Косметика врага
Шрифт:
– И там изнасиловали ее?
– Нет. Я затащил ее туда, чтобы спрятать. Время было уже около семи вечера. Пришлось дожидаться закрытия кладбища. Гуляя по этому кладбищу, я не раз задумывался, что буду делать, если прозеваю час закрытия и останусь здесь на всю ночь. Теперь я знал, что мне делать. Целый час я простоял в склепе со своей жертвой, крепко прижав ее к себе. Она яростно отбивалась, но ей не хватало силенок, чтобы вырваться из моих рук. Мне нравилось, что она боится меня.
– Почему я должен все это слушать?
– Потому что вам от меня все равно никуда не деться, старина.
– Вот это да! По-вашему, умненькая девушка – это та, что молча позволяет насиловать себя?
– Да нет, она пыталась убежать. И бегала она довольно быстро. Я долго гонялся за ней среди могил. Это меня очень возбудило. В конце концов я прыгнул на нее и повалил наземь. Я чувствовал ее страх и ярость. И это возбуждало меня еще больше. Дело было в октябре. Ночи были уже холодные. Я овладел ею на ковре из сухих листьев. Я был девственником, а она нет. Воздух был свежим, жертва изо всех сил сопротивлялась. Какое наслаждение! Есть что вспомнить!
– И почему я должен все это слушать?
– На рассвете я снова спрятал ее в какой-то склеп. Я дождался, когда сторожа откроют ворота и на аллеях появятся люди. Тогда я сказал девушке, что мы выйдем вместе, и если она закричит, я ее изуродую.
– Какая деликатность!
– Держась за руки, мы направились к выходу. Она шла как мертвая.
– Грязный некрофил!
– Но ведь я ее не убил.
– Вы просто добряк!
– Когда мы вышли за ворота кладбища и оказались на улице Рашель, я спросил, как ее зовут. Она плюнула мне в лицо. Я сказал, что она мне слишком нравится, чтобы называть ее «плевком».
– Да вы еще и романтик!
– Я залез к ней в сумку, но не нашел там никакого документа. Я сказал, что не положено ходить по городу без документов. Она посоветовала мне отвести ее в полицию за это нарушение.
– У нее было чувство юмора.
– Я-то понимал, к чему она клонит.
– Надо же! Какой догадливый!
– Вы все ехидничаете?
– Ну что вы! Как я могу себе такое позволить!
– Я спросил, куда ее проводить. Она ответила: «Никуда». Забавная девушка, правда?
– Действительно, почему бы жертве не подружиться со своим насильником!
– Но должна же она была понять, что я люблю ее!
– Да, конечно, ведь вы были так нежны с ней.
– Улучив момент, она сбежала. И на сей раз я ее не догнал. Она растворилась в городе. И я не смог ее найти.
– Какая жалость! Ваш роман так славно начинался!
– Я сходил с ума от любви и счастья.
– Не вижу поводов для счастья.
– Со мной произошло нечто грандиозное.
– Грандиозное? Вы совершили жалкое насилие.
– Меня не интересует ваше мнение.
– Чего же вы от меня хотите?
– Чтобы вы меня слушали.
– Для этого есть психоаналитики.
– Зачем мне психоаналитики, когда в каждом аэропорту полно бездельников, которые готовы меня слушать?
– Да вы кого угодно заставите себя слушать.
– Я
искал эту девушку повсюду. Поначалу я надеялся, что снова встречу ее на кладбище Монмартра, и проводил там все дни, с утра до вечера. Но она не приходила.– Было бы странно, если бы вашу жертву тянуло туда, где ее изнасиловали.
– Конечно, если у нее осталось неприятное воспоминание.
– Вы не шутите?
– Нет.
– Вы что, совсем больной, если полагаете, что доставили ей удовольствие?
– Мне кажется, насилие должно льстить. Оно доказывает, что человек готов преступить закон из-за вас.
– Закон! Разве дело только в законе? Неужели эта несчастная думала о законе, когда вы ее… Вас следовало бы самого изнасиловать, чтобы вы поняли…
– Я был бы этому очень рад. Но, увы, меня почему-то никто не хочет насиловать.
– И неудивительно.
– Неужели я такой противный?
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Неужели вы сами не понимаете, что берете людей приступом? Вы способны только на насилие. Стоило вам впервые захотеть девушку, и вы ее тут же насилуете. А когда вам хочется поговорить, как, например, со мной, вы насильно навязываете свое общество. Ведь это – то же насилие, может, и не такое страшное, но все равно насилие. Неужели вы никогда не стремились завязать отношения, основанные на взаимном согласии?
– Нет.
– А!
– Зачем мне чье-то согласие?
– Но оно принесет вам гораздо больше радостей.
– Скажите конкретно, какие радости вы имеете в виду.
– Если вы попытаетесь кому-то понравиться, то сами поймете.
– Уже слишком поздно. Мне сорок лет, и до сих пор мне не везло ни в любви, ни в дружбе. Я ни у кого не вызывал даже симпатии или обычного товарищеского чувства.
– Сделайте над собой усилие. Постарайтесь стать привлекательным.
– А почему я должен стараться? Я нравлюсь себе таким, каков я есть. И насилие мне понравилось, и нравится заставлять вас слушать мою болтовню. Чтобы стараться изменить себя, нужно быть недовольным своей участью, а я доволен.
– А что испытывают ваши жертвы, вам наплевать?
– Да, наплевать.
– Я так и думал: вы неспособны на сочувствие, на сопереживание. Это типично для людей, которых никто не любил в раннем детстве.
– Зачем же мне идти к психоаналитику, если вы мне все так хорошо объясняете?
– Да это азбучные истины.
– Я думаю, мои родители действительно меня не любили. Они умерли, когда мне было четыре года, и я их совсем не помню. Они оба покончили с собой, но мне кажется, что если любишь своего ребенка, нельзя так уходить из жизни. Они повесились рядом, в гостиной.
– Почему?
– Неизвестно. Они не оставили никакой записки. Мои дедушка с бабушкой так ничего и не поняли.
– Вас следовало бы пожалеть, но мне не хочется.
– И правильно. Не стоит меня жалеть.
– Насильники не внушают мне ничего, кроме отвращения.
– За всю жизнь я совершил лишь одно насилие. А вы уже делаете из меня законченного насильника?
– Вы думаете, требуется определенная квота жертв, чтобы заслужить титул насильника? Это все равно, что стать убийцей: для этого достаточно убить одного человека.