Кошачий эндшпиль

Чтобы собраться с мыслями я подошёл к Милене. Встал за её креслом. Обнял сзади. Погладил плотный сильно выраженный животик, который Ми подставила, даже открыв ради этого каркас лёгкого экзоскелета.

— Ты как, кошка? Все эти крики, кровь, беготня… Ты уверена, что нашему ребёнку это не навредит?

— Кошак!.. — вспылила девчонка, гневно сверкая глазками. — Я буду тянуть Экспансию, пока способна хоть как-то перемещаться в пространстве! Мои нервы никогда ещё меня не подводили. Да и какое право имеешь ты…

— Что, мужчине положено стоять в сторонке и не отсвечивать? А если я тоже волнуюсь?

Ариала ничего не сказала, только стиснула зубки и попыталась вернуть себе душевное равновесие. Тогда я подошёл к столу, разлил по чашкам несколько подостывший чай. Кивнул ей на одну из них.

— Ладно, успокойся. Не хотел бередить твоих республиканских тараканов. Не подумал. Извини. Я правда волнуюсь — за тебя и за него. Выпей чайку, помогает отвлечься.

Но Милена лишь отрицательно качнула головой, прислушиваясь к чему-то своему.

— А мне почему не предлагаешь? — иронично стрельнула в меня взглядом Арья, также поглаживая свой живот — лишь немногим уступающий размерами Старшей.

— Ты тут самая спокойная из всех, если не считать Викеру. Потому что без пяти минут Высшая. У тебя на первом месте разум, и только затем — эмоции.

— Потому и не стала бы отказываться, когда меня любящий котик угощает, — повела плечиками девочка. — Можешь даже из чашечки попоить. Встань сзади — и пои. Будет забавно и мило.

Я обошёл стол, уселся справа от Арьи, обнял её одной рукой за талию, а другой поднёс ко рту напиток. И первым, что сделала снежка, был вовсе не глоток настоя. Эта рыжая чертовка… глубоко засосала губками мой большой палец, оказавшийся в такой шикарной доступности. Погоняла его шершавым язычком, отпустила. И лишь затем сделала первый глоток. Ещё один глоток, ещё один… и снова мягкие губки аккуратно обхватывают палец, затягивают в тёплый, чуть влажный ротик.

— Кошка, что ты творишь? — спросил в самое ушко, невольно сглатывая слюну, и отнюдь не от жажды.

— Готовлю тебя к рандеву с Высшей, — громким шёпотом, который услыхали все сёстры до одной, зашептала девочка. — После сам спасибо скажешь.

В коммуникаторе раздалась серия безобидных фырканий, а сзади, от кресла, донеслись звуки нового голоса, принадлежащего моей черновласой чертовке.

— Давай сюда свой чай, Кошак.

— Ты что, ревнуешь?

— Я не могу ревновать к боевой сестре. А вот подготовить тебя к встрече с Высшей просто обязана, — опять фырканья в коммуникаторе.

— Хочешь сказать, стая отпускает?

— А почему бы и нет?.. — с ноткой задумчивости изрекла Милена, с намёком кивая на полную чая чашку. — Пусть девочка напряжение снимет. Небось из-за нас уже вся на взводе… Всегда так. Мы вечно для гражданских республиканок как кость в горле — поэтому нас и зовут, только когда тяжесть проблемы пересиливает издержки её решения. Плохое мы лекарство, Кошак, с обилием побочных эффектов. Хоть ты её персональным успокоительным побудешь.

Кошки больше не смеялись, все прониклись серьёзностью прочувственной речи Старшей. Девочки были отнюдь не дурами — совсем не дурами. Им не доставляло удовольствия подставлять сестёр по Экспансии. Не удивлюсь, если подобную роль мне готовили с самого начала, и просто смирились с этим, как с неизбежным злом. Как сама Высшая смирилась с нахождением на её территории плохо управляемой стаи. Я же передал Милене чашку и наконец подошёл к своему визави, до сих пор стоящему на коленях.

— У вас двадцать семь секунд. Ничего не хотите мне сказать?

— Кошак, вам ведь знакомо чувство родства?.. Это ощущение, что перед тобой кусочек тебя самого?.. И эпохальное чувство ответственности за эту часть? — мужчина кивнул в сторону Милены, поднял голову и теперь смотрел на меня без былого упрямства, но и отнюдь не подобострастно. Он смотрел живо, очень по-человечески.

Переведя взгляд на Старшую, я встретился с исполненными кошачьего любопытства глазами брюнетки. По-моему, она уже ловила кайф от нашего разговора, хотя никакого отношения к сексуальному подтексту он и не имел.

— У каждого человека есть своя система ценностей, — пожал я плечами. — Они там выстроены по рангу, своего рода система приоритетов. В зависимости от того, какую роль в Экспансии ты играешь — эта система сильно разнится. Должна разниться.

— Понимаешь, меня не первый раз дерут… вот так. Я хорошо знаю то, на что способны эти милые девочки, сейчас так непринуждённо рассевшиеся за моим столом. Должно быть, ты сильный мужчина, раз они позволяют тебе вот так вести свою партию. Я бы так не смог. Но это не значит, что я стану сразу складывать лапки. Пусть подрали — сыну только на пользу пойдёт. Но ведь они могут не просто подрать, вот в чём дело! Они могут очень жестоко поиметь, так, что это оставит след на всю жизнь. Я не хочу сыну такой судьбы. Это не стоит должности, которую занимаю.

— Скорэль, хочешь сказать, действовал, не проверив достоверность информации?.. Твой сын как бы… сам валькирию клеил, — фырканье кошек возвестило мне, что все, до одной, прислушиваются к нашему разговору. Всем кошкам было любопытно, что там ещё такого вычудит их кошак.

— Я испугался. Просто по-человечески испугался, когда понял, что может произойти. Именно поэтому начал тянуть за все доступные нити.

— Хорошо. С твоими мотивами мы разобрались. Но не кажется ли тебе, что защищать человека, который оскорбляет незнакомых женщин, пытается грубо приставать к ним, разбивает пару, пользуясь привычкой к вседозволенности — это явный перебор? Даже если этот человек — твой сын? Ты отдаёшь отчёт, что если бы это не была валькирия — всё могло закончиться иначе, и пострадавшей стороной оказался бы отнюдь не этот пацан?

Долгая пауза и потерянный взгляд, обращённый в пол, отчётливо показали, что мужчина прекрасно всё понимает. Но вот Скорэль поднял глаза и вновь посмотрел так же прямо, как до того. Во всём его облике сквозила отчаянная решимость.

— Я упустил его, Кошак, и теперь расплачиваюсь за это. Это только моя вина, что он вырос таким. У нас нет родовых общностей, как в Республике. Жена слишком гулящая женщина, чтобы заниматься ребёнком, но какой спрос с женщины?.. — опять фырканье кошек, они явно демонстрировали идентичное мнение относительно мужчин. — Я же слишком ношусь с Экспансией. Вернее… Она — нечто абстрактное, для меня она находит выражение во власти. Да, я привык к власти. То, что для некоторых — лишь средство, для меня единственный смысл существования. Заигрался я, Кошак. Вот мироздание мне и подкинуло… тебя, вместе со стаей диких кошек.

— Выходит, республиканское воспиталище для твоего сына, будь эта система уже в строю, стало бы благом?

— Да. Я в этом уверен. И не только для него. Внешники слишком переоценивают институт семьи. Республика права, что не пускает ситуацию на откуп случайности — хорошие или плохие родители у чада. И ведь ты можешь быть хоть сто раз отличным работником, но как родитель окажешься… полным дерьмом. Сколько раз так было! А уж сколько раз я это видел на примере собственной семьи…

Оставив коленопреклонённого мужчину, я бездумно подошёл к окну. Нет, решение уже принято, тут было другое… Девять кошек и я. Все мы выросли без родителей. Плохо это или хорошо? Раньше я однозначно ответил бы — плохо. Однако глядя на проблемы этого сильного и успешного человека, который легко мог двигать любыми фигурами в масштабах Столичного мира… но не мог сдвинуть всего лишь одну слабенькую пешку… Всё представлялось отнюдь не столь однозначным.

Ещё на Земле неоднократно замечал, что облечённые властью люди зачастую глубоко несчастны в личной жизни — если вопрос счастья там вообще уместен. Дети-наркоманы, дети, пьянеющие от вседозволенности, растрачивающие себя в дурацких развлечениях. Потакая прихотям собственных чад, эти люди пытались таким способом оправдаться перед ними за отсутствие собственного к ним внимания, за неуделённое в детстве время, отданное работе, развлечениям, праздности… Были часты случаи, когда дети становились по итогу причиной загубленной карьеры. Во властной среде твоего ребёнка прикроют даже от уголовного преследования, но очень часто услуга эта оказывается последним «бонусом» власти. За подобный бонус приходится расплачиваться глобальными уступками. Как классический вариант — передавать пост тому человеку, который согласился тебя прикрыть или его ставленнику. Всё имеет свою цену. Но даже если испорченное чадо не попадёт в жернова, увлекая за собой родителя, оно служит постоянным источником головной боли. Поэтому концепция воспиталищ, где каждый ребёнок воспитывался в неведении относительно социального статуса родителей, опираясь в самоутверждении лишь на собственные возможности и достижения, выглядела для элиты спасением. Неспроста поэтому даже на Земле, среди элиты, были крайне популярны интернаты с полным пансионом, где ребёнка растили в относительной строгости и дисциплине, по максимуму ограничивая влияние предков. В Республике это явление приобрело куда как более масштабный характер, тут не было затыкания дыр, а бала выверенная чёткая система.