация как моральный агент) источников КСО, поскольку сама корпорация как локальное экономическое сообщество может генерировать специфические моральные нормы.

Если вышеприведенные подходы исходили из примата внешних источников КСО, то сторонники морально-агентской позиции – преимущественно философы, специализирующиеся на проблематике этики бизнеса, – сконцентрировалась на анализе онтологической природы корпорации как таковой. Многие теоретики попытались раскрыть сущность КСО, определив, является ли корпорация моральным агентом, или сложившимся моральным субъектом, а если да, то при каких условиях и каким образом. Наиболее существенный вклад в анализ корпорации как морального агента внесли Дж. Ладд, П. Френч, Дж. Данли, К. Год-пастер, Дж. Мэтьюз-мл. и М. Веласкес.

Появление данного ответвления дискуссии о сущности КСО было во многом спровоцировано статьей Дж. Ладда «Мораль и идеал рациональности в формальных организациях», опубликованной в 1970 г. в философском журнале «Монист» [Ladd, 1970]. Отстаивая с нормативно-философских позиций неправомочность отождествления корпорации с индивидуумом как носителем моральных свойств, Дж. Ладд, по сути, поддержал неоклассическую трактовку М. Фридмана. «Мы не можем и не должны ожидать, – подчеркнул автор, – что формальные организации или их представители станут исполнять свою официальную роль, демонстрируя искренность, мужество, внимание, сочувствие, или будут морально честными в том или ином смысле» [Ladd, 1970, p. 499]. В соответствии со своей структурой корпорация ограничена необходимостью следовать своим целям и не может серьезно заниматься моральными проблемами. Решения в организации принимаются в зависимости от стоящих перед нею целей, а не на основе персональных интересов или убеждений лиц, принимающих эти решения. Решения, принимаемые менеджерами, должны в качестве этических предпосылок иметь цели, стоящие перед организацией. Эти предпосылки, в свою очередь, не могут базироваться на общих моральных принципах, однако если корпоративные решения подчиняются стандарту рациональной эффективности, то внекорпоративные индивидуальные действия – предмет обычных моральных стандартов. Таким образом, существует своего рода «двойной стандарт»: один – для индивидуумов, работающих на компанию, второй – для них же, находящихся дома в кругу родственников и друзей. [28] Иными словами, корпорации создаются с целью получения прибыли и, будучи искусственными образованиями, не представляют собой независимых агентов и, соответственно, не могут быть объектом моральной оценки. Более того, каждый работник исполняет свою специфическую роль, детерминируемую целями организации. Эта детерминированность, в свою очередь, лишает независимости отдельных работников и не позволяет проводить их моральную оценку и на индивидуальном уровне. В результате ни корпорация в целом, ни ее отдельные работники не являются субъектами, независимо формирующими свою моральную ответственность.

28

Интересно заметить, что, по мнению Дж. Ладда, следование двойным стандартам приводит к своеобразному парадоксу «моральной шизофрении». Отказ от каждого из рассмотренных стандартов невозможен, поскольку приведет либо к «невозможности решения насущных проблем, стоящих перед человечеством», либо к нашему «саморазрушению как моральных субъектов». Поиск третьего пути становится, таким образом, и практической, и моральной проблемой [Ladd, 1970, p. 515-516].

По мнению же П. Френча, сформулированному в классической статье «Корпорация как моральный субъект», организации, напротив, могут рассматриваться в качестве вполне сложившихся субъектов морали и обладать соответствующими привилегиями, правами и обязанностями [French, 1979]. Моральная ответственность в этой трактовке формируется через обещания, контракты, сделки, договоры найма, задания и назначения. П. Френч полагал, что основой морали корпорации является внутренняя корпоративная структура принятия решений (Corporations internal decision-making structure – CID), и именно эта структура является «необходимым механизмом, позволяющим обосновать существование корпоративных намерений» [French, 1979, p. 212]. Корпорации имеют стратегии развития, правила, рутины, которые, будучи взяты воедино, позволяют придать корпорации статус носителя морали (морального агента). «Функционирующая CID-структура, – подчеркивал П. Френч, – инкорпорирует действия, осуществляемые биологическими субъектами» [French, 1979, p. 213]. Если действие, производимое корпорацией, согласуется с ранее утвержденной корпоративной политикой, его можно признать совершённым «по корпоративным причинам» и, соответственно, вытекающим из «корпоративного желания», обусловленного «корпоративными убеждениями». Это означает, что речь может идти о «корпоративных намерениях», а корпорацию как таковую допустимо воспринимать на основе ее деятельности, относясь к ней как к метафизическому моральному субъекту.

Последующие исследователи, принявшие участие в дискуссии, внесли в исходную аргументацию некоторые дополнения и уточнения, обогатили ее удачными образами, но в целом не предложили принципиально новых подходов и решений. Так, в частности,

Дж. Данли настаивал на том, что корпорация как «коллективная сущность» не способна обладать убеждениями и только конкретные индивидуумы в рамках корпорации могут являться носителями моральной ответственности. Данный автор сравнил корпорацию с машиной и доказывал, что если сложная машина выходит из-под контроля и наносит ущерб обществу, мы не будем негодовать по поводу ее моральной ущербности. Наша реакция должна будет обращена на операторов и конструкторов данной машины. Соответственно, за корпорацию как машину отвечают менеджеры [Danley, 1984, p. 178]. Иными словами, в отличие от Дж. Ладда данный автор трактовал менеджеров как субъектов моральной ответственности, но был солидарен с ним по наиболее принципиальному вопросу – моральному статусу корпорации (точнее, его отсутствию). Т. Дональдсон, уточняя аргументацию П. Френча, заключил, что корпорация может рассматриваться в качестве носителя морали, если встроенный в ее организацию процесс морального принятия решений будет как минимум удовлетворять следующим двум условиям. Во-первых, обладать «способностью использовать моральное рассуждение» и, во-вторых, подразумевать «контроль не только над публичными действиями корпорации, но и над структурой ее политики и правил» [Donaldson, 1982, p. 30]. При этом, как подчеркивает автор, «моральное рассуждение» не должно подменяться поиском оснований любого рода, а корпорация должна обладать свободой разработки своей политики и правил, гарантирующей ее независимость от внутреннего принуждения или внешнего насилия [Donaldson, 1982, p. 30].

Постепенно трактовка корпорации как морального агента стала если не общепринятой, то по крайней мере преобладающей. [29] Анализ корпорации как морального агента вышел на новый, системный уровень, а сама концепция постепенно превратилась из маргинального упражнения группы ученых-философов в одно из магистральных направлений изучения КСО. Особое место в ряду авторов, ускоривших эту эволюцию, занял К. Годпастер. Перейдя в проблематику этики бизнеса и КСО из классической философии, он стал одним из ведущих мировых специалистов в данной области, занимая профессорские позиции в Гарвардской школе бизнеса и в университете Святого Фомы (Сент-Пол, США).

29

М. Веласкес – один из наиболее последовательных критиков данной концепции – в 2003 г. с сожалением отмечал, что господство взгляда на корпорацию как моральноответственный субъект привело к существенному снижению накала дискуссии [Velasquez, 2003, p. 531].