Корпоративный конфликт: возможности правового воздействия

Первый подход к органу юридического лица как к его представителю в современной литературе не получил распространения: фактически за последние годы к этой позиции присоединились только Г. В. Цепов [48] , Е. В. Богданов [49] и Д. И. Дедов [50] . Популярным этот подход был среди дореволюционных юристов. Таких взглядов придерживались Г. Ф. Шершеневич, Д. И. Мейер, а среди советских цивилистов и процессуалистов – первоначально именно такой была позиция С. Н. Братуся и Д. М. Чечота. Доводы некоторых сторонников этой позиции не вполне обоснованы. Так, Д. И. Дедов в подтверждение своей позиции приводит ссылку на ст. 53 ГК РФ и указывает, что «отношения представительства в деятельности органов управления видны здесь, как говорится, невооруженным глазом» [51] . Иных аргументов он не приводит. Подход к органам как к представителям юридического лица ставит больше вопросов, нежели дает ответов: если орган – лишь представитель, значит, как и в любых отношениях представительства, должны быть две воли – воля самого представляемого (возможно, несформировавшаяся, невыраженная, но потенциально существующая и признаваемая правом) и воля представителя, восполняющая волю представляемого; где и каким образом формируется воля представляемого – самого юридического лица, остается неясным. Таким образом, теория органа как представителя сталкивается с вопросом, собственно, для ответа на который конструкция «органа» юридического лица и была создана – как же формируется воля самого юридического лица? Без ответа остается и ряд практических вопросов: возможно ли для органа как представителя действие в своих интересах, каковы последствия превышения полномочий представителя [52] . Развернутую аргументацию против отождествления органа юридического лица и его представителя привел Я. А. Розенберг [53] . Им выделены следующие основные доводы: 1) орган, в отличие от представителя, не является самостоятельным субъектом права; 2) представитель обособлен по отношению к юридическому лицу, а орган – его часть; 3) между представителем и юридическим лицом есть самостоятельные гражданские правоотношения, а между органом и юридическим лицом никаких правоотношений нет; 4) у представителя имеется собственная воля, а у органа нет собственной воли, отличной от воли юридического лица; 5) действия представителя – действия самостоятельного субъекта права, являющиеся основанием возникновения прав и обязанностей другого субъекта – представляемого юридического лица, а действия органа – это и есть действия юридического лица; 6) представитель действует на основании доверенности, тогда как орган действует в соответствии с полномочиями, указанными в уставе, без доверенности.

48

См.: Цепов Г. В. Понятие органа юридического лица по российскому законодательству// Изв. вузов. Правоведение. 1998. № 3. С. 90.

49

См.: Богданов Е. В. Правовое положение органа юридического лица // Журнал российского права. 2001. № 3.

50

См.: Дедов Д. И. Конфликт интересов. М., 2004. С. 40.

51

Там же.

52

С. Д. Могилевским и И. А. Самойловым. См. подробнее: Могилевский С.Д., Самойлов И. А. Корпорации в России: Правовой статус и основы деятельности. М., 2007. С. 66.

53

См.: Розенберг Я. А. Представительство по гражданским делам в суде и арбитраже. Рига, 1981. С. 32–33.

Несмотря на значительное количество приведенных аргументов, нельзя назвать их разноплановыми. Фактически все они сводятся к отсутствию правосубъектности у органа юридического лица и наличию ее у представителя. Вместе с тем понятие правосубъектности не так однозначно понимается в литературе. В частности, И. С. Шиткина отмечает: «Развитие общества определяет объективное право, которое, в свою очередь, закрепляет за определенными лицами и организациями юридическое свойство правосубъектности» [54] … «Возможность признания за определенными коллективными образованиями частичной правосубъектности представляется реальной потому, что… категория правосубъектности не является догмой: на протяжении длительного исторического периода это свойство в различных правопорядках признавалось или отрицалось по отношению к различным лицам. Действительно, круг субъектов правоотношений определяется требованиями жизни и зависит, в конечном счете, от воли государства» [55] . По ее мнению, некое образование может быть субъектом права просто в силу своей некоторой устойчивости и признания государства не только путем указания в нормативном правовом акте, но любым иным способом, в том числе, фактическим признанием.

54

Шишкина И. С. Холдинги: правовое регулирование и корпоративное управление: науч. – практ. изд… М., 2006. С. 27.

55

Там же. С. 33.

Второй, более распространенный подход к правовому положению органа юридического лица – это рассмотрение его в качестве части юридического лица. Придерживаясь этого подхода, сторонники теории фикции в качестве объяснения сущности юридического лица вступают в явное методологическое противоречие. Юридическое лицо объявляется «виртуальным», не существующим в действительности, «некоей идеей» [56] . Если юридическое лицо – бесплотная идея, каким образом проявит оно гражданскую деятельность? Как оно сможет совершать действия, необходимые для участия в обороте? Именно для этих целей «юридический быт находит средство… – создается орган юридического лица, действия которого считаются действиями самого юридического лица» [57] . Органы – совокупность физических лиц, выражающих собственную волю, которую правопорядок рассматривает как волю юридического лица. Таким образом, получается, что частью идеи становится реально существующее – человек или даже несколько человек. В то же время идеальное и реальное в принципе не может пересекаться, тем более реальное не может оказаться составной частью идеального. Частями идеального могут быть только какие-то иные идеальные объекты, материальная субстанция может стать составляющим только в материальном целом. Таким образом, если согласиться с мнением о фиктивности юридического лица, вопрос о сущности органа юридического лица как его части, воплощенной в людях, остается без методологически обоснованного ответа.

56

См. напр.: Мейер Д. И. Русское гражданское право. Ч. 1. М., 1997. С. 126.

57

Там же.

В этом смысле несколько более логично и последовательно смотрится позиция С. И. Климкина, понимающего орган юридического лица как условную юридическую конструкцию, создаваемую правом [58] . Если фиктивным является юридическое лицо, то и все его части непременно тоже фиктивны. В таком случае вымышленная конструкция вполне может быть частью другой вымышленной конструкции – никаких методологических противоречий здесь не усматривается. Однако в таком случае не ясна цель нагромождения вымышленных конструкций: в ситуации, когда поведение, а значит, и выступление в обороте посредством определенного поведения, действий – реально, ни одна идеальная конструкция разрыв этот не преодолеет. В работе С. И. Климкина отчетливо это видно: определяя цель создания условной юридической конструкции – органа, автор указывает на создаваемую правом возможность формировать и выражать волю юридического лица, т. е. речь идет уже о совершении реальных, а не вымышленных действий. Тем самым, так удачно найденное решение понятия органа юридического лица, соответствующее теории фикции, все же заходит в тупик. Как видится, при понимании юридического лица как фикции определить орган юридического лица как часть юридического лица, действующую за юридическое лицо, невозможно.

58

См.: Климкин С. И. Реализация правоспособности юридического лица через его органы // Цивилистические записки: Межвуз. сб. науч. тр. М., 2001. С. 168.

Если не спорить в этой части с законодателем, не конструировать виртуальностей, фикций и прочих мыслительных конструкций, то рассмотрение органа юридического лица как его части оказывается вполне логичным.

В данном контексте понятие «часть» используется в философском смысле, как смысловая пара в категории «часть и целое». Эти философские категории выражают «отношение между совокупностью предметов (или элементов отдельного объекта) и связью, которая объединяет эти предметы и приводит к появлению у совокупности новых (интегративных) свойств и закономерностей, не присущих предметам в их разобщённости. Благодаря этой связи образуется целое, по отношению к которому отдельные предметы выступают в качестве частей» [59] .

59

См.: Большая советская энциклопедия. Авторы раздела И. В. Блауберг, Б. Г. Юдин. Режим доступа: http://bse.sci-lib.com/articlel21588.html.

Юридическая лицо – это организация, и как всякая организация (реальное явление социальной жизни) может состоять из различных элементов и структурных связей между ними. В таком контексте орган как часть организации, являющейся юридическим лицом, реально существует. При этом реальное существование органа не превращает его в субъекта правоотношений. Имеются ли у юридического лица и его органов самостоятельные, отличные друг от друга воли? Думается, нет. Есть воля физического лица – состоящего в органе юридического лица, есть воля самого юридического лица, выраженная посредством органа, но отдельной, обособленной воли органа не существует. Как следствие – орган юридического лица не может быть субъектом права. Кроме такого объяснения, можно обратиться и к формальной позиции, в данном случае особенно уместной. Субъектом права, как уже ранее было показано, может быть только то, что признано таковым позитивным правом. Органы юридического лица самостоятельным субъектом права не названы в законе, а, следовательно, и не являются им. Как видим, у органов юридического лица отсутствуют оба необходимых признака: нет воли и нет соответствующего указания в законе.

Позиция о правосубъектности органа корпорации, наличии правоотношений между органами корпорации, внутри органа и между органом и корпорацией высказывается отдельными авторами. Наиболее развернутая аргументация этой позиции приводится А. В. Габовым, потому критику такой концепции представляется возможным построить на анализе именно доводов этого автора. Свои рассуждения А. В. Габов ведет от противного: «Если, к примеру, и контрольная комиссия…, и исполнительные орган… проявляют только волю юридического лица, то имеет место правоотношения акционерного общества с самим собой, что просто абсурдно». Автор этой теории осознает ее слабые места, поскольку пишет далее: «Вывод о возможности правовых отношений между органами управления общества (и внутри них) является достаточно рискованным, но другого пути нет. В противном случае все, что происходит внутри сложноструктурной организации, находится вне правового поля, последнее не соответствует фактическому положению дел» [60] .

60

Габов А. В. Сделки с заинтересованностью в практике акционерных обществ: проблемы правового регулирования. М., 2005. С. 166.

Любое правоотношение имеет свой состав, к которому относятся субъекты (участники), содержание (субъективные права и юридические обязанности) и объект [61] . Для того, чтобы доказать, что некая связь между некими субстанциями есть правоотношение, необходимо, как минимум, доказать, что субстанции эти есть субъекты права, содержание этой связи – права и обязанности, и связь эта урегулирована правом. Если не удается доказать хотя бы одного из этих положений, то рассматриваемая связь правоотношением не является, иначе нарушался бы логический закон тождества [62] .

61

По поводу необходимости (обязательности) объекта в составе правоотношения ведутся споры, отдельные авторы считают, что объект находится вне правоотношения, но к рассматриваемому аспекту темы это не имеет отношения, во всяком случае, во избежание двусмысленностей, из дальнейших рассуждений объект правоотношений исключается, отрицания необходимости выделения в составе правоотношения субъектов и содержания в литературе не встречалось.

62

Одно и то же понятие означало бы два различных явления.

Итак, для признания существования правоотношений между органами управления корпорации сначала нужно доказать наличие у каждого из органов управления свойства правосубъектности. Как уже отмечалось в настоящей работе, правосубъектность – юридическое свойство, обозначающее способность лица быть субъектом права. Наделяются лица правосубъектностью исключительно волей государства при наличии всего лишь одного объективного признака – наличия у лица собственной воли. Таким образом, можно выделить предпосылку наделения правосубъектностью – собственную волю и сам акт наделения – веление государства, выраженное в норме права. О невозможности разделить волю юридического лица и волю органа ранее уже было сказано, это означает отсутствие предпосылки правосубъектности, не существует также нормы права, устанавливающей правосубъектность органов управления. Более того, ст. 2 Гражданского кодекса РФ исчерпывающим образом определяет круг участников гражданских правоотношений, не указывая органы управления юридических лиц и не устанавливая возможности какого-либо расширения перечня субъектов гражданского права волей самих участников, доктриной или еще в каком-либо порядке. В данной критике представляется возможным исходить только из того, что, говоря об органах как субъектах права, все рассуждения мы строим в рамках российской правовой системы. Об этом косвенным образом свидетельствует то, что А. В. Габов ссылается на нормы Гражданского кодекса РФ, отвергает административную и трудовую отраслевую принадлежность рассматриваемых правоотношений со ссылками на нормы соответствующих российских нормативных правовых актов. Возможно, какой-то правопорядок и наделяет органы юридического лица свойством правосубъектности.

Необходимым элементом правосубъектности является способность лица нести юридическую ответственность за совершенное им деяние. Без признания за лицом возможности нести юридическую ответственность нельзя говорить и о наличии у него правосубъектности. Насколько известно правовой доктрине и практике, органы управления юридического лица не способны нести указанного выше вида социальной ответственности. Принципиальная неприменимость института ответственности к органам управления корпорации или к иным ее частям также косвенно подтверждает вывод об отсутствии правосубъектности у органов управления юридического лица. Это известно А. В. Габову, поскольку на это обстоятельство он совершенно справедливо указывает в своей работе. Остается неясным, как видится ему преодоление данного казуса. Получается, что либо А. В. Габову придется разделить субъектов права на «ответственных» и «безответственных», либо доказать, что юридическая ответственность вообще не характерна для субъектов права. И тот, и другой вариант требуют кардинального пересмотра всех представлений о праве вообще и о гражданском праве в частности и переработки всего нормативного правового материала. Следовательно, органы управления юридического лица субъектами права не являются. Это исключает возможность существования между указанными образованиями правоотношений, поскольку отсутствует один из элементов его состава.

Следующий не вполне ясный момент в рассуждениях А. В. Габова связан с соотношением правоотношения и «правового поля», из которого якобы выпадает все происходящее внутри сложноструктурной организации ввиду отсутствия правоотношений. Получается, что все то, что находится в «правовом поле», есть правоотношения. К сожалению, аргументация этого суждения в работе отсутствует. В частности, в правовом поле есть и иные правовые связи, правовые нормы, правопонимание, правомерное и неправомерное поведение и т. д.