Кошак
Шрифт:
Я и не собирался возражать. Доверие валькирий стоило того, чтобы время от времени развлекать их этим жутким в своём сладострастии конвейером. Ну нравится им иногда играть, нравится ощущать, что я принадлежу им всем без остатка! Коллективный секс позволяет прочувствовать это в полной мере. Да чего греха таить, в глубине души я и сам жаждал разнообразия — не всегда, но сейчас был именно такой случай.
Ритуал совместного «возлежания» за эти месяцы — или годы, если считать Литанию — был отработан до автоматизма. Я привычно оглянулся, нарвавшись на призывную улыбку рыжей. Подмигнув ей, гибко изогнулся, и моя голова удобно улеглась на матах, между раздвинутых ножек Лай. Нет, кошка сидела вполне пристойно, на коленях, как и пристало во время тренировки или чьего-то боя. Только ощутив мою голову в своём волнительном плену, она поспешила раздвинуть ножки пошире и стремительно
— Есть ещё одно, сёстры, что мы должны сделать, — не поддержала намечающейся игры Викера, хотя остальные уже предвкушали; стая зашевелилась, приходя в движение; живой конвейер медленно вставал на боевой взвод. — Он должен почувствовать себя по другую сторону.
Конвейер замер, так толком и не набрав рабочих оборотов. Я было дёрнулся, но Лайна не собиралась отпускать просто так. Совершенно бесцеремонно взгромоздилась ко мне на лицо, и я с некоторой толикой предвкушения принялся освобождать от формы её лоно. Мгновение — и рыжая уже сверху, а её опытные ручки освобождают уже мою разгорячённую близостью кошек плоть. Новое гибкое движение, и на смену игривой ладони спешит острое касание языка к чувствительной точке. Касание мягко усиливается, обнимает… и вершина всему — в дело вступают губы и зубки. В ответ моё тело выгибает дугой, с губ слетает непрошеный стон наслаждения.
— Лай, не увлекайся, — обламывает нас немного злорадный окрик Ди. — Старшая сестра права. Сейчас самое время испытать нашего Кошака на прочность. Тем более, вы с Миской уже показали ему одну грань. Пришёл черёд показать вторую.
— Он мечник, — задумчиво изрекла Викера, всё это время катавшая в голове какие-то технические детали своего предложения. — В нашем столе нет миленула. Плюс, понадобятся мечницы.
— Мы можем запросить Представительство Ордена, — повела плечами Милена. — Заодно можно будет воспользоваться их столом.
— Хорошо.
С минуту Старшая беседовала с Орденом, мы же с Лай вовсю развлекались, по максимуму используя представившуюся возможность. Она наседала, я отвечал, также наращивая градус игры. По-другому с этой рыжей было нельзя: обидится. А обиженная кошка в постели — это форменное стихийное бедствие. Лучше до греха не доводить, да и честней так: ты — мне, я — тебе. Это универсальная аксиома вообще любых долговременных доверительных отношений.
По завершении переговоров Милена повернулась к остальным и коротко кивнула. Лайну с меня как ветром сдуло. Только напоследок снежка заставила испытать глубокий спазм удовольствия — даже не поленилась использовать ради этого имплант. Затем меня, ещё шального от пережитой феерии, подхватили под белы ручки, кое-как застегнули комбинезон, совершенно не заботясь его чистотой, и вытащили в ангар. Спустя пять минут вся стая уже была в воздухе.
— Не совсем понимаю, куда вы так резко сорвались, сёстры, — сказал, поглядывая по сторонам и пытаясь прочесть ответ в обращённых на меня лицах. Но там были самые разные эмоции — от лёгкой грусти и сожаления, до спокойной уверенности и даже радости. Совершенно нечитаемый эмоциональный фон. Что могло вызвать такой чувственный раздрай у моих кошек?.. Я терялся в догадках.
— Леон, ты хорошо запомнил ту комнату, с прозрачной стеной, где мы спланировали внедрение? — первой нарушила тишину Лайна, и весь её облик был воплощением решимости. И куда только делась недавняя игривость и страсть?
— Да. Во всех подробностях.
— Ты помнишь, как мы вместе с тобой и Мисель пытали того мужчину?
— Такое вряд ли забудется, — неприятные воспоминания, под действием нашей с кошками сексуальной игры, почему-то трансформировались в невольное предвкушение возбуждения и новой игры.
— Помнишь, как мы трахались после?.. Ты, я и Миса?
— Кошка, я не пойму…
— Отвечай на
вопрос! Это всё не праздный трёп! — рыкнула рыжая, совершенно разъяряясь от казалось бы безобидного вопроса.— Да. Я помню, — упрямо сжал губы.
— Ты хорошо запомнил ту комнату, за экраном?
— Да. И комнату, и изображение на голограмме.
— Тебя сегодня ждёт испытание. Тебе предстоит оказаться по другую сторону экрана. На месте того, кого мы пытали. Вместе.
— Что ж, справедливо.
Жестокие слова резанули горечью душевной боли, но, вместе с ними, в сознании родилось понимание. Я откинулся в кресле. На мгновение прикрыл глаза. Когда вновь их открыл, уже был собран и решителен. Кошки вокруг тоже не выглядели подавленными, напротив, их настроение можно было даже назвать приподнятым. Они меня знали — знали, что так легко меня не пронять. И… кажется, даже гордились этим. Гордились моей стальной волей, как частью самих себя.
— Илина сказала — наше боевое слаживание ещё далеко от завершения. Она это имела в виду?
Взгляд Лай метнулся на старшую сестру, только не на ариалу — как можно было бы подумать, — а на другую снежку, Арью. Я последовал примеру рыжей и тоже воззрился на эту матёрую кошку. Та улыбалась — мягко, обволакивающе.
— Мы все через это прошли, Кошак. Каждая из девяти кошек. Как мы можем служить совестью Республики, если сами не испытали… муки? Муки совести?
— Ты ведь можешь оказаться не просто по другую сторону экрана, но и по другую сторону… Экспансии, — весомо припечатала Викера, разрушая зыбкую мягкость слов и мимики многоопытной снежки. — Конечно, никто не ждёт от тебя предательства. Всякая республиканка скажет, что Меч Республики — это живой символ Экспансии, что он просто не способен предать наши надежды и чаяния. И мы, твои сёстры, полностью доверяем тебе. Хотя мы все — совершенно разные, каждая из нас видит в тебе боевого брата. Но однажды перед тобой может встать проблема выбора. Тяжёлого выбора. Осознание, что итогом неверного решения окажется… другая сторона экрана — полезный стимул. Мы все люди, мы все слабы. Я как никто знаю это, потому что дошла до того порога, через который не перейти. Даже наша генетика имеет верхний предел возможностей.
— Меч Республики, — продолжала ариала, дав пару секунд на осмысление сказанного. — Да, именно в таком качестве я сейчас вижу тебя и говорю с тобой. Так вот, ты должен понимать: как бы ни обернулось в будущем дело, кто бы тебя ни соблазнял посулами, ты всё равно будешь с Республикой. Будешь вершить Экспансию. На самом деле у тебя просто нет выбора — у тебя его тем более нет. Если кого-то другого и могут оставить наедине с собственной совестью, то Меч Республики неизменно будет возвращён в Республику. Невзирая ни на какие потери и издержки. Я так думаю. Не уверена, что моё мнение разделяют другие республиканки, особенно — Верховные. Но я чувствую, что так есть. Сейчас они могут говорить и думать что угодно, но когда это случится… если это случится… они признают справедливость моих слов. И вот когда Меч Республики будет возвращён… Как публичным было награждение, так публичным станет и наказание, Кошак. Только стол может стать расплатой за такое эпохальное предательство. Ты должен знать меру ответственности так же, как и меру нашего к тебе доверия. Республиканцы и республиканки верят в тебя. Ты считаешь всех женщин Республики в каком-то смысле своими, и это правильно. Это мотивирует тебя на свершения. Но если вдруг эту веру и этот мотив уравновесит возможность иного выбора, человеческое в тебе должно сказать своё слово. То слабое, загнанное глубоко под спуд жертвенности и готовности служить высоким целям — оно порой вылезает на свет, чтобы сказать последнее слово. Оно может стать тем недостающим зёрнышком на весы интересов Экспансии. А раз так, мы должны использовать её — твою слабость. Живущую до поры на грани сознания, но в ответственный момент способную выйти наружу в виде страха воздаяния. Понимаешь меня, Кошак? Как свою наставницу — понимаешь?
— Хм, как не понять, наставница? Умеешь же ты перевести всё на привычное мне поле философии боевых искусств! За что особенно люблю тебя и уважаю, — на душе вдруг стало легко и приятно. Перед внутренним взором пронеслись истины, затверженные ещё первым учителем: оружием может быть всё, даже страх. Свой собственный страх.
— Всё это правильно и хорошо, Кошак, — вступила в разговор Мисель. — Только есть ещё одно, о чём сёстры не спешат говорить. Я скажу. Ты ведь мне веришь? А, Кошак?
— Да, Миса. Верю. Абсолютно. Говори.