Корунд и саламандра. Серебряный волк

— Олли, — негромко зовет дед, — спасибо.

— Рад служить, господин, — так же тихо отвечает Олли. — И… рад, что вы встретились.

— Чудные дела, — говорю, когда мы выходим на улицу. — Вот уж не думал, что встречу здесь деда…

— Олли у меня капитаном стражи был. Соображает быстро, и глаз до сих пор верный. Надо же, как тебя выцепил! На Юличку, говорит, парень похож, — а ты ведь и не сказать, чтоб вылитый… так, в глазах что-то.

Судьба, думаю.

— Дорогу-то запоминайте… — Дед сворачивает в сбегающий на самый берег переулочек. — Пригодится. У нас при обители гостиница для странников, имен там никто не спрашивает и дел тоже. Если вдруг укрыться — лучше места не найдете.

— Плохо тебе там? — спрашиваю я.

— Душно. Тошно. Не для меня такая жизнь. Брат Покаяние, тьфу!

— Дед… а давай с нами! Ты даже можешь нас и не ждать, мы втроем тут, Ясек тебя проводит до нужного человека, а тот через горы переведет. Мама обрадуется…

— Я клялся, — глухо отвечает дед. — Иначе кто б меня за ворота выпустил, я ж по приговору там. Никуда мне уже не деться… не уйти.

Мы выходим к морю, сворачиваем на бегущую вдоль берега тропку. Здесь остро пахнет водорослями и солью, совсем рядом разбиваются о камни прозрачно-серые волны, и временами до нас долетают брызги. Вдалеке, у самого горизонта, белеют паруса.

— Свет Господень, — выдыхает дед, — как же я ненавижу эту коронованную сволочь…

4. Карел, наследный принц Таргалы

Сегодняшнее утро почему-то напоминает мне другое… Утро после совершеннолетия Карела. Нет, нынче он не бледный до лиловости и вряд ли будет плескать себе в лицо водой из фонтана… но некоторая помятость есть, есть. И тени под глазами… опять, что ль, не спал ночь? А что, очень может быть: Готвянь только начала просыпаться, на улицах лишь редкие рыбаки, спешащие на рынок, и ратуша в рассветном тумане кажется призрачной.

— Побродим? — спрашивает Карел. — Пройтись надо… засиделся.

— К морю, — предлагаю я. Вчера, возвращаясь из обители, мы с Лекой долго не могли свернуть с тропки над берегом: очень уж завораживает эта даль, этот запах, шорох волн… и почему-то всплывает в памяти степь перед рассветом.

— Пусть к морю. Мне лишь бы ногами перебирать… думается лучше.

— Что-то смурной ты какой-то, — говорю. — Совсем делами завалили?

Карел не сразу отвечает. Идет, уставясь под ноги… и вдруг отвечает:

— Знаете… кажется, я решился.

— На что? — спрашивает Лека.

— Поговорить с отцом. О мире с Подземельем. О том, что нельзя так больше, мы просто не выдержим, запас прочности вычерпан до дна…

— Ты никогда не говорил с ним об этой войне?

— Боже мой, нет! — Карел даже головой мотнул. — Это та тема, от которой он свирепеет. Но нельзя же все время молчать! Ведь все хуже и хуже… В конце концов, я уже совершеннолетний, а это включает право голоса в королевском совете.

— Карел, — Лека останавливается, — я хочу задать тебе один вопрос. Не в обиду и не для ответа. Ты осознаешь риск?

Карел пожимает плечами:

— Думаю, да.

— Не уверен, — бурчит Лека. — Ладно… в конце концов, он же твой отец. Хотя, скажу честно, не нравится мне эта затея.

— Предложи что-нибудь лучшее. — Карел почти кричит. — Хоть что-то! Что угодно, лишь бы был толк!

— Карел… все, что приходит мне на ум, еще хуже.

— Вот и молчи.

— Молчу, — вздыхает Лека. — Просто я боюсь, вот и все. Кошки душу дерут. Глупо, наверное.

А я смотрю на Карела, упрямо сжавшего губы, — и вспоминаю обидные слова деда: «Щенок, он шагу не ступит против воли старого волка». Ты ошибся, дед. И, прах меня забери, я этому рад.

— Лека, это его страна, — говорю. — Он прав. Ты прав, Карел, слышишь? Уж кто-кто, а ты имеешь право беспокоиться о будущем Таргалы.

— Я и не говорю, что не прав. — Лека передергивает плечами. — Просто мне тревожно.

— Да и мне не так чтоб спокойно, — хмуро признается Карел. — Вы-то как, устроились? Может, все-таки ко мне?

— Если б ты только знал, как мы устроились, — улыбаюсь, вспомнив вчерашний ужин и сегодняшний завтрак, — ты сам сбежал бы к нам. Серьезно тебе говорю!

Улица выводит нас к порту. Здесь, верно, вообще не спали… Карел рассеянно обозревает бестолковую на наш неопытный взгляд сутолоку и сворачивает на мощенную ровной известняковой плиткой набережную.

Я приостанавливаюсь, рассматривая стоящий у причала корабль. Никогда не думал, что они настолько… так огромны. Потемневший борт нависает над головой, как крепостная стена, а свернутые паруса кажутся отсюда, снизу, вровень с облаками.

— Нравится? — Рядом останавливается молодой, чуть старше Карела, парень. — Моя. Игрушка!

Таким голосом Вагрик говорил о своем Ясмине…

— Хорошенькая игрушка, — бормочу я. — С такой управиться…

— Да ладно! — Парень довольно усмехается. — Ты, видать, приезжий? Надолго в Готвянь?

— Как получится, — неопределенно отвечаю я.

— А потом?

— В Корварену.

— Я думал, может, морем куда собрался. Ищу фрахт.

Я хочу спросить, что за штука такая — фрахт, но тут к нам подбегает мальчишка и дергает моего собеседника за рукав:

— Вик, слышь, Вик! Тебя в конторе какой-то хмырь спрашивает! Важный — страх! Конторские перед ним на цырлах!

— Вот прям-таки меня?

— Ну!

— Бывай, парень! — Вик хлопает меня по плечу, поворачивается и шагает прочь. А я бегу догонять ребят.

— Когда ты думаешь… этот разговор? — спрашивает Лека.

— Лучше, наверное, вечером… То есть, конечно, лучше было бы с утра, но на утро отец уже назначил прием старшин.

— Завтра утром, — быстро говорит Лека.

— Нет. Мне бы до вечера не раздумать… Лека, ну неужели я совсем уж трус: так выгадывать время для разговора с собственным отцом!

— Я бы назвал это дипломатией, — серьезно отвечает Лека. — Уж больно разговор серьезный.

— Сегодня вечером. — Карел поправляет берет и зло щурится.

— Тогда так… — Лека кладет ладонь Карелу на плечо, сжимает. — Мы будем ждать тебя. Возле ратуши, у фонтана. С обеда… мало ли, вдруг ты раньше… и — хоть до ночи. Хоть до утра, Карел, слышишь? Обещай мне… — Лека запинается.

— Что?

— Обещай, что ты выйдешь к нам после этого разговора, что бы ни случилось. Обещай, что тебе помешает выйти только арест.