Космическая шкатулка Ирис

– А тебе там как, мамочка?

– Плохо, – ответила она, скорее равнодушно, чем печалясь. – Я плохо жила, вот и скорблю.

– Какой у тебя тихий голос, мамочка. А при жизни ты так резко говорила. Как будто всегда кричала на меня, на Финэлю. Я тебя боялась.

– Ушедшие не могут кричать. Они шепчут, тихо-тихо. Ты слышишь сердцем, а не ушами. А вопят и вращаются дикими вихрями только самоубийцы и всякие нечестивцы, не допущенные Надмирным Отцом для воссоединения с предками в их прекрасных мирах. Они вовне, потому им и ужасно, им нет успокоения. Они застряли между миром временно живых и миром вечно упокоенных.

– Ах! – вскричала Рамина. – Да об этом мне рассказывала Финэля. Слово в слово. Ты просто её подслушала и пересказываешь всю ту ерунду, какую она и любила вливать мне в уши, когда я была маленькая. Выходит, ты ничего не знаешь такого, мамочка, чего не знаю уже я сама. Даже Финэля знает больше твоего. Так что теперь я отлично поняла, что ты мой бред!

– Как ты могла допустить к себе столь близко того красномордого человека с грубыми носогубными складками, порочного и пьяного? – ругала её мать тоном Финэли. – Я ещё понимаю твои шалости с Ва-Лери. Он чистый и совсем юный красавчик, а тот-то, в «Ночной Лиане»? Это ж какое падение, Рамина! Я, твоя мать, никогда не была в «Ночной Лиане». Только твой отец там и пировал со шлюхами всех сортов.

– Который из двух? – ехидно спросила Рамина.

– И родной папаша, и тот, кто дал тебе фамилию. Они оба друг от друга мало и отличались. А самое смешное, Рамина, тот, от чьего семени ты и проросла в моём чреве, и мой муж Ал-Физ были не чужими по крови. Они были отцом и сыном!

– Кто ж кому и доводился сыном, кто отцом? – растерялась Рамина.

– Ал-Физ в своей ранней юности и сотворил того, кто стал уже твоим папашей.

– Ну и нравы у вас были! А ещё меня ругаете! – Рамина хотела слезть с дивана и увидела, что находится одна в гостевом зале, а то, что она принимала за мать, было вешалкой для платьев, стоящей рядом с диваном. На вешалку-то она сама же и бросила поверх прочих платьев ту самую пёструю тунику, поскольку ей не нравилась блажь Финэли, обрядившей скульптуру как живую женщину. Рамина рассмеялась собственным фантазиям, но тут её босая ножка коснулась отбитой головы статуи. Она хотела укатить её подальше от себя и для чего-то нагнулась ниже. В этот самый миг она увидела, как голова статуи смотрит на неё живыми и укоряющими глазами матери. Девушка истошно завизжала и пнула каменную голову. Та со стуком покатилась по отполированному полу в сторону лестницы, ведущей в мансарду, продолжая вращать глазами и беззвучно раскрывая рот. Вбежала Финэля в длинном ночном платье. – Что? Что такое, детка? Тебе плохо? – старушка села на диван к Рамине. Трясущимися руками стала трогать её, пытаясь понять, не произошло ли чего ужасного. Рамина прижалась к няне и рассказала о визите матери.

– Вот же ты дура! Я же тебе говорила, не пей никогда «Мать Воду»!

– Я и не пила. Только попробовала глоточек. Мне и не понравилось.

– И пробовать нельзя! Это её шуточки над теми, кто к ней и прикоснулся. Её забавы. Она так развлекается. А, может быть, и мстит непослушным девочкам, не верящим своим няням.

– Няня, завтра же найди мусорщиков, пусть уволокут куда угодно скульптуру из дома. И голову Ифисы заодно пусть утащат. Подбери! Спрячь! Видишь, она смотрит на меня! – опять истошно завопила Рамина, указывая на круглую голову у лестницы. – Я её по любому выброшу. Я всегда теперь буду бояться.

– Приснились тебе какие-то страшилки, ты и маешься. Поди, умойся холодной водой, скажи грубо и вслух всем напугавшим тебя видениям: «Прочь! Прочь от меня»! И ложись, спи дальше. Я тебе наверху уже постелила.

Уже после того, как Финэля утащила, волоча по полу, разбитую скульптуру из зала в нижнюю галерею, причём за головой она пришла потом и очень бережно отнесла её туда же, Рамина легла в свою постель в спальне-мансарде. Ей уже не было страшно, близился рассвет, а ей очень уж хотелось спать. Завтра у неё был рабочий день, и она со сладким чувством неги, вдруг охватившей её после пережитого ужаса, нисколько не маясь произошедшими в «Ночной Лиане» событиями, поскольку вообще была человеком легкомысленным и избегающим всяких неприятных переживаний, если то было возможно, погрузилась в глубокий сон. Многие сочли бы такую особенность Рамины – ничего не брать в голову – большим дефектом, а её мать Айра всю жизнь завидовала людям пустым и беспечным, редкое своё утро просыпаясь без страданий. И Рамина получила в дар от своей матери то, о чём та всегда мечтала, а никогда не имела – пустую голову.

Когда запылённые стёкла витражных окон, давно не чищенные старой Финэлей, а уж тем более к ним не прикасалась ленивая Рамина, неохотно пропустили сквозь себя утренний свет, Рамина открыла глаза. Было рано, и ей было радостно, что какое-то время можно опять беспечно поспать. Уже сами лучи восходящей Ихэ-Олы, казалось, безлично радостные, куда бы они ни проникали, – во дворец или в лачужку, – удваивали такую же беспричинную радость Рамины. Она юная, она здоровая, она красивая, а к тому же у неё собственный дом и много-много платьев. К тому же у неё любимая няня – помощница Финэля. А то, что нет рядом милого Ва-Лери, так что же… Рамина потянулась, расправляя мышцы, повернулась всем корпусом в другую сторону и…

Она увидела Ва-Лери. Он лежал на краю большой постели в странной одежде, отливающей серебристо-зеленоватым оттенком, в которую он был буквально запечатан с ног до самой шеи. Рамина нигде такой одежды не видела. На ногах его были ужасающе-здоровые ботинки, такие же странные, как и сама одежда, а он и не подумал разуться! Ва-Лери улыбался и рассматривал Рамину так, словно бы они вместе легли вчера спать.

– Прочь! – вскричала она, приняв и его за видение, насланное коварной «Мать Водой». Но он не исчезал. Тогда Рамина обняла его, ощущая гладкую поверхность непонятного одеяния, прижалась, ожидая продолжения кино, которое она не оплачивала. Его оплатил тот, кто и купил «Мать Воду» для дальнейшей волшебной ночи вдвоём, которую они провели раздельно. Рамина у себя в гостиной в сообществе ожившей скульптуры, а он, избыточно румяный и несостоявшийся «медонос», раскритикованный её усопшей матерью, вероятно, на жёстком и тесном ложе дома неволи в терзаниях и ожидании нерадостного ближайшего будущего. Тут Рамина невольно подумала о том, что ему уж точно утренние лучи радости не доставили. Даже обнимая милого Ва-Лери, пусть и весьма необычного вида, она не могла ни вспомнить о том, с кем хотела начать новую и счастливую жизнь. В силу всего этого у Рамины несколько померкла её радость от утреннего пробуждения. Даже не возникло привычного и приятного возбуждения от прикосновения к Ва-Лери. С таким же чувством она могла бы обнимать и скульптуру матери. Она вспомнила также об уроне, нанесённом домашнему шедевру, и радость увяла ещё заметнее.

– Где Лана? – спросил Ва-Лери.

– Где? – повторила Рамина. – Осталась со стариком в «Ночной Лиане».

– С каким стариком?

– С тем страшным Тон-Атом.

– Чем он страшен? И почему же ты бросила подругу одну со страшным Тонатом?

– Нет! – поправила себя Рамина. – Она же была и с твоим братом.

– Брат-то на месте, а Ланы и старика там не оказалось, – вёл свой допрос Ва-Лери, а Рамина уже не чувствовала к нему прежнего горячего устремления. Почему так было? Она не знала. Возможно, она и не могла, улавливая его полное отчуждение от себя.

– А где же она? – только и спросила она.

– Вот я и не знаю. Где? Но поскольку Владимир сладко спит, то это означает одно из двух. Или с Ланой полный порядок, или он лишился головы.

– Как моя мать? – спросила Рамина.

– Кто обезглавил твою мать? – спросил он с заметным сочувствием к делам давно минувшим, как он предполагал.

– Да я вчера ночью, как вернулась в сопровождении Инары.

– Ты? – Ва-Лери задумался, поняв, что Рамина не совсем в том состоянии, когда дают чёткие ответы на ясные вопросы. – Кто такой Инар? Твой новый друг?

– Не Инар, а Инара. Она девушка. Она дочь Тон-Ата. А мой новый друг попал ночью в дом неволи. Теперь его увезут куда-то далеко, где много трудной работы, а людей не хватает. И мы не пойдём с ним в Храм Надмирного Света, как он мне обещал. Не ты мне это обещал, кому я давала столько счастливых ночей и не только ночей. А он, кому я не успела дать ничего. Он только и сумел, что сказать мне о том, что я та, кого ему не хватает не только ночами, но и в остальное время. – Радость Рамины окончательно угасла. Зато утро набирало свою ослепительную яркость и всеохватность над просыпающимся миром.

– Мне пора, – спохватился Ва-Лери. – А то я точно засвечусь. – Он встал и ушёл. Рамина осталась лежать, не понимая, что было? Ей хотелось плакать от нескольких потерь сразу. Утащили её несостоявшегося и так долго искомого мужа, отбилась голова у скульптуры Айры, – ну, это была меньшая из потерь. А главной потерей было то, что Ва-Лери стал непостижимо чужим, даже не захотел её поцеловать! Но был ли тот, кто только что тут валялся в жутких ботинках на её постели, настоящим Ва-Лери или только клочком её ночного бреда, было неважно. Ведь и настоящий Ва-Лери её бросил! Рамина ощутила тошноту. Она вскочила и не успела ничего предпринять, как её вытошнило прямо на пол.