Космофауна. Зверь беглеца

Егоров встал со стула.

– Нет. Поэтом я был и до смены гражданства. По зову души и из принципов. Из-за постоянных поборов со стороны коллег, постоянной занятости мне стало невозможно творить. Я не против Империи и Императора. Но мне захотелось окраин. Поэзия – это всего лишь оболочка.

– Думаю, мою консультацию на этом можно завершить, – Филимонов тоже встал со стула, подал бумаги, натужно улыбнулся и подал руку для рукопожатия. – С вас сто пять червонцев.

Когда Егоров, скрепя сердцем, ткнул истёртой кредиткой по золочёному картридеру и собрался уходить, Филимонов добавил:

– И ещё… Поторопитесь. Вы, наверное, в курсе, что с Императорским Коллекторским Бюро лучше не связываться.

– Это почему?

– Ну, знаете… Разное про них говорят, вы и сами, наверное, слышали.

Егоров, разумеется, слышал разное. Но паранойи на тему бездушных киборгов, откручивающих головы и доставляющих их в суды, у него не было, и он пропускал все услышанные легенды про Коллекторское Бюро и прочие спецслужбы мимо ушей. Ещё не забылись те времена, когда Егоров верой и правдой служил Императору в гардемаринском полку на орбите Суздаля. Он перебрал с пафосом, но не врал про смену гражданства. Бывший офицер поменял паспорт больше по финансовым мотивам, но отнюдь не из-за боязни перед государством. Да и переход из подданства Империи в гражданство более слабого и отсталого Союза в силу мирных отношений держав в последние годы не рассматривался как измена родине.

То ли дело – сбежать в Бессарабию, в мятежные восточные области или в далёкие края Альянса. Дело в том, что в поэтической гильдии любой отставной офицер был чем-то вроде дойной коровы, платившей взносы за десяток нищих романтиков. Дошло до того, что Леонида заставили оплатить выпуск десятимиллионного тиража поэтического сборника сопредседателя за свой счёт. Наложившийся на этот случай развод со второй супругой, оставившей его без жилплощади, заставили сделать поэта эмоциональный и импульсивный шаг.

Егоров решил начать жизнь с чистого листа…

Карерьный и жизненный путь Егорова получился весьма извилистым. Женившись ещё во время службы на балерине, быстро дослужился до штабного старшего лейтенанта и развёлся в первый раз. В тридцать шесть лет ушёл по флотскому сокращению в запас. Занялся поэзией, благодаря неплохой пенсии легко выпустил два сборника и попал в поэтическую гильдию. Где и познакомился со второй супругой. Несколько раз ездил выступать на отдалённые планеты, пока не случилась, наконец, вся эта история со вторым разводом и близнецами.

Тогда он продал квартиру. Перечислил почти все свои деньги на счёт поэтической гильдии, часть скинул родственникам. Затем пошёл в посольство Союза Планет, получил вид на жительство и первым же лайнером улетел на Пермь.

Повестка об уплате алиментов настигла его в тот день, когда он впервые за два года вернулся на Суздаль, чтобы повидаться с дядюшкой. Слова адвоката ещё больше выбили его из равновесия. Мало того, что специалист, по сути, отказал ему в помощи, ещё и слова о нечеловеческих способностях коллекторов перевернули с ног на голову.

Поэт шёл и думал, кто может ему помочь. Поэтическая гильдия Союза Планет бедная, жадная и помочь ему не в состоянии. С армейскими приятелями дружбу он разорвал ещё до переезда в Союз. Можно было бы попросить у немногочисленной родни, которой он в бытность офицером часто помогал деньгами. Но из родни сейчас деньги имелись только у дядюшки, а просить его не позволяла совесть – и так вся финансовая ноша за безденежных родственников лежала на нём. В общем, иного выхода, кроме как заработать, он не видел. А зарабатывать он умел плохо.

Егоров шагал на шестом тротуарном уровне через толпу помпезно разодетых аристократов, суетливых клерков, иностранных чинуш, модификантов с окраин и прочих столичных личностей, как вдруг его взгляд предательски упал на светящуюся вывеску бара «Полтишок». И вот Егоров уже незаметно для себя переступил порог заведения, сдал на вешалку поношенный имперский китель, незаметно для себя заказал бокал лучшего бессарабского коньяка, столь же незаметно для себя обнаружил рядом улыбчивого посетителя, сразу расположившего к себе.

Посетителя звали Драгомир, и этот кареглазый, бородатый дворянин цыганских кровей оказался замечательным собутыльником. Старинный аристократический кибер-рок со сцены и элитный алкоголь напомнили о тех временах, когда Егоров ещё вращался в кругах столичной поэтической богемы. И вот космический поэт уже повеселел, приосанился, отринул беспокойные мысли об алиментах, деньгах и переезде и начал изливать своему случайному приятелю душу, прерываясь на чтение собственных и чужих стихов.

К воспоминаниям о причине приезда и общении с адвокатом Егоров вернулся только ближе к четвёртой рюмке, когда они уже основательно перешли на «ты». Радужный слизняк с далёкого океанического Пхеньяна, служащий закуской, успел похудеть наполовину и пять раз поменять цвет, но ещё был живым.

– …А потом мне адвокат говорит: поторопись, а то всякое про коллекторов говорят? Что он мне этим хотел сказать?

Драгомир изменился в лице и сказал, погрозив пальцем с огромным перстнем.

– Известно что. Бездушные они, бесчеловечные. Лишь бы имущество изъять или доставить тело должника или голову в физрастворе судебным органам. А заплатить-то никак не можешь?

– Только треть. Тысячи полторы. И заработать не получается.

Егоров погрустнел, и собеседник решил его приободрить.

– Эх, дорогой, мало ли чего в жизни бывает! А чего ты, собственно, переживаешь? Выход есть всегда. Эй, гарсон! Налей-ка нам ещё…

Очнулся Егоров в невесомости в незнакомом пустом корабле.

Вообще, до переселения на Пермь за всю свою сорокалетнюю биографию Егоров побывал за пределами систем Рязани и Суздаля всего несколько раз и был в мире межзвёздных полётов дилетантом. Конечно, боевой опыт у него был. Прокрутившись на орбите столичного солнца во внутренней системе восемь лет, его крейсер успел пережить пару инцидентов с кочевниками и крупными отрядов контрабандистов, десяток операций против проворовавшихся олигархов и один крупный рейд в Центральное Порубежье, не принесший, впрочем, серьёзных повреждений и потерь. Но невесомость в маломерном судне…

Он где-то читал, что древние жители побережья не умели плавать и воспринимали океан, как нечто страшное и неизведанное. Вот и невесомость – вечный спутник древних путешествий в космосе – воспринялась им как нечто враждебное, опасное и из рук вон выходящее. Во-первых, Егоров мгновенно протрезвел. Во-вторых, отыскал глазами пульт, подплыл, уставился в приборы и понял, что находится ещё на орбите Суздаля. За бортом было темно – похоже, они совершали уже не первый виток на орбите, и светило оказалось в тени планеты. Попытался вспомнить, в каких типах кораблей может быть невесомость. На челнок или аварийную капсулу корабль не походил – вокруг виднелись остатки старинной мебели, старой одежды, говорящие о том, что им пользовались как жильём. Все помещения – кабина корабля, жилой отсек, санузел и шлюз – в длину составляли от силы метров пятнадцать.