Космонавтов 80/81

Первый снег. Можно загадывать желание. А желание у неё много лет повторялось. Скорее домой! Она готова, она созрела – пора действовать!

Тюрьму Марина вспоминать не любила. Не потому, что это было плохо или хорошо, – просто отнятые годы. С другой стороны, раньше бы всё равно ничего не получилось. Она должна была пострадать за убийство Серёжи. Ещё бабушка говорила ей: «Любить кого-то больше Бога – великий грех. Сразу же зазнобу на небо заберут!» И вот – забрали, её же собственными руками! Она ненавидела себя, но старалась простить. Кто знал, что её мужчины тогда встретятся? Милый, мой хороший, мой родной – он всегда пытался решить любой конфликт мирно.

Сядет она или нет – ей было неважно. Пока шло следствие, Марина не содействовала, но и не мешала. Пусть будет так, как должно быть.

Сначала был один адвокат – неженка, ни о чём, только и причитал: «Бедняжка! Оболгали! Не переживай – спасём!» К счастью, долго не продержался. Вторым адвокатом уже была нормальная тётка, вникла, что почём, и только по делу: «Скошу, сколько смогу, но сильно не надейся».

Марина, конечно, поревела денёк. А на больше и слёз не хватило – всё по Серёженьке выплакала. Паника тоже накрывала – целую жизнь в тюрьме! Но паника и спасала от тоски по любимому, а тоска по любимому – от паники. Сразу два экстремальных состояния в малюсенькой Марининой душе не умещались.

Знакомые ещё долго продолжали писать – многие просто не знали о том, как развивается дело – что она больше не жертва, а преступница, и старались её поддержать «в страшном горе». Сначала Марина искренне терялась на все эти «как дела?», зная, что скоро правда откроется.

«Ок», писала, «нормально», «держусь», «отхожу».

Но это «умалчивание» напрямую стало сказываться на её самочувствии – Марина ощущала одиночество и непонятость, притом что сама ни с кем не делилась.

Замкнутый круг.

И она решила его разорвать.

Говорить о настоящем – нелегко, нас этому не учат. Мы все асы в светской болтовне и легко излагаем свои мысли о политике, культуре, общественном устройстве. Но как делиться слабостью – загадка: я ведь «сильная, успешная, самодостаточная».

В итоге, ещё проходя по делу как потерпевшая, Марина, которая изначально приняла решение ни в коем случае не говорить никому, рассказала почти всем.

«Привет, подруга! Ну как ты?»

«Херово. Я говорила тебе, что это я отравила мужа и ещё, прицепом, Серёжу?»

После такого в верхней строке чата долго бегали три точки – друг печатает, друг печатает, друг печатает…

Пожалуй, это единственное весёлое, что можно вспомнить из того периода. Кто-то отнёс эти переписки (не все, лишь пара человек!) в полицию. Марине было безразлично, а адвокат пытался играть на её невменяемости. Смешные.

Будучи врачом и зная все проверочные тесты наизусть, Марина легко могла бы притвориться дурочкой или психичкой, но ей не хотелось. Убийца Серёжи должен быть наказан.

Но ведь я уже наказана! Наказана-наказана-наказана!

И снова – убийца должен понести наказание!

Но разве может быть наказание сильнее того, что я переживаю сейчас?

Что касается самого срока – тут и правда классика:

Сначала был шок – три-четыре дня.

Потом – «Ну нет, всё ещё изменится! Будет пересмотр, амнистия» – две недели.

Затем Марина ужаснулась, осознала и разработала план побега на случай, если ничего не изменится и срок окажется правдой – неделя.

Ну и, наконец, пришло смирение – всё будет, как должно быть: да, я в тюрьме, но приложу силы, чтобы с этим справиться.

Тут ещё важно заметить – Марина совсем не боец. Раньше думала иначе, а теперь точно поняла. Периодически она читала истории по-настоящему сильных людей, переносят апелляцию за апелляцией, освидетельствование за освидетельствованием, и она восхищалась ими, надеясь, что каждый из них выиграет свою битву, пусть даже трижды виновен.

Но это не её вариант.

Марина любила жизнь, но и в тюрьме – это тоже жизнь, просто другая.

И другого она не боялась.

Сейчас Марина чувствовала огромную любовь к людям, кто был с ней там и кто оставался здесь. Только их лица – светлые и тёмные, весёлые и мрачные, молодые и старые – давали ей ощущение времени и того, что мир существует. А если мир существует – ему нужна жизнь, его можно продолжать. Продолжить Серёжу.

Это её миссия.

Это её долг.

У такой любящей пары обязательно должен был быть ребёнок!

Жизнь Марины чётко делилась на две части. Но не «до смерти Серёжи» и «после», не «до встречи с Серёжей» и «после» и даже не «до тюрьмы» и «после». Первый период включал в себя всё её прошлое, и именовала Марина его не иначе как «подготовка к зачатию», а дальше – она просто будет матерью, как ей и назначено природой.

4

Марина налила себе чаю – она пила только в пакетиках, а сам пакетик никогда не вынимала из чашки: чем крепче получится, тем лучше. В квартире она жила несколько месяцев, но никто этого не знал. Ещё находясь в заключении, она умолила мать купить жильё именно в этом доме. Сколько-то лет ушло на то, чтобы подходящий лот появился в продаже. Квартира оказалась слишком большой для пожилой одинокой женщины, но мать почти не сопротивлялась. Она до самой смерти чувствовала свою вину за всё, что приключилось с Мариной, и единственное желание дочери выполнила, хоть так до конца и не поняла, почему ей непременно хотелось жить в этой развалюхе на улице Космонавтов.

Насколько Марине было известно, почти всё время мать проводила на даче и, хоть и не была стеснена в средствах, зачем-то лазала по мусоркам. «Ты бы видела, сколько всего ценного люди выкидывают! Книги, еду, даже тумбочка в прихожей – я всё нашла!» Наверное, так её родительница спасалась от одиночества или просто коротала время.

Мама умерла ровно через неделю после того, как Марина освободилась, – дождалась! В своём любимом огороде, пропалывая грядки. Кому нужно так убиваться за эти корнеплоды, если всё давно можно купить в магазине?

«Цена твоей жизни – 23 монеты», – злилась Марина, готовя мать к кремации. Но в глубине души знала – это она свела свою ещё совсем не старую маму в могилу.

У каждого врача, как им говорили в университете, рано или поздно образуется собственное кладбище из людей, которых не удалось спасти. Маринино кладбище состояло сплошь из людей, которых она убила сама.

Урну с прахом матери Марина похоронила рядом с отцом, как та и просила – без лишнего шума. Да и какой мог быть шум, если друзей у Дианы Ивановны никогда не было. Только старенький непонятно откуда взявшийся шарпей – когда его не станет, она и для него подкопает ямку у надгробия мамы. Всем вместе им будет хорошо.