Кошка колдуна

Диху напоследок окинул меня придирчивым взглядом с головы до ног. Портняжные труды свои он, конечно, оценил высоко.

– Хорошее платье получилось. Только и ты теперь веди себя с достоинством. Никаких разговоров – ни с купцами, ни со слугами, ни уж тем более с охраной.

– А если меня спросят о чем-нибудь?

Сид раздраженно скрипнул зубами.

– Запомни, ты – со мной. Никто не осмелится с тобой заговорить.

Диху со стороны смотрелся весьма зловеще в своей мантии. Я не единожды наблюдала, как встречные новгородцы обходили ученого мага по кривой и усиленно крестились, отводя от себя зло. Я все думала, кого же он мне напоминает в этом образе. Что-то знакомое и даже знаменитое… Извелась прямо-таки вся.

И вдруг, когда сид прошипел сквозь зубы какое-то заковыристое ругательство на древнеирландском, меня осенило:

– Точно! Вылитый Северус Снейп!

– Что-что ты сказала?

Слово, как говорится, не воробей. И даже не снитч [3] .

– Ты мне напомнил героя одной книги – волшебника из академии магии, – осторожно пролепетала я, сжимаясь в комочек под парализующим волю взглядом Диху. – Он был хороший человек, как потом стало ясно…

И смолкла, вняв отчаянной пантомиме Прошки, который из-за спины сида пытался призвать к благоразумному молчанию.

3

Снитч – шарик для игры из книг про Гарри Поттера.

– Я очень надеюсь, девушка, что слышу про этого Северуса в последний раз, – процедил сын Луга.

– Да, мой господин, – смиренно выдохнула я, инстинктивно чувствуя, что только покорность усмирит готовую разразиться бурю.

– Не зли его, ради Пресвятой Богородицы, Катька, – взмолился мальчик, когда сид направился к саням. – Видишь же: Тихий рад беседе, только когда сам желает говорить. Твое дело – молчать и слушать. И… расскажешь мне потом про Северуса, а?

Конечно, я согласилась. Диху снова напомнил мне, кто из нас кому приходится домашним питомцем.

– И на деньги не играй.

– Да, батюшка.

Иван Дмитриевич давал Прошке последние родительские наставления, отрок почтительно внимал. Над заснеженными крышами граяли вороны, сыпал мелкий снежок, и серое зимнее небо казалось продолжением дороги, по которой не терпелось пуститься вскачь соловой тройке.

– С девками гулящими поосторожней там, в Европах, – вздохнул боярин. – Знаю, что рано тебе о том думать, однако ж как школяром станешь, сразу потянет в кабак и к бабам.

Терпеливо наблюдавший сцену прощания Диху едва слышно хмыкнул. Корецкий покосился на своего бессмертного приятеля и продолжал:

– Галльского пива не пей, одно название, а не пиво. И с вином ихним шипучим не балуй. Внял ли, неслух?

– Внял, батюшка.

Веснушчатая Прошкина физиономия каждой черточкой своей излучала сомнения.

– Италийские да иберийские девки любезничать будут – не поддавайся. А то неровен час, нарвешься на нож от братьев да отцов ихних. Тихого слушай! Была над тобой отцовская власть, стала его. Однако веру христианскую не забывай, всяк день молись Господу нашему и Богородице, чтоб охранили тебя, олуха, на чужбине. Понял?

– Да, батюшка.

– Ну, ступай тогда. – Боярин размашисто перекрестил отпрыска и подтолкнул его к саням. Прошка отвесил поясной поклон сперва отцу, а потом дворне, высыпавшей поглазеть на отъезд, нахлобучил шапку и чуть ли не вприпрыжку поспешил к упряжке.

– Гляди за ним, Тихий, – попросил Иван Дмитриевич друга. – Больно уж прыткий отрок, уследишь ли?

– Обещал же, – пожал плечами сид. – Будь здоров и прощай, Айвэн.

– Прощай и будь удачлив, Лугов сын! – Корецкий махнул дворне, чтоб открыли ворота. – И ты, девка, тож не хворай, – соизволил он кивнуть мне. – Ну, трогай, Прохор!

Прошка, занявший место возчика, прицокнул лошадям, и сани неспешно выкатили из усадьбы.

– Ну, выехали наконец-то, – проворчал Диху, запахивая шубу. – Подстегни лошадей, Айвэнз.

– Чо? – вылупился отрок.

– Ничо, – передразнил его сид. – Звать тебя теперь так станут: Прохорус Айвэнз. Значит – Прохор Иванов. Понял? Или, если хочешь, Айвэнсоном будешь. Или тебе больше Северус Снейп по душе?

Тот отчаянно затряс головой, наотрез отказываясь отзываться на бесовское имечко.

– То-то же!

– Я все понял, – согласился новонареченный Прохорус и прикрикнул на лошадок: – Н-но, залетные!

Глава 7 «Работники ножа и топора…»

Кайлих

Огонь принадлежал Благим. Это утверждение не имело объяснений и не нуждалось в доказательствах. Просто так оно и было: огонь принадлежал Благому двору, так же как и множество иных явлений и проявлений стихий, вроде солнечного света или звона пчел над зарослями болиголова. Ну, по крайней мере, настолько, насколько такие вещи вообще могут кому-то принадлежать. А конкретно этот огонь, разведенный в почерневшем от копоти круге из камней, был огнем Диху, ведь пламя в горне кузнеца и костер охотника отличаются от того, что теплится в печи хозяйки кухни. Мужской огонь и женский, и этот – был мужским, несмотря на то что Кайлих Неблагого двора раздула его своим дыханием. Он был упрям и капризен, этот костер, и сида с трудом заставляла его покоряться. Пожалуй, если бы в пожитках Кеннета не нашлось огнива, Кайлих плюнула бы и не стала дальше возиться. Но то зеленовато-синее пламя, которое с легкостью струилось из ее пальцев, освещая и распугивая незваных гостей, если и не убило бы смертного, то уж пользы ему точно не принесло. Человеку нужно тепло земного огня. Что ж поделаешь! Пришлось постараться, несмотря на опасения, что этот костерок может запросто донести своему покровителю о той, что вышла на охоту.

– Повелитель котлов! – насмешливо прошептала Кайлих, подмигнув рдеющим углям. – Владыка сковородок и покровитель кухарок! Вот кто ты такой, сын Луга, вот кем ты всегда был и останешься. А не передать ли тебе весточку, чтобы не скучал без меня?

Огонь принадлежит Благим, верно. Но зато туман, снег и ветер – верные спутники Кайлих, а также тех, кого Неблагая сида могла назвать союзниками. Ошибкой будет счесть, будто в окрестностях этого Новеграда таких не сыщется. Не каждый сгодится, и не любому доверишься, однако не только с родичами можно договориться. Вот, к примеру…

Сида подложила хвороста и вышла за дверь. Кеннету не стоит присутствовать при таком колдовстве даже во сне. Мальчик нужен живым и в здравом рассудке.

Снаружи крупными хлопьями валил снег. Кайлих постояла, дожидаясь, пока уляжется ветер, послушный ее просьбе, и, пока ждала, поймала губами несколько снежинок – невесомых поцелуев зимы. А потом выдохнула и поймала собственное туманное дыхание, заключив его в мерцающий овал.

– Сестрица, – негромко позвала сида. – Сестрица! Не прикидывайся глухой! Я же слышу, как скрипят твои древние кости. Не испытывай мое терпение, хийса! Ты мне должна. Покажись!

Но, вглядевшись в проступающий сквозь серо-сизую живую пелену облик, сида почти пожалела об этом опрометчивом приказе.

– Мать богов! Что… что с тобой стало, хийса?!

– А што такого? – прошамкало сморщенное бородавчатое страховидло по ту сторону магии. – Ражве не крашавица, хе-хе?

– Смени этот облик!

– Не могу, – злобно скривилась собеседница. – Это ты примеряешь новые лица чаще, чем рубашки, а я в отличие от тебя, дорогуша, на самом деле меняюсь. Што? Не нравится? Думаешь, мне шамой этакая рожа по вкушу?