Космическая шкатулка Ирис

– Что же, и за месяц и за день – одинаковая расплата? – спросил он без всякого интереса, поскольку обсуждение темы наказаний для загульных девиц было её любимой темой. Она рассказывала об этом не раз и не два.

– За месяц гуляний – месяц работы на общенародных сельхоз. угодьях. За день – целую неделю. Это справедливо, ты считаешь?

– А за год? – спросил он. – А за целую жизнь?

– Наверное, тогда сажают в дома неволи и увозят совсем уж далеко на край континента. Для работы, которая никому не нравится, поскольку тяжёлая или грязная. Я не знаю таких случаев. Все же боятся.

– А что, на краю континента живут другие люди или там другие города и селения? Другая работа? Почему именно там расположены предприятия, где работа непременно тяжёлая или грязная, как ты говоришь?

– Не знаю. Может, там всё то же самое. Да ведь привыкаешь к тому месту, где и живёшь.

– Значит, и там привыкнешь. Ко всякому месту можно привыкнуть.

– Нет. Я умру без своего лесопарка и своего любимого чистенького павильона. А как же тогда моя Финэля?

– Я же не умер вдали от Родины. Нигде не умер. А мест было столько, не представить тебе того никогда. А рассказывать-то я и не умею столь же красиво, как ты.

Рамина разинула рот от изумления. – Как? Ты сидел в доме неволи? Ты работал в подземных шахтах? Ты был преступником? Я всегда что-то такое за тобой подозревала.

– Сидел, сидел в таком смертельном ограничении, в таком замкнутом и без шанса его покинуть пространстве, какого ты и не представишь. И в подземельях работал, и на горных высях, но преступником никогда не был.

– Как же это?

– А так. Я же пришелец здесь. Как тебе такое?

– Какой пришелец? Откуда?

– Я так шучу. Развлекаю тебя. Нечто вроде контрастного душа. Для пользы здоровья. То тёплая водичка, а то ледяная.

– Всё же ты недоразвитый простолюдин. И шутки твои тупые.

Вот такими были её прощальные слова. Но сама она не знала, что прощается с ним. Она потягивалась и постанывала от недавно пережитого удовольствия, не желая вставать и окунаться в скучную обыденность. Валерий даже не поцеловал её, страшась безволия в самом себе. Он спустился вниз и направился на выход. Вышла Финэля, чтобы закрыть за ним дверь на внутренний замок.

– Чего же поесть не остался? – старуха глядела как бы сквозь него тёмными щёлками глаз, но было чувство, что она читает рассыпанные по дну его души некие письмена предательства, складывая их в целую фразу. Она шевелила ниточкой бледных губ, жуя схваченный смысл прочитанного. – Я знала, что ты уйдёшь от неё. Я ей говорила, не люби так, как твоя мать, ставшая тощей и злой от горя покинутости. Как было и с Ифисой, упавшей с ненормальной высоты собственного чувства в каменную грязь, сошедшей с ума. Только чудом она и исцелилась, чудом найдя великого мага, а так давно бы погибла, разбитая, заеденная болезнями и насекомыми в безвылазной грязи. Я о многом знаю, о чём мне некому сказать. Ты же видел Ифису? Она была приобщена к жизни людей из твоего небесного племени. Она была подругой Нэи, ушедшей на пламенеющей машине за небесный купол, где, как говорят жрецы, ничего нет. Уходи скорее! А то я стукну тебя на прощание пустой кастрюлей по твоей пустой голове! Я знаю, что ты уходишь насовсем.

– Откуда? – Валерий подавился собственным голосом.

– Оттуда. Свыше мне пришёл однажды дар, никому не нужный. Но если она родит, то ты о том не узнаешь. Уходи!

– Она не сможет родить от меня. Я проверял. Такие случаи – редкость.

– Так и уходи, не виня себя ни в чём. То, что для женщин смысл их существования, для вас всего лишь то, что в это самое существование вносит разнообразие. Ты не исключение. Хотя она думала иначе.

Валерий вышел. Но тут же на выходе он столкнулся с незнакомым молодым человеком. Тот был высок ростом, и как успел заметить Валерий, метнул в него взгляд ярко-зелёных глаз. Финэля даже не успела затворить дверь.

– Сирт? – удивилась старуха, – ты-то зачем припожаловал?

– В гости к нашей баловнице. Нельзя? Пустишь меня, вечный страж Финэля?

Финэля неучтиво толкнула в спину Валерия, пропуская того, кого она назвала Сиртом. И закрыла дверь. Валерий, озадаченный приходом незнакомца, послонялся вокруг дома. Заглянул в одно из вытянутых окон. Но в гостевом зале никого не было. Внезапно с той стороны он увидел прижатое к стеклу старое и серое лицо Финэли. Она свирепо ширила свои щёлочки, страшной гримасой отгоняя его от окна. Она была похожа на привидение из кошмарного сна, так что он невольно отшатнулся и даже неприятно испугался.

– Вот ведьма, – только и сказал он. Сверху, с галереи, послышался весёлый смех Рамины. Сама с собою она бы веселиться не стала. Валерий решил, что парень её бывший, решивший к ней вернуться. Так что и переживаний с её стороны не случится.

– Ва-Лери! Мой милый! Жду завтра утром! – Рамина просунула своё розовощёкое личико в промежуток между декоративными конструкциями из деревянных кружев и радостно смеялась без видимой причины.

– Кто там с тобой? – не удержался от вопроса Валерий.

– Со мною всегда ты! В моём сердце! Даже когда ты уходишь, я не отпускаю тебя от себя, – откликнулась она. Её нагая и юно-тугая грудь отлично просматривалась снизу, розоватые бутоны сосков смотрели на него сверху как два дополнительных глаза, расположенных на её теле помимо тех, что были на лице. Рамина без всякого стеснения колыхала грудями, навалившись на перильца открытой галереи, а было ли что на неё надето чуть пониже талии, оставалось только гадать. Она даже не пожелала одеться, а тот тип точно уже был рядом с нею, где-то позади неё таился. Валерий вздохнул и направился своей привычной дорогой в сторону тех мест, откуда было удобнее добираться до входа в закрытые от всех подземелья.

Он чувствовал, что его спина горит от пронзительного взгляда старухи, всё ещё приклеенной к оконному зеленоватому стеклу. И было страшно оборачиваться назад как в страшном сне, поскольку тогда чудовище непременно причинит вред. Он вспоминал, как Рамина рассказывала ему о страшных лицах в ночи, виденных ею в проёме своих окон не единожды. То были бродячие и прежние насельники тутошних мест, приходящие туда, откуда их навсегда выгнали. Он понимал теперь Рамину, как было той страшно, когда в раме чёрного арочного окна внезапно возникало бледное неведомое, казавшееся чудовищным, лицо. На самом же деле не было там никаких чудовищ, а только изгнанные страдальцы шатались по бывшим поместьям и прилипали плачущими лицами к низким освещённым окнам, случайно попавшегося им в ночи павильона Рамины. Валерию не было их жалко. Ведь и раковая опухоль в живом теле, из которого она высасывает все соки, тоже на своём клеточном уровне кричит и плачет, когда её удаляют из обжитого ею организма, из которого она и выросла, в сущности-то. Только если не заменить полностью всю гнилую и заражённую метастазами кровь, организм не выздоровеет. Он вновь и вновь будет запускать страшный алгоритм собственного разрушения. Так что ещё неизвестно, насколько сумеют жители Паралеи прийти к своему счастливому и окончательному выздоровлению, к своему светлому будущему, вечной вселенской гармонии всех со всеми.

А поскольку Валерий не был метафизиком или аналитиком, а только ситуативным путешественником и неплохим технарём в слаженной команде своих братьев и под руководством многогранно одарённого отца, то он и не стремился постигнуть глубины чужой жизни настолько, чтобы составить о них адекватное представление. У них же и численный состав был ничтожно-мал. Они были больше семейка бродяг, космических авантюристов скорее, вынужденных временно тут выживать на частично разрушенных, частично законсервированных объектах, заложенных не ими, а командой представителей, бывших тут до них, укомплектованной спецами разного уровня и профиля. Валерий даже не задавал отцу чёткого вопроса, а потому и не получал внятного ответа, чего они тут забыли? Но именно тут он впервые задумался о непонятной природе внешне таких обыденных человекообразных существ, от которых вовсе не отделял и себя, поскольку был от насельников Паралеи неотличим по виду. А поскольку ответа не находилось, ему очень часто становилось страшно. Особенно ночью в минуты раздумий, когда его плотно охватывало и почти душило то самое чувство, что религиозные люди называют страхом божьим, а продвинутые умом – метафизическим ужасом.

И вот в данную минуту своего иррационального бегства он и ощутил дуновение чего-то подобного, но идущего не изнутри его собственного центра, где и таится корешок, коим всякая живая душа и прикрепляется к безбрежной сети таинственной вселенской грибницы, а со стороны спины. Он обернулся, но никого не увидел, потому что невольно зажмурил глаза. Он вдруг решил, что Финэля, страшная только своей жалкой ветхостью, бежит за ним. Никакого чудовища за спиной Валерия, конечно, не было, а была жалкая и страдающая за любимую покинутую и влюблённую девочку беспомощная старуха. Она уже стояла снаружи дома Рамины, сойдя со ступеней, не думая за ним бежать. Может быть, она даже надеялась, что он передумает и вернётся не завтра, то через пару недель, наскучавшись без страстных ласк очаровательной Рамины. Но Валерий не собирался возвращаться. Ни завтра, ни через пару недель. Никогда.