Костанътинъ

– Я только что с трудом сварил его! Сам вари! – Гилберт с обиженным видом развернул перед Иваном, полностью огородившись от него, свежую газету.

Иван вздохнул, но Гилберт был прав: с таким характером как у него, кофе вечно “убегал”. И варить кофе Гилберт категорически отказывался с одним но: только если ему самому этого сильно хотелось. Терпения ему вечно не хватало...

– Но Гил...

– Вари сам!

Иван вздохнул второй раз. Пришлось встать со стула и взять в руки турку.

Иван замешкался и хотел попросить пруссака передать ему что-то, но неожиданно из груди вырвалось:

– Константин, передай...

И Иван резко остановился. Пруссия поднял голову и вгляделся в ставшие грустными фиолетовые глаза.

– Скучаешь, Иван Брагинский, скучаешь, ксе-ксе-ксе. – Издал смешок Великий.

– Да, Гил. Скучаю по нему. Привык я... О ком-то заботится. – Смущенно улыбнулся Иван.

– Чем будешь заниматься? – спросил Гилберт наконец отложив газету.

– О! У нас выборы на носу(1). Еще Грузия... (2) Кошмар, в общем.

– Сочувствую. К президенту?

– Сегодня не пойду. – Иван сжал чашку между пальцев. – Я и так ему глаза мозолил в течение двух-трех недель, пора и честь знать.

– Вы друг-другу не надоедаете, я смотрю...

– Еще бы... Знаешь, Гил, – Иван задумчиво поставил чашку на стол. – Мы с ним, в общем, похожи. Он больше всего на свете любит свою страну так как я... Чего редко встретить. Жаль, что его политика не вызывает особо сильного отклика...

– Брагинский, давай начистоту. Всех устраиваешь ты – слабым. А теперь ты поднимаешься, и это никому не нравится. Поэтому твою политику, даже если твоим государством будет управлять сам Господь Бог, будут ненавидеть. – Гил постучал по ребру чашки и с умным видом поднял указательный палец к потолку. На него тут же села желтая, маленькая пташка.

Иван грустно вздохнул и обхватил себя руками. Это совсем детский жест вызвал у Байльшмидта улыбку: ему неожиданно тоже вспомнилось, как Константин, будучи совсем небольшим, обнимал его, большого и сильного Россию, когда тот пришел в ужасном состоянии(3).

Иван пребывал тогда в шоком состоянии: он не знал, что в двадцать первом веке бывают такие нелюди.

– Как он там, интересно... – Иван неотрывно глядел на одну точку в кухне.

– Он нигде не пропадает, уж поверь... Ксе-ксе. Наш малыш, Константин Брагинский. С таким отцом как ты, да таким дядей как Великий я, плюс трое крестных...

– Я понял-понял, – замахал руками Иван, в надежде остановить словоизвержение своей Калининградской области.

– Жаль, что ему позвонить нельзя... – протянул Гилберт.

– Зато написать письмо – вполне можно, – заулыбался Брагинский во все свое лицо. – Пусть ответ придет нескоро, но...

– Зато мы все узнаем.

Кабинет профессора Снейпа находился в одном из длинных подземельных галерей. Тут было холодно – куда холоднее, чем в самом замке – и довольно страшно. Впрочем, Константин мысленно сравнил это подземелье с галереями их замков в России, а потом еще и других замков, в которых ему удалось побывать с отцом: и рядом не стояло это подземелье.

Вдоль всех стен кабинета стояли стеклянные банки, склянки и прочие сосуды, в которых плавали заспиртованные животные. Константин отгадал практически всех заспиртованных тварей.

Снейп начал занятия с того, что открыл журнал и стал знакомиться с учениками. Им выпал урок с факультетом Гриффиндор.

Закончив знакомство с классами, Снейп обвел всю аудиторию очень внимательным взглядом. Глаза у него были черные как и у самого Константина, но они были холодными и пустыми и почему-то напоминали темные туннели без дна, конца и намека света.

Впрочем, как от внимательного взгляда отца, у Константина прошел легкий мороз по коже. Неплохо...

– Вы все здесь для того, чтобы изучить науку приготовления волшебных зелий и снадобий. Очень точную и тонкую науку, – начал говорить он, все еще оглядывая юных магов. – Она не терпит ошибок...

Снейп говорил почти шепотом, но ученики отчетливо слышали каждое слово. Он, по-видимому, обладал даром без каких-либо усилий контролировать класс. Здесь никто не отваживался перешептываться или заниматься посторонними делами. Все слушали молча.

– Глупое и тупое махание волшебной палочкой в разные стороны к этой науке не имеет никакого отношения, и потому многие из вас с трудом поверят, что мой предмет является важной составляющей магической науки, – продолжил медленно говорить профессор. – Я не думаю, что вы многие в полнейшем состоянии оценить красоту медленно кипящего котла, источающего тончайшие запахи, или мягкую силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум, порабощая его чувства… могу научить вас, как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой смерть. Но все это только при условии, что вы хоть чем-то отличаетесь от того стада баранов, которое обычно приходит на мои уроки...

Константина резануло как ножом это плохое слово по ушам, но он вспомнил то, что ему говорил отец. Отец хорошо знал характер Снейпа... Он докажет ему, что хоть чего-то стоит.

После этой короткой речи царившая в курсе тишина стала абсолютной. Некоторые гриффиндорцы обменялись недоуменными взглядами.

– Уизли! – рявкнул Снейп так, что названный подскочил. – Что получится, если я смешаю измельченный корень асфоделя с настойкой полыни?

Рука Константина взметнулась вверх сразу, как только он дослушал вопрос. Константин покосился на Рона Уизли, но тот, похоже, был просто ошарашен вопросом.

– Я не знаю, сэр, – ответил наконец Рон.

На лице Снейпа появилось презрительное выражение. Константин с Малфоем открыто переглянулись.

– Так, давайте попробуем еще раз. Ммм, Долгопупс! – Снейп упорно не желал замечать поднятую руку Константина. – Если я попрошу вас принести мне безоаровый камень, где вы будете его искать?

Константин уже начал тихо про себя хихикать. Похоже, гриффиндорцы попали по полной программе.

Белый как смерть Неввил некоторое время молчал, но потом выдавил из себя: