Коснувшись неба

Приехав утром на своем ЗИСе в Уланский переулок, Архангельский увидел Ильюшина, заместителя наркома Кузнецова, конструктора авиационной брони штурмовиков Склярова, вооруженца Заславского. Кроме них в группу входило еще человек десять инженеров и военпредов с авиазаводов. Среди них были военпред завода имени Фрунзе, который выпускал двигатели для истребителей МиГ-3 и штурмовика Ил-2, капитан Кочетков, Константин Морозов - человек в авиации известный и уважаемый: он был в экипаже Водопьянова, когда тот летел открывать станцию "Северный полюс", и считался первым авиамехаником, побывавшим на "макушке" Земли.

Из всех, едущих на фронт, лишь у Кочеткова был ТТ с парой обойм, который он с трудом выбил у командования.

У Ильюшина и Кузнецова имелись маленькие браунинги. Когда работники наркомата увидели, что группа практически безоружна, то после поисков вынесли из здания... заржавленную берданку с единственным патроном.

Все конструкторы, отъезжающие на фронт, были в солдатских гимнастерках. Только Ильюшин в кителе с двумя золотыми звездочками генерал-майора в голубых петлицах и с депутатским значком над карманом.

Разместились в двух полуторках, крытых брезентом. Но едва проехали полтора километра, как у больницы Склифосовского заглох мотор одной из машин. Полчаса, пока продували карбюратор, Ильюшин нетерпеливо чертыхался. Наконец снова тронулись. Окончательно эта машина встала у выезда из Москвы, у Филей.

Ильюшин рубанул рукой:

– Кочетков, Николаев, Морозов, - скомандовал он, - живо к нам в машину. Остальные возвращайтесь обратно.

– Товарищ генерал, Сергей Владимирович!
– послышались голоса остающихся.
– А как же с нами быть?

– Я сказал! Ждать не можем. Поехали!

Машина рванулась вперед. Через два часа быстрой езды Ильюшин распорядился сделать привал.

Конструкторы и зам. наркома уселись рядом с дорогой на травке, расстелили скатерть и начали завтракать.

У Кочеткова, Николаева и Морозова из еды совсем ничего не было. Стараясь, чтобы их не заметили, они слезли с машины и пошли в лесок, где виднелись кусты с малиной.

– Товарищи!
– окликнул их Архангельский.
– Присаживайтесь с нами перекусить.

– Да мы сыты, Александр Александрович, - застеснялись инженеры.

– Глупости. Прошу к столу.

В Гжатск они приехали в четыре часа. Здесь их полуторка попала в пробку. Впереди что-то разбомбили, и теперь машина уперлась в длинный "хвост" автомобилей.

Кочетков с Морозовым решили пройти вперед. Идя по улице, застроенной маленькими домиками, Кочетков потянул носом. Пахло чем-то вкусным.

– Похоже, столовая, - сказал он, показывая на небольшой приземистый дом.
– Зайдем?

– Надо бы, - отозвался Морозов.

В доме действительно оказалась столовая.

– У вас тут по карточкам или как?
– спросил Кочетков.

– Садитесь за стол, товарищ капитан, - ответила официантка. И через минуту принесла борщ, котлеты, компот и полстакана водки - так называемая наркомовская норма. (На фронте каждый день выдавалось по сто граммов водки.)

Поев, Кочетков и Морозов поспешили обратно к грузовику.

– Надо теперь начальство накормить!

Но накормить начальство не удалось: пробка рассосалась, и машина тронулась вперед.

К вечеру проехали Вязьму - очаровательный городок, утопающий в зелени.

Когда начало темнеть, наконец прибыли на аэродром, где базировался полк Ил-2.

Прямо на аэродроме, в кустах, в темноте собрали летчиков. Зам. наркома сказал несколько слов о цели их командировки, после чего стали выступать пилоты.

Все в один голос хвалили новый штурмовик, но обращали внимание на то, что сзади он абсолютно беззащитен от фашистских истребителей.

– Пристроился, гад, в хвост, и пиши пропало, - говорил в темноте какой-то летчик.
– Мы уже приспосабливаем эрес подвешивать под крыло так, чтобы он назад стрелял.

– Зачем?
– удивился Ильюшин.
– Разве так попадешь в немца?

– Конечно, не попадешь. Но когда навстречу летит эрес, у гансов нервы сдают, и они отваливают от моего хвоста.

– Ясно, - мрачно сказал Ильюшин. В свое время первый вариант штурмовика, который он построил, был двухместный, со стрелком, оборонявшим хвост машины. Потом его заставили сделать машину одноместной. А выходит, он был прав. И сейчас за ошибку других летчики расплачиваются жизнью. Надо будет как можно скорее вернуться к первоначальному варианту машины, модифицировав ее.

Наутро поехали в другую авиадивизию. Аэродром был пуст. МиГи и СБ находились на задании. Высоко в небе противно выла "рама" - фашистский разведчик. Потом "рама" улетела, и через двадцать минут появились немецкие пикировщики.

Все укрылись в щели. Щель была очень глубокой, в два метра. А для того чтобы в нее войти, был открыт наклонный пандус.

Вой пикировщиков перекрыл грохот бомб. Бомбили минут двадцать. Все сидели бледные - под бомбежкой они оказались впервые. Впрочем, в такой щели им ничто не угрожало, а вероятность прямого попадания была ничтожной. Архангельский, чтобы не выдать волнения, смолил одну папиросу за другой.

Потом вместо мощных взрывов бомб, от которых осыпалась земля на стенках щели, послышались резкие хлопки: последним заходом "Юнкерсы" сбросили серию противопехотных бомб, прозванных лягушками, потому что они при ударе о землю подпрыгивали и только тогда разрывались, рассеивая осколки.

Услышав, что шум моторов ослабевает, Ильюшин встал.

– Ну, кажется, улетают, - и направился к выходу. Вдруг он отпрянул: у пандуса лежала неразорвавшаяся "лягушка". Все кинулись в дальний конец щели.

Какой-то солдат аэродромной команды в синем комбинезоне - из щели были видны только запыленные сапоги и брюки - подошел к ним и громко сказал:

– Выходите, бомбежка кончилась.

– Бомба неразорвавшаяся лежит у входа, - отозвался Кузнецов.

– Плевать, они иногда пустые, - солдат подошел к "лягушке" и небрежно, ударом ноги отшвырнул ее.

Грянул взрыв. Осколки со свистом пронеслись над головами. Выйдя из щели, они увидели небольшую воронку и окровавленное тело.