Кошечка в сапожках (сборник)

— А я говорю: довольно, — он снова повернулся к Хэлен. — Что же ты ему рассказала насчет своей бабушки?

— Я сказала, что приезжала повидаться с ней.

— А ты говорила, почему ты приезжала повидаться с ней?

— Извини, Арт. Мне следовало быть более осторожной, но я в самом деле думала, что он бабушкин…

— Ты упоминала о деньгах, Хэлен?

Она посмотрела на него и готова была снова заплакать.

— Так упоминала или нет?

— Я, я… я… возможно, сказала что-то такое насчет… насчет того, устраивает ли ее моя цена.

— Ты сказала и о том, что она выписала чек, — подсказал Билли.

— Нет, я не говорила…

— Ты сказала, что тебе хотелось бы, чтобы чек был выписан на твое имя.

Хэрли нахмурился.

— Извини меня, Арт, — сказала Хэлен.

— Ничего страшного, дорогая.

Он молчал, обдумывая все это. Билли стоял у телевизора, решая, включить его или нет. Хэлен сидела на кровати, скрестив ноги на индийский манер, и смотрела на Хэрли, стараясь понять, очень ли он на нее злится. Раньше он колотил ее. И это уже вошло в привычку, он был горячий мужик. Но с тех пор, как она забеременела, он ни разу не прикоснулся к ней.

— Насколько я понимаю, — сказал Хэрли, — этому адвокату известно, что ты приезжала повидаться со своей бабушкой и хочешь получить от нее чек.

— Да, — сказала Хэлен.

— А он знает, зачем они тебе?

— Не думаю.

— А ты что скажешь, Билли?

— О «зачем» вообще никакой речи не было.

— О сумме упоминали?

— Цифры вообще не назывались.

— Значит, он не знает, что мы рассчитываем на миллион долларов?

— Ну откуда же, Арт? — сказала Хэлен.

— Стало быть… он знает только, что ты приезжала, чтобы поговорить с ней о деньгах. И рассчитываешь на какой-то чек.

— Он также знает, что мы ждем переговоров, — сказал Билли.

— Откуда же, черт вас подери? — спросил Хэрли.

— Потому что Хэлен…

— Потому что я… думала, что она послала его для переговоров с тобой. И я, должно быть, что-то об этом сказала.

— Он также знает их имена, — сказал Билли, — которые ты сообщил ему, дорогой муженек. Хэлен не имеет к этому никакого отношения. Ты, видно, хочешь свалить вину на нее. А ты сам выболтал ему все и назвал имя старухи.

— Так я же думал, что он ее адвокат. Хэлен же говорила, что он…

— Преподнес ему имя на серебряном подносе — Софи Брэчтмэнн. И имя ее дочки тоже назвал — практически раскрыл для него все карты, — уныло сказал Билли.

— Ну, все мы делаем ошибки, — сказал Хэрли, подошел к Хэлен и поцеловал ее в макушку. — Кто из вас первый может бросить в другого камень?

— Я, — сказал Билли. — Я вообще ни хрена ему не говорил.

— А кто сболтнул, что мы наблюдали за домом? — спросил Хэрли. — Кто сболтнул о карточках?

— Может, я и…

— Так что мы все виноваты. Но что сделано, то сделано. Теперь важно просчитать следующий шаг.

— Наш следующий шаг — это убраться отсюда к чертовой матери, — сказал Билли.

— Нет, наш следующий шаг — отыскать фотографии, — возразил Хэрли.

— Он прав, — сказала Хэлен. — Ничто не убедит ее, пока она их не увидит, те, где я снята вместе с матерью.

— Но мы даже не знаем точно, есть ли вообще такие, — сказал Билли.

— Они существуют, это точно, — сказал Хэрли.

— Только потому, что так кажется какой-то черномазой…

— Ей не кажется, она действительно помнит.

— Поговори с ней подольше, так она и Рождество Христово вспомнит.

— Но она же была, когда нас фотографировали, — воскликнула Хэлен.

— Мы должны их найти, — настаивал Хэрли.

— Возвращайся к дому Пэрриша, — сказала Хэлен.

— Это невозможно, — возразил Билли.

— Надо проникнуть в дом и отыскать эти фотографии.

— Да ведь в этом доме совершено убийство! — воскликнул Билли. — Ты что, не слышал, что он сказал?

— Но карточки-то в доме, — сказала Хэлен.

— Да, где-то в доме, — согласился Хэрли.

— Мы покажем ей фотографии, и она увидит бусы, — упрямо настаивала Хэлен.

Дождь прекратился. И радуга волшебной аркой встала над калузским заливом.

— Загадай желание, — сказала Леона.

Они сидели за столиком для двоих у окна, смотревшего на пристань. Парусные шлюпки поскрипывали на ветру, гуляющему по их оснастке. По серому небу изодранными клоками все еще неслись тучи. На западе проступала слабая голубая полоска.

— А разве загадывают желание, глядя на радугу? — спросил Мэтью.

— Я всегда загадываю. Чего тебе хотелось бы больше всего на свете?

— Если скажу, это не сбудется, — сказал он.

— А кто это установил? — спросила Леона.

— Это правило, проверенное временем.

— Правила, тем более, проверенные временем, для того и существуют, чтобы их нарушали, — сказала Леона. — Я скажу тебе свое желание. Ты готов?

— Не искушай судьбу.

— Да черт с ней, с судьбой.

Она порядочно выпила, и это уже становилось заметно. Коктейль, два мартини… Они были здесь около часа, а она так и не сказала, зачем его вызвала.

— Я хотела бы… я хотела бы быть счастливой, — отрывисто сказала она и посмотрела в свою рюмку.

— Я думал, что ты и так…

— Счастлива? Ты в самом деле так думал?

Она взглянула на него. Потом подняла рюмку и в молчаливом тосте протянула ее к радуге. И выпила.

— А теперь ты.

— Но радуги уже почти нет, — пытался отговориться Мэтью.

— Так говори скорей, пока она совсем не исчезла.

— Да я могу загадать желание и на луну. Если я произнесу это вслух, то…

— Поторопись, она же исчезнет!

— Чтобы ты была счастливой, — сказал Мэтью и быстро выпил.

Леона с удивлением посмотрела на него.

— Почему? — спросила она. — Для тебя это действительно важно?

— Просто не хочу, чтобы ты была несчастной, — сказал он и пожал плечами.

— Но я несчастна.

— А ты не хочешь мне рассказать почему?