Корпункт

— Посоветуйте мне, пожалуйста, что-нибудь по истории — особенно насчёт роли иномирян в формировании государства.

— Рекомендую фундаментальный труд господина Кошкина — там подробнейшим образом освещаются все соответствующие аспекты.

Библиотекарь снял с полки бордовый том — толщиной с хороший кирпич. Иван посмотрел с сомнением:

— Возьму, конечно, но это придётся долго читать, не меньше недели. Вы ведь даёте книги домой? Ага, замечательно. А сейчас хотелось бы чего-нибудь компактного и простого, чтобы составить общее впечатление. Даже школьный учебник, в принципе, подойдёт…

Кроме учебника он попросил подшивку городской газеты за год. Отнёс всю эту охапку за стол в углу — и погрузился в чтение.

15

Интересного было много.

Сюжет, изложенный недавно посредником в двух словах, теперь обрастал деталями. Как явствовало из книги, подобие государства начало здесь формироваться в те времена, когда в Москве ещё княжил Василий Первый. Основателем же здешней династии историки признавали некого Тимофея, родившегося в Коломне и перескочившего в новый мир уже в зрелом возрасте.

Тимофей этот был личностью по меньшей мере неординарной. Вокруг его биографии за века наплодилось столько легенд, что отделить правду от вымысла зачастую не представлялось возможным (даже насчёт его фамилии спорили до сих пор), но одно не подлежало сомнению — жизнь он повидал во всех красках. В юности был подмастерьем в кузнице, но на месте не усидел, ушёл скитаться по свету. Торговал вразнос, перегонял плоты, прибился к рыболовецкой артели, которую затем и возглавил. И вот с ней-то, с артелью, угодил в спонтанно открывшийся переход.

Как и когда он освоил грамоту, тоже было не вполне ясно. По одной из версий, его обучил дьячок, обративший внимание на смышлёного отрока; по другой — кто-то из торговцев. В любом случае к моменту прыжка Тимофей уже неплохо освоил письмо и чтение.

И ему пришла счастливая мысль — записать то, что с ним происходит.

Грамота стала символом новой жизни, а артель — ядром, вокруг которого постепенно объединились другие группы пришельцев и туземные племена.

Именно на этом этапе вступила в действие магия, о чём упоминалось в учебнике. Но каким же конкретно образом письменность встроилась в магический фон? Ответ почему-то оставался за скобками — то ли был засекречен, то ли, наоборот, настолько очевиден для местных, что авторы решили не утруждаться.

Отложив на время учебник, Иван полистал громадину-книгу от господина Кошкина — местную классику, написанную больше века назад и выдержавшую, судя по аннотации, не один десяток переизданий. Стиль был соответствующий, многозначительно-витиеватый; приключения первых переселенцев описывались дотошно и многословно, но конкретика по поводу магии тоже почти отсутствовала. Разве что попадались пассажи вроде: «События же дальнейшие, сиречь вехи всей истории нашей, свидетельствуют неоспоримо и явно, сколь великую силу грамота собою являет; сколь прочен и незыблем каркас, создаваемый ею, дабы польза общественная в стройности пребывала».

При зарождении государства не обошлось без дрязг и противоречий. Но, в отличие от старого мира, кровопролития удавалось каждый раз избежать — и жители всё чаще называли свою страну Тихой Русью. Позже это название стало официальным.

Из учебника Иван также выяснил кое-что про экономику и науку. Технические решения из старого мира заимствовались хоть и нередко, но избирательно и с повышенной осторожностью — во-первых, из-за возможной несовместимости с магическим фоном, а во-вторых, из-за недостатка сырья. На материке, например, практически не было месторождений нефти. В старину топили дровами, использовали в работе древесный уголь; залежи ауксилита в горах были найдены лишь несколько столетий спустя…

Взглянув на часы, Иван обнаружил, что знакомство с историей затянулось — дело близилось к вечеру. А ведь надо было ещё посмотреть газеты и разобраться, как могут выглядеть «сезонные знаки».

Самый свежий из таких знаков упоминался в колонке редактора в феврале. Ветром на плато принесло необычный воздушный шар — скромных размеров и с подвешенной капсулой, в которой содержались приборы.

Иван, взглянув на фотографию, опознал стандартный метеозонд. Здесь, однако, такие штуки не применялись, и жители Верхневейска несколько озадачились; впрочем, и они довольно быстро сообразили, что шар залетел из смежного мира.

Примечательно, что эта находка, кажется, и подала редактору мысль о приглашении гастарбайтера. Прямо об этом не говорилось, но автор колонки очень уж плавно переходил от рассуждений о случайных гостях к тому, что сам он — уже немолод и собирается на покой…

Иван задумался. Раз уж предыдущий главред сам поднял эту тему, то нет ли смысла с ним пообщаться, чтобы узнать всё из первых рук? Про магию в том числе…

— Вы не подскажете, — спросил Иван у библиотекаря, — где живёт мой предшественник? Редактор, который ушёл на пенсию?

Библиотекарь продиктовал адрес и попросил передать привет старику. Иван захватил книги по истории и вышел на улицу. Уже смеркалось, и он решил отложить визит до завтрашнего утра, чтобы не дёргать дедулю на сон грядущий.

Ночь в новой квартире прошла спокойно.

Когда солнце опять взобралось на небо, он постучал в дверь двухэтажного кирпичного дома — тоже недалеко от центра. Домработница в переднике подтвердила, что старый хозяин бодрствует, и повела Ивана по коридорам. В комнатах слышались голоса, звонко засмеялся ребёнок — старик, похоже, имел большую семью.

Отставной главред — одышливый, тучный, с редкими бакенбардами — сидел в кресле-качалке с книгой (к некоторому удивлению Ивана, это оказались басни Крылова). Голос у него был густой, с чуть заметным присвистом:

— Слышал, слышал, Иван Егорович, о вашем приезде. Надеялся, признаться, что навестите, не откажетесь побеседовать…

— У меня сильное подозрение, что именно с вашей подачи меня сюда пригласили. В Верхневейск, имею в виду.

— Не без этого, друг мой, не без этого. Вживаетесь?

— Помаленьку. Вопросов целая куча.

— А уж у меня к вам! Но я-то потерплю, мне спешить совершенно некуда. Вам же, вижу, не терпится, так что давайте прямо, без предисловий. Продемонстрируйте редакторскую закалку, устройте мне… как, бишь, у вас это называется… ага, блиц-опрос. Не переврал я термин?

Иван усмехнулся — словечко из привычной реальности звучало здесь несколько диковато. Но предложением следовало воспользоваться, и он взял быка за рога:

— Как письменность стала магией? Каков механизм?