Корунд и саламандра. Серебряный волк

— Так-так… И кто же это у нас настолько нахальный, что посмел влезть в дом самого короля?

Вспыхнул свет. Грозные воины с гобеленов меркнут, уступая место действия вполне живой королевской страже, в посеребренных кирасах поверх фиолетовых камзолов, с алебардами наперевес. Седой, с хмурым усталым лицом рыцарь — капитан, как там его — сэр Оливер? — скользит по мне странно приязненным взглядом и останавливается против Карела.

— Да, я так и понял. Карел, мальчик мой, я ждал от тебя большего ума. Ты мог бы догадаться, что в эти дни здесь будут ждать тебя… Ты мог бы подумать, какой приказ мы получим! А ты лезешь в ловушку сам и тащишь за собою приятеля!

— Мы безоружны, сэр Оливер.

Быстрый обыск, утвердительное бурчание.

— Что ж, чему-то я тебя, значит, научил.

— Я всего лишь хотел повидаться с матушкой. Можно и под вашим присмотром, сэр Оливер.

— Карел, у меня приказ. Король предполагал твое появление и дал на этот случай четкие распоряжения. Прости, мой мальчик, но зря ты это затеял. Я должен связать вам руки.

Я смотрю на побелевшего Карела и протягиваю руки:

— Вяжите, капитан.

— За спиной, — бурчит сэр Оливер.

Я завожу руки за спину, кто-то из стражников стягивает их веревкой. Умело: надежно, но без лишней жестокости. Карел скрипит зубами:

— Что ж, раз так, я подчиняюсь! И что потом — в подвал?

— Надеюсь, мальчик мой, обойдется без этого, — тихо отвечает сэр Оливер. — Пока я отведу вас в камеру за караулкой. И позову короля… Он не простит мне промедления.

Вот так… Великолепный провал! Печатает шаг охрана, я иду рядом с Карелом, плечо в плечо, — и думаю о короле.

Караулка. Ошалелые глаза отдыхавших гвардейцев. Резкий окрик капитана: «Что уставились», — противный, как зубная боль, скрип двери.

— Вам туда.

Лязг засова за спиной.

Голые стены, голый пол. Пять на пять шагов, не больше. Ослепительно белый мертвенный свет — под потолком висит, потрескивая, магический светильник. Ага… значит, и магическое наблюдение имеется, до кучи. Впрочем, плевать.

— Серега, я дурак… чем я думал, когда решил сюда идти, — головой или задницей?!

Я прислоняюсь к стене напротив двери.

— Дело сделано, Карел, и жалеть поздно.

— Я втравил тебя в гиблую историю. Подумать даже страшно… один Господь знает, чем это кончится. Прости.

— Послушай, я ведь тоже не догадался… Я пошел с тобой вместо того, чтобы отговорить тебя идти. Значит, вины нашей поровну и тебе ни к чему извиняться.

— Мне жутко… Серега, ты не видел его в гневе.

— Что ж, пора восполнить пробел в знаниях, — через силу усмехаюсь я. Рассказывать сейчас о подробностях давнего визита Анри Грозного в Славышть было бы глупо. А признаваться в том, что и у меня ворочается внутри холодный ком ожидания бури… и в том, что связанные за спиной руки заставляют чувствовать себя до смешного беспомощным, и дико, невыносимо хочется почесать шрам… в этом я признаюсь тебе, Карел. Но — потом. Чтобы слышал только ты.

Карел оборачивается на скрежет засова, вздрагивает — и идет к двери. Навстречу…

Король врывается в камеру, и я холодею. Огромный — на голову, верно, выше Карела, и шире раза в полтора… а ведь Карел и сам не из мелких… Бешеные глаза на обрюзгшем багровом лице, оскал дикого кота… его изгрызла ненависть, думаю, он ненавидит — и он живет, и нет у него ничего, кроме всемогущей злой ненависти. Спаси нас Господь!

— А, так ты спутался с ворьем! — Он хватает Карела за ворот и трясет так, что у бедняги клацают зубы. — Или, может, с убийцами?! Может, ты уже сговорился с Подземельем?

Я кидаю отчаянный взгляд на капитана, стоящего у двери.

— Они безоружны, мой король, — почтительно говорит капитан. — Карел утверждает, что хотел только встретиться с королевой.

— Посреди ночи, — издевательски скалится Грозный… Нет, не Грозным надо его звать! Прошли те времена… Ныне ему больше подошло бы — Лютый.

— Сглупил, — всхлипывает Карел. — Побоялся, что днем, в открытую — не пустят…

— Да уж, глупить и бояться — это по тебе! — Король встряхивает сына еще раз и отталкивает. Карел врезается спиной в стену, охает. А Лютый поворачивается ко мне: — Так, а это что еще за рожа? Кто такой?

— Мой друг… — Карел, пошатнувшись, становится меж мною и королем — и вдруг падает перед отцом на колени. — Он пошел со мной только потому, что побоялся отпускать одного: на меня напали сегодня вечером. Как бы ни решили вы его участь, мой господин и король, позвольте мне разделить ее.

Я думал, король хоть интереса ради спросит, кому вздумалось нападать на опального принца! Но он только усмехается своей кривой усмешкой. И кидает с той же издевательской интонацией:

— Разделить, говоришь? А если — позорный столб и плети? Клянусь Господом, ты это заслужил!

Голос Карела вздрагивает:

— Я подчинюсь вашей воле, мой господин и король. Я готов ко всему, и да поможет мне Господь.

— А ты? — Лютый смотрит на меня хищным взглядом. — Ты тоже готов ко всему? Ради этого вот слизняка?

Плохо ты знаешь своего сына, думаю я.

— Не припомню такого закона, чтобы дворянину полагались плети без суда и следствия. — Я улыбаюсь в лицо Лютому. — Тем более — позорный столб. Когда суд? Я, прах меня побери, буду требовать для нас защитника.

Карел кидает на меня ошалелый взгляд. Капитан выразительно таращит глаза и стучит себя пальцем по лбу. А король… я бы сказал, что он звереет, — если б до того в его облике было хоть что-то человеческое. Сам убьет, думаю, своею рукой. Прямо сейчас…

— Он прав! — Дверь открывается, и в камеру входит королева. Бледная и решительная.

— Ты-то что здесь позабыла?! — рявкает король.

— Уж я-то, хвала Небесам, могу ходить по дворцу в любое время дня и ночи! И с каких пор сыну грозит позорный столб только за то, что он хотел говорить с матерью?

— С тех пор, как он ради этого влез по-воровски в чужой дом, — рычит король. — Проваливай, хватит с меня твоих соплей! Иначе, клянусь, я велю засадить тебя под замок!

— Матушка, лучше уйди, — вдруг говорит Карел. — Пусть все идет, как идет, не вмешивайся, не надо.

— Во-во, — ухмыляется король, — послушай умного совета. Оставь мужские дела мне.

Королева замирает на миг… Ее взгляд обнимает нас с Карелом, как летний ветер, как теплая волна из золотых искорок… Она выходит молча, и я думаю: ее слово еще не сказано. А Лютый вновь оборачивается ко мне: