Космопроходимцы (вторая часть). Ксеноопера "Жнец, Швец, Игрец"

– Помолчи. Потом объясню. Сядь-ка. Да не сюда, вон в то кресло. Надо послушать.

Антониадис ворча уселся к радиостанции, спросил: 'А мне можно послушать?' - не получил ответа, пожал плечами. Посидел, глядя, как Ной щёлкает тумблерами какого-то пульта и как устраивается в операторском кресле, затем ещё раз пожал плечами и - никто ведь не запрещает!
– украдкой стянул с пульта гарнитуру и напялил её задом наперёд. 'Пусть, - рассеянно думал Жнец, - Ничего он там сейчас особенного не услышит. Разве что болтовню бездельников из береговой охраны. Пускай развлекается, не до него. Отключить пушки. Так. Врубить сонары. Сначала пассивный. Что с микрофонами? Порядок. Юго-восточную группу. Ной кое-что понимал в сонарах, но в самих звуках - ни в зуб ногой. Что за странная идиома: ни в зуб ногой? Так. Микрофоны готовы. Всё лишнее к чёрту, только головоногая память. Заурх нереирси. Жаль, петь я не смогу, глотка человеческая на такое не способна, но хотя бы - он вслушался, закрыв глаза, - назл. Слышать'.

Он не смог сразу увидеть картину звуков, всё ему мешало: скрип наушников, металлический тембр, попытки Жнеца дополнить недостающее домыслом, и главная помеха - неудобное тело Ноя: тупоумное, тугоухое. 'Акиле, - услышал он, - Апа Акиле!' Узнал голос, подумал: клани. И тут же оказался там, на пригорке, у самой кромки воды, рядом с сыном. Леи клани Акилс звал: апа! Я тут, подумал Акиле клани Нумс. Хотел сказать: 'Эй зут!' - я здесь, ты разве не видишь, но вспомнил: 'Я умер'. Цатмелх акнац эа. Цатмелх взял меня. Теперь поздно думать, достаточно ли праведным был мой гнев, имел ли я право поднять серп и по праву ли возомнил себя жрецом. Мёртвый не может быть жрецом, жрец теперь ты, клани. 'Бедный мальчик, - подумал Акиле, - он узнал, что я мёртв, зовёт без надежды. Он слышал мою предсмертную песню, теперь будет мстить. Он призовёт Жнеца снова'.

Разве не этого ты хотел, напомнил Жнец, головоногий подключится к пересадочной станции, чтобы вызвать Жнеца, но Жнец не придёт, он занят. Жнец сейчас я. Тогда головоногий глупец в религиозном экстазе захочет отдаться главе Триады, своему Апа-Айсис. И вызовет Учредителя.

'Ахн - ужаснулся Акиле, - нет! Не надо, клани! Живи!'

Чепуха, подумал Жнец, давя головоногую память. Одним больше, одним меньше. Мне нужно поговорить с Учредителем, другого способа я не вижу. Дождаться надо, пока мальчишка затянет свою алкацр айсэ зулеивена молитву, затем спуститься к воде. Учредитель, вселившись в его тело, найдёт меня легко, он читает мою память и видит всё, что со мною было, кроме последней реализации. Ной ему недоступен. Да это и не нужно, в головоногой памяти есть всё для того, чтобы найти Ноя. Но как к воде спуститься? Прыгнуть - верная гибель. Умирать не хочу. Можно было бы...

– Сынок!
– услышал Жнец.
– Что с тобой?

'За плечо трясут, - понял Ной.
– Какого чёрта? А, это старик. Совсем забыл'. Он открыл глаза и потащил с головы наушники.

– Ты так кричал!
– Спиро перепугался не на шутку, в глаза заглядывал.
– С тобой всё в порядке?

– Всё хорошо, - ответил Жнец. Слова выговаривал старательно.

– Да я вижу, как тебе хорошо, двух слов связать не можешь. Бредишь, кричишь странное.

'Надо отослать его под любым предлогом, - подумал Жнец.
– Или нет, он мне нужен, у него яхта. Вот самый простой способ спуститься к воде и остаться целым. Яхта мне и после пригодится'.

– Всё в порядке, Спиро, - сказал он и, чтобы отвлечь старика, спросил, указывая на радиостанцию:

– Что передают хорошего?

– Ничего хорошего.
– Спиро вернулся в кресло.
– Переговариваются охраннички. Бездельники толстозадые, какой только ерунды не выдумают со скуки. Один другому: завелась-де в океане по слухам новая гадина амаг... амад... крокодил какой-то, которому патрульный корабль на один зуб. А тот не верит. А этот ему: почитай, что в последнем циркуляре. А тот, первый, говорит: это в каком циркуляре, где чрезвычайка и посмертная награда Роберту Корку? А этот ему: в том самом, только ты, дурья твоя башка, кроме наград ничего не видишь. Читай между строк. Написано: всем службам задействовать на всех объектах систему 'свой-чужой' во избежание случайного попадания. Улавливаешь? На кого патрульные охотятся?

'Я знаю, на кого они охотятся, - сообразил Ной, - на Быстрицкого. Засекли грузовичок, пустили в дело перехватчики. Или нет. Не сходится. Не было бы по такому случаю циркуляра, просто прихлопнули бы его, как муху, если б отказался сдаться'.

– Погоди-ка, - сказал Спиро.
– Так ведь Роберт Корк... Как так, посмертно?

'Вот именно, - подумал Ной.
– С чего это администрация решила списать меня в расход?' 'Узнали, что я напал на 'Ковчег, - подсказал Жнец.
– Значит, Быстрицкий сдался, иначе откуда бы пронюхали безопасники?'

– Как, ты говорил, охранник назвал новую гадину?
– спросил Жнец у Антониадиса.

– А-мга-дил, - с запинкой выговорил старик.

– Амальгадилл?

– Да, как-то так. Откуда ты знаешь? Это что, правда?

– Враньё. Послушай, Спиро, нам с тобой надо убираться отсюда как можно скорее. Началась охота, как бы в нас не пальнули.

– Патрульные? С чего они станут палить по 'Ковчегу'?

– Кто их разберёт, - соврал Жнец.
– Что-то не нравится мне, что они меня заочно похоронили.

– А! Вот почему тебя посмертно... Суки!

Старик вскочил.

'Зря я так. Не натворил бы он чего-нибудь со страху. Отчалит ещё без меня, а мне бы сначала послушать головоногую молитву'.

– Спиро! Не суетись, не поднимай волну, - сказал Ной.
– Слушай меня. Готовь яхту к отплытию, но без меня не открывай затворы. Жди.

– Как я их открою? Как открываются, я без понятия.

Спиро нервничает. Успокоить, решил Жнец.

– Слушай меня, - сказал он, выговаривая слова твёрдо.
– Всё нормально, торопиться некуда. Спускайся в ахтеркамеру, готовь яхту, а когда приготовишь, тогда вот что: есть у тебя там жратва какая-нибудь?

– Что?

– Жрать очень хочется, - доверительно сообщил Ной.
– Так есть или нет?

– Есть кое-что. Мерлуз я наловил, можно поджарить. Есть картошка, есть...

– Давай, жарь. Картошку и всё что есть поесть. А я тут закончу кое-какие дела и спущусь. Ты понял?

– Понял!

– Действуй, отец, - сказал Ной. Отцом назвал, чтобы подбодрить старца. Ишь, как он кинулся на полусогнутых. Папаша.

Жнец снова надел наушники. Теперь погружение в звуковую картину прошло без проблем, мозг Ноя быстро освоился, похвальная гибкость. На шумы можно не обращать внимания. Скрипит корпус 'Ковчега', канат якорный шелестит в клюзе, гудит двигатель - пустое. 'Хорошо я микрофоны поставил, Если закрыть глаза, кажется - там я, на дне. Канат, двигатель, корпус - далеко вверху за спиной. А здесь обычные утренние шумы, плески. Слышно, как подходит косяк мотыльков. Есть хочется. Скорей бы разделаться с заданием. А что будет после? Небытие. Опять задание. И снова небытие. До бесконечности'.

– Эй атран!
– услышал он. Сердце пропустило удар. Клани. Это неизбежно. Сын за отца. В помёте каждого сезона, среди тысячи детей, только один, ну от силы два атранир. Этот лучший.

– Алкацр, Айсэ, зулеивена! Айс амалпан кацр, - пел Леи клани Акилс, лучший из сыновей, преемник. Лучшему суждено погибнуть.

Жнец сорвал наушники, не мог слушать. Эмоции, опять эмоции. Игла в сердце. Всё, пора, ждать больше нечего. Он встал. Колебался - надо ли врубить пугалки? Включил. Пусть работают, нечего головоногим на рифе делать. Тоже эмоции? Если разобраться, всё правильно. Пугалки обязательно надо включить. Пусть зудят Учредителю в мозг, когда тот влезет в головоногое тело и отправится вдогонку за яхтой. Жнец криво улыбнулся, хромая к двери. Начальство недолюбливал, особенно Учредителя. До сих пор неприязнь была чисто умозрительной, но теперь, когда к умозаключениям прибавились эмоции, он получил удовольствие от мысли, что начальнику придётся помучиться в теле моллюска.

***

Вода, облизывая корпус 'Электры', гулко шлёпала в стенку дока. Не будь гудящего эха, можно было бы представить, что яхту, отшвартовавшуюся на ночь у какого-нибудь причала Адриатики, покачивает ровная, невысокая волна. Можно вообразить, что где-то тут, рядом с мостками, спрятался прибрежный ресторанчик, с минуты на минуту зажгутся его огни, к йодному духу добавится запах жареной рыбы, и полетит над шорохом прибоя, запрыгает плоским камешком фортепианная нота. Иллюзия. В реальности ничего этого нет. У свода ахтеркамеры столько же общего со средиземноморским небом, как у яичницы-глазуньи с полной луной, и пахнет в доке обычно гадостно.