Космос

Надо было убегать… срочно. Не удалось.

Целовать в ответ она не могла точно. У неё не было силы воли, не было ума, не было смелости противопоставить хоть что-нибудь Стрелецкому. Не было отваги показать себя, хотя и безумно хотелось… не показать, нет. Она же не самоубийца…

Хотелось ласки, хотелось его рук на голом теле. Голом! Если от поглаживания по кофте с начёсом грудь начинала болезненно ныть, если пальцы Антона безошибочно давили на те самые точки и места, гладили эрогенные зоны, самые неожиданные, именно с той амплитудой и давлением, которое нужно Саше, то, что же будет, если позволить снять с себя одежду?

Но Саша слишком хорошо видела натренированное тело Антона. Бесподобное. С рельефом мышц, мускулами, которые перекатывались под гладкой загорелой кожей.

Кожа Саши не была гладкой, она не шлифовала её часами перед сном, эпиляцию делала от случая к случаю, а бритва оставляла раздражение или щетину. Не была загорелой, скорей наоборот, кипенно-белой и оттого казалась ещё более рыхлой, как домашняя сметана. Не было целюлита, но никакой подтянутости, спортивности не наблюдалось и в помине. Как она покажет это Стрелецкому? Да она лучше умрёт от стыда на месте.

А поцелуй? Она не может ответить на его поцелуй! Кто целуется с ядовитым цветком?

Ответит на поцелуй и пропадёт! Будет мечтать о нём, скучать, искать его страницы в социальных сетях, ревновать, упиваясь собственной никчёмностью… всё это Саша уже проходила. С любым другим, не Стрелецким — это было частью знакомой игры. Понятная, родная территория. Со Стрелецкий — опасная зона, населённая тварями, каждая из которых норовит убить.

Разбитое сердце. Раскорёженная душа. Глупые мечты, невозможные, которые разобьются, впиваясь осколками в тело до самой печёнки.

Никаких поцелуев. Никакого обнажения.

Глупо? Сашке надо было выжить, и все средства были хороши!

— Не целуешься? — уточнил Стрелецкий, нахмурив брови. — Александра, ты не похожа на героиню фильма Красотка.

Сашка вспыхнула, выдохнула, спокойней вдохнула. Вот поэтому она не станет целовать сегодня Стрелецкого. А завтра… завтра как-нибудь всё забудется! Само собой! Утром ей не будет стыдно, или будет не слишком стыдно.

— Прости, пожалуйста, я имел в виду, что не собираюсь платить тебе за секс, а ты, очевидно, не рассчитываешь на оплату.

— Хорошо, — Саша кивнула.

— Не разденешься?

— Нет, — прошептала и в подтверждение покачала головой.

— Ладно, — Антон потянулся к небольшому диодному светильнику, который освещал палатку, при близком расстоянии можно было рассмотреть друг друга во всех деталях. Выключил его. Всё это время придерживая Сашу за поясницу, прижимая к себе. Грудь сладко упиралась в его грудную клетку.

— Не целую губы, не смотрю, я понял, — горячо прошептал. — Саня, у меня нет презервативов, честно говоря, я не склонен к… случайным половым связям, данная ситуация застала меня врасплох, но я не могу отпустить тебя, если ты понимаешь, о чём я…

Прижал к себе притихшую девушку. Она не сопротивлялась и не отталкивала, наоборот, подставляла под поцелуи шею или ушко, сладко стонала, когда он целовал запястья, тёрлась упругой грудью в одежде о его голую грудь, с явным удовольствием отвечала на ласки. Её ладонь, ловко расправившаяся с молнией на брюках, поглаживающая, мягко сжимающая, игривая, придерживающаяся определённого ритма — сводила с ума. Он ощущал себя так, будто не кончил совсем недавно, словно у него не было секса десятилетие, не меньше.

Саше было так просто забыться в его объятиях, в сильных руках, потеряться, ощутить себя пусть не особенной, но важной. Даже когда отпускал руки, придерживая только ладонью живот, опускаясь губами к щиколотке, желание продолжить было сильнее внутреннего требования убежать. Ей никто никогда не целовал щиколотки, никогда не сводил с ума поцелуями запястий. Поглаживания языком подушечек её пальцев никогда не отправляли в нирвану. Антон принял её правила, не настаивал, не целовал губы, не раздевал, а почти довёл до беспамятства. Она расслабилась, забылась и оказалась на спине, распластанная и зафиксированная крепкой рукой, прижата ногой, вдавлена в спальный мешок.

Антон чувствовал, как маленькая ладонь чувственно ласкала. Ничего необычного, особо изысканного, нет. Даже положение тела и руки — не самое удобное.

Непонятно, что больше волновало Антона, её рука, ритмично отправляющая его к окончанию, или его руки, стремящиеся разделаться с застиранным трикотажем. Или запах… странный, почему-то родной аромат, сводящий с ума, лишающий здравого смысла.

Немного сдвинулся, поменял дислокацию, как на войне, отвлекая противника, обездвижив тем временем, и скользнул рукой под бельё, между расслабленных женских ног.

— Не раздевать. Не целовать, — напомнил, глядя в ошарашенные глаза. — Не раздеваю. Не целую. Даже не вижу ничего, — убеждал, пока брыкалась и пыталась вырваться, поверхностно дыша, а потом и задыхаясь.

— Тихо, — почти лёг сверху, потом перекатился на бок, удерживая рядом, Саня действительно маленькая. — Дыши со мной, вдох, выдох, вдох… — говорил в шею, специально не смотрел в лицо, избегал взгляда, давал привыкнуть. — Дыши. Со. Мной.

Саша отчаянно хотела кончить, расслабить ноги, расставить, предоставить лучший доступ его пальцам, но паника накрыла с головой. Это было неправильно, нет, не неправильно. Невозможно!

— Вдох. Выдох, — шептал в шею, лаская горячими губами, заставляя, принуждая дышать в унисон.

Вот чёрт!

У Антона были волшебные руки, волшебные пальцы, он гладил, проникал, не давал отказаться, не настаивал, а ставил перед фактом. Заставил сжаться, а потом позволить себе испытать головокружительный оргазм, хватаясь в панике за широкие плечи, пытаясь не закричать слишком громко.

Саша не осталась в долгу, Антон раскинул длинные ноги и позволил делать всё, что ей заблагорассудится… ласкать, целовать, пробовать на кончик языка, оглаживать головку, балуя рецепторы языка вкусом, а слух — его стонами.

Она пыталась заглушить собственный стыд, раз уж сбежать не удавалось. Антон подтянул на себя и обнял крепко-крепко, как будто всегда этого ждал. Почему он не отпустил её? Это было бы понятно, а он смотрел на полог палатки и рассказывал какую-то ерунду, настолько несопоставимую с именем Стрелецкий Антон Геннадьевич, что Саше становилось окончательно не по себе.

— Помню, — проговорил чётко. — Не целую. Не раздеваю. Саня, у меня хорошая память, я же не обидел тебя? — приподнялся над Сашей и заглянул в лицо. Было плохо видно, только отсвет переносного фонаря сквозь ткань палатки, но отчётливо видел испуг и растерянность.