Кошки говорят Мяу

— Ну, и смотритель ворот все равно горькую пьет, — закончил я. — Наследие режима. Родимые пятна… Как въезжать будем?

— Никак. Приехали, — она протянула водителю через его плечо две зеленые бумажки, тот не оборачиваясь, взял их, что-то буркнув себе под нос. — Спасибо, — и уже мне. — Пошли.

Я вылез, она — следом, я захлопнул за ней дверцу, мы прошли в открытую чугунную калитку, она взяла меня под руку и повела мимо ровно подстриженного газончика, мимо расчерченного на прямоугольники для стоянок машин куска асфальта, мимо нагло вставшей поперек полос на асфальте и занявшей сразу два с половиной места 940-й «Вольвухи», прямехонько к самому дальнему подъезду.

Шикарный подъезд, — код, домофон, — просторный лифт (правда, заплеванный), серьезная дверь в квартиру, легко, как по маслу провернувшийся сейфовский ключ в замке… Пока я топтался в большой прихожей и с любопытством рассматривал встроенный в стенку мониторчик, Рыжая скинула туфли, распахнула еще одну дверь, вошла в большой холл, вынула трубку радиотелефона из стоечки зарядника и стала набирать номер. Я посмотрел на себя в огромное зеркало в прихожей, вернее, ту стену, которая вся была зеркалом, и…

Мне захотелось домой. Потертые джинсы, выпирающий под майкой живот, красноватая сетка прожилок на переносице — гвоздь не от той стенки…

— Двести восьмой — услыхал я из холла. — Угу… пришли — отключите, пожалуйста… Эй, — это уже мне, — ты заснул?

6

Рыжая плеснула в тяжелые бокалы виски пальца на три, кинула себе лед и вопросительно уставилась на меня. Я смотрел на бутылку.

— Эй?..

— Я бы такую на видное место поставил — она бы у меня миленьким графинчиком была, — пробормотал я.

— Мне тоже они нравятся, — кивнула она. — Не спи… Тебе лед класть?

— Не-а.

Она пожала плечами, сделала большой глоток, и сказала:

— Наслаждайся. Минут двадцать, пока я мясо пожарю.

Я кивнул. Она пошла на кухню, я остался сидеть за огромным столом, но мы остались в одной… Одном помещении — стенки между кухней, метров двенадцати и комнатой, метров двадцати пяти, не было и получилась… Получилось то, что получилось. Красиво… Я повертел в руках бокал, сделал большой глоток и сказал:

— Слушай, мне надо освоиться. Я поброжу тут, ладно?

— Угу… Поброди в спальне, чтоб потом время не тратить, — она раскрыла огромный холодильник, казавшийся вполне компактным на таком пространстве, и оттуда выпали какие-то пакеты. — А-а, твою мать…

— На что — не тратить? — не понял я и поежился. Странно, на улице было жарко, а в этой… зале — холодновато. Конечно, Рыжая сразу включила кондиционер и через десять минут повеяло приятной прохладой, но… Даже сразу, как только мы вошли, несмотря на духоту было… холодновато.

— На привыкание.

— А-а… — Я сделал еще глоток, встал и пошел бродить по квартире.

Два сортира, один с ванной, другой с душевой кабиной. Спальня — небольшая, с огромной, как аэродром, кроватью, большим трюмо, шарообразным торшером на полу и зеркалом во всю стену. Нет… Не зеркалом, а встроенным шкафом с зеркальными раздвижными (как купе в поезде) дверями. Напротив кровати — большой телек-двойка на черной тумбе с дверками, а на телевизоре — фотография в металлической рамке. Я подошел поближе — две пары перед какой-то красной лентой. Пожилая пара — дама держит в руках бокал, седой мужчина собирается ножницами перерезать ленту, и пара помоложе — Рыжая (моложе, чем сейчас) и обнимающий ее за талию стройный, загорелый мужчина, лет тридцати пяти, в отлично сидящем смокинге, похожий на… Нет, не Грегори Пек — тот всегда играет положительных, хороших ребят, а это… Скорее что-то среднее, между Рутгером Хауэром и Клинтом Иствудом. Резко очерченный рот, волевой, но не выпяченный, подбородок… Ближе к Иствуду — Хауэр слишком уж красив. Да, уже не совсем молодой, но еще очень моложавый Иствуд. Даже его вечный прищур — Squint [5] Иствуд. Чуть постаревший ковбой. Может сыграть и хорошего, и совсем не хорошего парня. В глазах — холодок и… юмор. Умные глаза. Спокойные — без морщинок в уголках, без сдвинутых бровей. Вообще вся фигура — спокойная, не… Не угрожающая. Немножко застывшая, немножко смахивающая на манекен, но это же — фото. Ладно, пойдем дальше…

5

Squint — прищуренный (англ.).

Последняя комната, что тут у нас… Ага, это кабинет. Кожаный диван, два кожных кресла, письменный стол — все строгое, черное. Даже компьютер на столе — и монитор, и системный блок, — черные, кроме клавиатуры. Клавиатура роскошная, выгнутая — родной Microsoft, из-за монитора (дюймов 20, плоский, как доска) выглядывает еще какой-то блок… А-а, это сетевой фильтр с накопителем, знаем, видели такие, дорогая игрушка. Опять во всю стену — встроенный шкаф с зеркальными «купейными» дверями, это у них, видно, традиция такая… Плоский черный книжный шкаф со строгими ручками, несколько черных книжных полок на стене, рядом с диваном — велосипед-тренажер (из дорогих, с большим дисплеем и множеством еще каких-то прибамбасов).

На столе — рабочий беспорядок, бумаги, бланки, бронзовый стакан для ручек, рядом с ним золотой Паркер валяется, как карандашик грошовый, настольные часы — тоже бронзовые, но не выебистые… Вообще, все очень стильно и строго, ничего не выделяется, разве что нож для разрезки бумаг — ненужная вещь, да и не отсюда… Кусок дешевой деревяшки, да еще с зачем-то продетым сквозь кончик рукоятки красным шнурком.

Окошко — стеклопакет, разумеется. Вертикальные жалюзи, кондиционер… Ну, кондеры здесь везде понатыканы. В общем, простенько и мило.

Во всей квартире — ничего кричащего, ничего вычурного, и лишь когда начинаешь вглядываться повнимательней в любую вещь, любой кусочек интерьера, тебя ненавязчиво подталкивают к одной мыслишке: деньги-деньги-деньги… Что ж, деньги есть, и ты — как барин…

Я вернулся в… столовую, назовем ее так, налил себе из бутылки-графина и сел за стол. Между прочим — карельской березы. И за счет кусочков разных пород дерева — очень занятный узор на столешнице, — как бы с инкрустацией. А может, это так и называется, я — не спец. Остальная мебель в этой зале была вся красная. Как у кого-то в песенке — Павлы разные, да Людовики… Нет, не Людовики, это — русский ампир, стало быть, Павлы, или… Или даже Екатерины. Очень красивые и при таком метраже очень… Уместные. Нормальные. Словно здесь родившиеся. И налаченный паркет. А пол в бывшей кухне — кафельный. Чуть выше паркета. С такой ступенечкой… Класс.

— Побродил? — спросила Рыжая.

— Угу.

— Ну, и как?

— Деньги есть… — я пожал плечами, — и ты как барин, одеваешься о фрак, благороден и шикарен, а без денег… — я сделал паузу и взял бокал.

— Ну?..

— Ты червяк, — уныло закончил я и сделал глоток. Небольшой. Не хотелось напиваться.

— Ты это про себя — так неласково?

— И про себя — тоже.

— Бедненький ты наш, — Рыжая фыркнула. — Комплексы?

— Вряд ли, — сказал я. — Просто… Каждый должен быть на своем месте.

— А твое — где?

Я машинально скользнул взглядом по ее ногам и задержался, не дойдя до талии.

— Ну, вот, — довольно кивнула она. — Умница. Я тоже так думаю. Только почему у тебя такая морда недовольная? Такое плохое место?

— У тебя?

— Ну, я же спрашиваю…

— У тебя — класс. Зачем на комплимент рваться? Она у тебя в комплиментах не нуждается.

— Все равно — приятно слышать, — ей правда, был приятно. — Так в чем же дело?