Кощег

Она почти никогда не трусила. Сестры постоянно боялись то темноты, то злого глаза или проклятия, обмирали при каждом неожиданном шорохе, а Злата сызмальства в ночь по лесу бегала собирать нужные Ягафье травы. Когда выползла из болота злая пакость и чуть не задрала только народившегося жеребенка, именно Злата отогнала тварь с помощью помещенного на палку конского черепа. В равной степени часто она представляла, как убивает Кощея и как тот убивает ее. Сейчас же Злата, глядя на хищного огромного лебедя, с какой-то обреченностью поняла, что умрет, но ничего не шевельнулось в груди: ни страха, ни отчаяния, ни сожаления. Наверное, она слишком устала уже от всех этих див-дивных, чудо-юд да чудищ, от этого опасного и в тоже время прекрасного мира, который создал самый лютый ее враг.

Что-то коснулось правой ноги, обвило лодыжку и потянуло под воду. Злата вскрикнула: удушье и вероятность утонуть испугали ее намного сильнее жуткой птицы. Однако в следующий миг на ее поясе сомкнулись знакомые пальцы, а рот заткнул очередной поцелуй. Кощег держал сильно и в то же время очень бережно.

Больше на них никто не нападал. С последними лучами заходящего солнца они выбрались на скалистый берег и укрылись за камнями. Громада белокаменного замка казалась частью скалы. В закатном свете стены были будто облитыми кровью, а шпиль одной из башен упирался в пока бледную луну.

— Вот я и довел тебя, душа-девица, — тихо произнес Кощег, гладя ее по щеке и смотря с пронзительной нежностью и печалью. — Только уже и сам сомневаюсь, стоило ли.

— Ты уйдешь сейчас? — спросила Злата. Щеки обдавало жаром. Хотелось потянуться к нему, вжаться всем телом, зарыться пальцами в серебряные волосы.

— Я и так зашел слишком далеко, — Кощег печально улыбнулся.

Злата опустила взор.

Она не имела никакого права просить его остаться или идти вместе с ней. В конце концов, убить проклятого колдуна — только ее дело. Подумалось, все произошедшее оказалось нужным для одного: провести ее к замку царством подводным. А потом Кощег заговорил:

— Я многое понял, душа моя. И зря, пожалуй, держал границы настолько неприступными. Права твоя бабушка, портит людей, в яви обитающих, отсутствие навьих соседей. Ну да я это исправлю, а там… будь что будет.

— Ты сам пойдешь говорить с Кощеем?

— Я? — Кощег улыбнулся уголками губ и прикрыл глаза. — Можно сказать и так.

— Но он может и не послушать.

Кощег покачал головой.

— Да куда бы он делся…

В груди похолодело, и сердце, казалось, покрылось ледяной коркой. Нет. Не ледяной, а каменной.

— Нет уж, — сказала Злата твердо. — Не для того я зашла столь далеко, чтобы назад повернуть.

— Я того и не прошу, — ответил Кощег. — Просто дай мне времени до света, а там… на заре я вернусь и сам проведу тебя хоть к самому трону.

Глава 18

Встала она до света. Успела полюбоваться золотым восходом, рыжими отблесками, плеснувшими на белую скалу, игрой в воде рыбешек-золотое перо. Кощег не появился ни до восхода солнца, ни после. Казалось, должна она была беду с ним почувствовать, коли произошла бы, но… сердце не заходилось в груди, не сжималось испуганно.

«Так или иначе, а скоро выяснится, — решила Злата. — Мне так и так никуда с острова не деться, да и не поверну я раз уж пришла».

Раньше или позднее, а заметят ее стражи. Не слепцы же они в самом деле. А коли нет, так она сама к замку отправится, постучит в ворота. Только в сказках богатыри да витязи стены штурмуют и на тайные проходы натыкаются. Путята дружинников в ежовых рукавицах держал, спать на посту не давал. Кощей же своих слуг тем более не жалеет.

Злата спустилась к воде, провела рукой, словно коня по гриве погладила. День расцветал и прощаться с ним совсем не хотелось. Когда расслышала топот многочисленных ног по камням, едва заставила себя стоять спокойно. В конце концов то, что за ней явился не Кощег, а стража было ответом красноречивее любых иных. Значит, не вышел разговор с Кощеем, а может его и быть не могло. Привел проводник дуреху в замок, да вовсе не для того, чтобы дуреха Кощея победила.

«Вот и ладушки, — подумала она. — Смешно предполагать будто сумею проникнуть в замок незаметно, а не под конвоем: облик-то человеческий изменять так и не научилась, не умею оборотиться ни мышкой-норушкой, ни печужкой певчей».

Очень скоро окружили ее люди, облаченные во все черное. Люди ли? Лица они скрывали под масками металлическими. Ну хоть глаза у них не светились, и не пахли они по-звериному или болотом — уже хорошо.

— Не противься, не уйдешь.

Голос был маске подобный: металлический, лязгающий, отдающий ударами стали о сталь, совершенно не живой.

«Интересно, коли ранить его, примется ли кровью истекать или польется из него совсем другая водица?» — подумала Злата, но мельком. Неважная то мысль была. Если бы не собиралась в руки слуг Кощея попадать, сбежать следовало. А просто так мечом махать — дело пустое. Всех все равно не перебьет.

— Да мне и не надо, — сказала Злата, отдавая меч и лук, колчан со стрелами. — Еще не хватало от своры псов по камням бегать, ноги ранить.

Ничем не ответил слуга Кощея на оскорбление, оружие забрал и дал знак следовать за ним.

Злата послушалась. Тотчас двое пристроились по бокам, остальные позади парами выстроились.

— Прям не конвой, а торжественное шествие.

И на это не получила Злата никакого ответа.

Ох и повезло бы ей сразу к Кощею отправиться. Однако больно складно тогда сделалось. Для сказок — самое то, вот только Злата не в сказке. А потому проводили ее в темницу да там и заперли.

Просторной та оказалась, даже удивительно: почти царские хоромы. Только из всей утвари солома, в дальнем углу постеленная, да лавка. В оконце под самым потолком пробивался свет, но не дневной, а рыжий, пляшущий — от факела. Видать выходило оконце не наружу, а в коридор замковый каменный.

«Даже день еще или уже ночь по нему не узнать», — подумала Злата и, пожалуй, расстроилась.

Шло время. Сиги даже не мигами казались, а часами. Каменные застенки давили на нее, показалось даже сжиматься начали. Невольно думалось, что никто к ней больше не придет никогда. Вполне возможно, колдуну о ее приходе и не доложат — зачем отрывать проклятого злодея от его мерзостей?

При этой мысли перед внутренним взором возникли птицеобразные драконы и огнегривы, водяники, даже жабец и то не относился к слову «мерзость». И сам лес — живой, непокорный, дышащий ручьями, озерами, светящийся по ночам камнями и цветами — был каким угодно, но не мерзким. А ведь все это неминуемо исчезнет со смертью колдуна или его сном столетним.

— Сном… — проговорила Злата и фыркнула.

Сон столетний в сущности та же смерть. Он сродни тому, какому на полянке сон-травы поддаться можно. Не очнется Кощей сам, ему для этого понадобится кто-нибудь верный: чтобы разбудил. Но таких ведь не отыщется. Слуги разбегутся тотчас, как власть колдуна рухнет. Из людей никто не придет, уж точно не после всех сказок да баек, какие про Кощея сказывают. Так и усохнет, превратится в скелет, прахом развеется. Был колдун великий — и не станет его. Так что слукавила бабушка Ягафья: убьет Злата Кощея, а не пленит сном на время, там и граница падет, обретет старая знахарка полную свободу, а за ней и прочие мары-кошмары-мороки — все в мир людской выйдут, даже Вольх свою зазнобу вряд ли спасет, слишком изголодались твари по мясу и крови человеческой.