Космонавт. Том 2

Январский ветер гнал по тротуару снежную крупу, а я в голове крутил мысли и прикидывал перспективы. Если мои догадки верны и отец и правда был связан с космической программой, тогда добраться до Королёва станет проще. Хотя не факт. Перевод отца мог быть связан с провалом какого-то проекта. Или с утечкой данных. Или… Эххх, как же не хватает информации.

«Чёрт, — я споткнулся о льдинку, — если в блокноте есть хоть намёк на то, чем занимался отец, тогда я хотя бы пойму куда копать», — подумал я и ускорил шаг.

На лестничной площадке я столкнулся с дядей Борей. Он топтался у нашей двери, куря папиросу. Увидев меня, он швырнул окурок в урну с таким видом, будто метал гранату.

— Серёга! Да что вчера у вас было-то? Нинка, — кивок на соседскую дверь, — брешет будто Ваську на носилках увезли… А потом каких-то мужиков под белы рученьки из квартиры повели…

За соседской дверью скрипнула половица. Нинка — это наша всезнающая соседка. Что бы ни случилось — она в курсе. Вот и сейчас она наверняка прильнула к дверному глазку и слушает наш разговор. Через час весь дом будет судачить о «бандитской разборке» в квартире Громовых.

— Грабители, дядя Боря, — вздохнул я, открывая дверь. — Телевизор вынести хотели. Отец неожиданно вернулся за документами и спугнул их. А они запаниковали и ножом его чиркнули. Но отец уже в порядке. Вот только от него. В 19-й больнице лежит.

— Дела-а… — сосед почесал залысину, глядя в пространство не мигая. — Надо будет сходить проведать Васю-то…

— Сходи, дядя Боря, сходи. Ты извини, но мне пора.

Дядя Боря закивал, заизвинялся. Наконец, он развернулся и зашагал вниз по лестнице. Я же вошёл в квартиру и заперся — меня ждало увлекательное чтиво.

Телевизор стоял в углу родительской комнаты. Я снял крышку, открутив винты отвёрткой. Пошарив рукой, нащупал блокнот и вытащил его. Я повертел находку в руках, рассматривая. Небольшая потрёпанная книжица в клеёнчатой обложке.

Страницы пожелтели, но записи сохранились: схемы, формулы расчёты, столбики цифр с пометками. На последней странице — карандашный набросок.

Я присвистнул. Если грабители за этим охотились, тогда за ними стоит не просто кто-то. За ними стоит тот, кто сидит очень высоко и теперь я у них встал поперёк горла, как та кость от рыбы…

Глава 12

Оставшиеся перед отъездом дни я провёл в непрерывном движении, подчиняясь жёсткому ритму. Каждое утро начиналось с визита в больницу. Отец хоть и медленно, но всё же шёл на поправку. Но разговоры о его работе по-прежнему оставались под запретом. Врачи бдительно следили за посетителями, а в коридоре дежурил молчаливый мужчина в сером пальто, чей цепкий взгляд каждый раз скользил по мне оценивающе. Ершов, видимо, решил не рисковать.

В палате мы тоже теперь не оставались наедине. Во время каждого моего визита там находились либо сиделка, либо медсестра, либо ещё один человек из конторы. И лишь однажды нам с отцом удалось поговорить с глазу на глаз, практически раскрыв карты.

К тому времени я изучил блокнот до последней запятой. Сидя за кухонным столом под треск радиоприёмника, я внимательно вчитывался в страницы, которые пестрели обрывками или намёками на формулы расхода топлива, эскизами сопел, таблицами температурных режимов (только цифры, без пояснений и я не сразу понял, что это такое).

Сухой язык инженера, знакомый мне по прошлой жизни, без эмоциональной окраски. Хотя было и более личное, что выдавало истинное отношение отца и его переживания. Среди цифр изредка попадались намёки на одно событие, которые, судя по всему, сильно повлияло на него. Ничего конкретного — просто карандашные пометки на полях. Например, такие: «Р-16 — перегрев камеры?», «Система аварийного отключения не синхронизирована с…». На последней странице блокнота была схема, напоминавшая систему зажигания, с жирным крестом через половину узла.

У меня сначала никак не получалось соединить эти разрозненные пазлы в цельную картину. Я не могу понять к чему отнести те или иные расчёты или обрывки фраз. Например, вот эта фраза: «Снова отказали!», которая была подчёркнута дважды. Я каждый раз цеплялся взглядом за неё, потому что она единственная ярко демонстрировала эмоции отца. И она могла означать, что угодно. Пока в один день меня не осенило.

Двадцать четвёртое октября 1960 года — катастрофа на Байконуре. Взрыв ракеты Р-16 за пятнадцать минут до старта. Почти сотня потерянных жизней, включая главного маршала артиллерии Неделина. Большое количество раненых. Это чёрный день в космической отрасли СССР. И если отец имел отношение к этому проекту, его перевод мог быть не повышением, а ссылкой. Или попыткой спасти его от чистки.

И, если мои догадки верны, отец пытался предотвратить катастрофу. То есть он предвидел неполадки и докладывал наверх, но ему отказывали по каким-то причинам. Кто и почему — непонятно. Да и я могу ошибаться. Но, думаю, я мыслю в верном направлении.

Я перечертил спорную схему на кальку, а сам блокнот спрятал под фанерное дно чемодана. Теперь мои мысли выстраивались в логическую цепь: грабители искали не просто документы. Им нужны были именно компрометирующие материалы. Значит, кто-то хотел замести следы. Или подготовить почву для новой аварии, списав её на старые ошибки. В общем, этих «или» у меня было много. Теперь мне ещё больше хотелось взглянуть на документы из-за которых нас едва не убили.

Спустя три дня после нападения грабителей, ко мне домой заявился Ершов. Официальной причиной визита значилось сообщение о переводе отца в санаторий закрытого типа под Казанью. А неофициально у Ершова были другие цели.

— Ваша мать уже в курсе, — сказал он мне, после того, как сообщил новость. — Ей сказали, что у твоего отца осложнение после аппендицита, — Ершов бросил папку с документами на стол, отчётливо показывая всем своим видом, что ожидает вопросов.

— Как допросы идут? — Не стал я оттягивать с переходом к интересующей меня теме.

— Арсений Фёдоров, он же Сеня, запел о каком-то лётчике, — начал рассказывать Ершов, но я его перебил.

— Сеня — это кто? Тощий или коренастый? Мне для понимания картины нужно.

Ершов поджал губы, но в глазах его заплясали смешинки.

— Тощий, — ответил он. — Так вот, по его словам этот лётчик приходил к их главному. Но кем является этот человек на самом деле, мы пока не выяснили. Это мог быть и в самом деле лётчик, а может быть просто человек, который пытался выдать себя за такового.

Я понимающе кивнул. Сейчас в союзе мода на всё, что связано с авиацией и космосом. Многие хотят походить на лётчиков или космонавтов. Так что какие-то определённые выводы делать пока рано.

— Георгий Макаров, известный в узких кругах, как Жорик, пока молчит, — тем временем продолжил свой рассказ Александр Арнольдович. — Но отпечатки на ноже совпали с делами трёх «несчастных случаев» в Воронеже. — Ершов потянулся к пачке «Казбека», но, поймав мой взгляд, спрятал папиросы обратно.

— Благодарю, — сказал я. — Не люблю, когда в помещении курят. Даже отец перестал дымить в квартире.