Корунд и саламандра. Серебряный волк

— А, вот оно что, — цедит он сквозь зубы, и меня настигает новый удар. — Мразь! Да я тебе за Карела…

— Капитан, выслушайте, — прошу я. — Все не так!

Вместо ответа он метит сапогом мне в лицо. И это — старой закалки рыцарь? Можно ж так озвереть…

Я уже не пытаюсь подняться, только голову отворачиваю: он все метит по лицу. Я жду возможности вставить слово… Хотя нет, это уже не получится… Значит, буду ждать, когда он вспомнит о своей работе и решит допросить меня, как положено.

К сожалению, мысли о службе приходят в его голову не слишком быстро. И, хуже того, вспомнив о долге капитана, старый рыцарь морщится и цедит брезгливо:

— Пусть тобой королевские палачи занимаются, а я не хочу…

— Охолони, — шепчу я. Свет Господень, ну и голос… он хоть слышит? — У меня послание для королевы. Если в дело впутается король, Карелу не жить.

— Что ты сказал? — Капитан хватает меня заворот и рывком поднимает на ноги, и я с ужасом думаю: неужели снова?! Пожалуй, я и так заполучил лишнего! Но я повторяю, стараясь произносить каждое слово внятно и отчетливо:

— В игре мы с Карелом и вы с королевой. Не король. Вмешательство короля приведет к смерти принца. Или Карел ошибается, считая вас другом?

Капитан бледнеет, и я вдруг понимаю — это не гнев!

— Так Карел жив?

Тут уж наступает моя очередь вытаращить глаза.

— А почему нет? Конечно, жив, куда б он делся!

— Что-то я тебе не верю, — снова мрачнеет капитан.

— А что тут верить, — морщусь я. Говорить больно, губы огнем горят, но мне хочется уязвить его, и я продолжаю: — Могли б уже и воочию убедиться.

— Послание?…

— От Карела, — подтверждаю я.

Сержант, развязывая мне руки, бросает:

— Он не очень-то почтителен, капитан.

Но голос его совершенно счастлив, и я понимаю — он любит своего принца, и он тоже думал, что Карел мертв.

— Если его вести правдивы, мы с тобой простим ему это, — отвечает сэр Оливер, задумчиво меня разглядывая.

— «Мы простим», видали вы! — возмущаюсь я, осторожно потряхивая руками и вслушиваясь в ощущения. — Да вы меня так отделали…

— Послание! — прерывает капитан.

Руки не слушаются, и я бормочу:

— На груди, возьмите сами, сэр. Можно я сяду?

Капитан не успевает ответить. Ноги уже не держат меня, и я оседаю прямо на пол. Боль наваливается вся разом, старый рыцарь и в самом деле здорово меня отделал… но сейчас он вдруг оказывается рядом со мной на коленях, заглядывает в лицо:

— Что, так плохо? Ты прости, парень…

— Бывало и хуже, — хриплю я. Поднимаю руку — с трудом, через силу, стиснув зубы накрепко, но поднимаю! — ничего, живой… Стаскиваю через голову мешочек. В глазах темнеет, но капитан — вот он, мимо не пронесу. — Желтый ваш.

Сержант сует мне кружку с вином. Пью. Кисло. Капитан вытряхивает на ладонь три драгоценных камня.

— Желтый ваш, — повторяю я. — Загляните.

Придется объяснить, думаю я… но нет, он знает. Берет ограненный восьмигранником золотистый камень и подносит к глазам.

Я расслабляюсь: дело сделано. Я не знаю, что дальше. Обсуждая мою вылазку, мы дружно сочли, что так безопаснее: чего не знаешь, того не выдашь, а я не рискну тягаться с заклятием правдивости. Мое дело маленькое: если не смогу выйти на капитана, нужно найти способ передать красный камень королеве. А зеленый — тоже для капитана, но об этом ему должно растолковать послание. И все. Я свою игру сыграл. Теперь командовать будет сэр Оливер. Я гляжу на него и невольно улыбаюсь сквозь боль: он весь там, в камне, и он счастлив, он рад до безумия, и сержант сияет, глядя на него. Нам везет: эти двое за нас.

Сэр Оливер отрывается от камня и переводит взгляд на меня:

— Ну, говори, Сергей. Что дальше делать будем?

— Что скажете, то и будем. Пока не доберемся до принца, командуете вы.

— Хорошо. — Сэр Оливер крепко жмет мне руку, так крепко, что я невольно охаю. — Прости за встречу, Сергей. Я эти дни сам не свой… сорвался. Подождешь меня здесь. Сержант о тебе позаботится. Что нужно, говори, не стесняйся.

— Сэр Оливер, вы ведь знаете, где мы жили?.. Ну, я и тот парень, которого вы сонным зельем напоили в «Счастливом путнике»?

— Помню. Мадам Урсула, сестра университетского ректора.

— Можете туда зайти? Нам письма могут быть. Из дома.

— Понимаю, — кивает капитан. — Зайду.

— Спасибо.

Сэр Оливер уходит, сержант пару мгновений смотрит вслед и оборачивается ко мне:

— Значит, Сергей? Это ты был с Карелом… тогда на площади?

Киваю.

— А я — Джекоб. Ты чего хочешь? Пить, жрать, выспаться?

Осторожно щупаю разбитое лицо.

— Умыться.

Джекоб выводит меня в узкий и темный тупичок за караулкой и поливает понемногу из кувшина, посмеиваясь в густые усы: бывалый, все повидавший служака, презирающий выпендреж сопляков вроде меня. Странно, думаю я, что его верность отдана принцу, а не королю. Такие обычно за старую власть. Но капитан ему верит, значит, все в порядке.

Смывать с лица кровь на ощупь, в темном вонючем тупичке у городской стены, не слишком-то весело. Зато в голове у меня понемногу проясняется, и я облекаю в слова засевший в голове вопрос:

— Так вы думали, что Карел мертв? С чего ж это?

Джекоб мрачнеет.

— Последние два дня люди только об этом и говорят. Коронного сообщения, правда, не было. А только столичные слухи в таких вещах не врут.

Два дня, мысленно повторяю я. Послание.

— И какие подробности упоминают столичные слухи?

— Говорят, что принца заманили в Подземелье. Предательством, — уточняет Джекоб после небольшой паузы.

— Теперь понимаю, с чего капитан так на меня набросился. И что, говорят, случилось с принцем в Подземелье?

— Говорят, что его замучили, — выплевывает сержант.

Я молчу. Хотел бы я знать, какова доля Лютого в этих слухах…

— Скажи, что это не так, — требует вдруг Джекоб.

— Это не так, — повторяю я. — Джекоб, разве ты еще не понял, что он жив?

— Понял. Но я хочу услышать, что слухи лгут во всем.

— Карел жив. Клянусь. Жив и здоров, и настолько в безопасности, насколько это возможно в Подземелье.

— Значит, он все-таки в плену…

— Джекоб, я не имею права сказать больше. Но с ним все в порядке.

— И обошлось без предательства?

Джекоб смотрит мне в глаза твердо и требовательно, и я отвечаю:

— Клянусь Светом Господним, есть один человек, который предал его. Только один. Его отец. Ты хочешь еще что-нибудь спросить?

— Хочу, — хмуро отвечает сержант. — Только тебе мои вопросы, кажется, не нравятся?