Костер в белой ночи

— Многояров, — ответил Глохлов.

— Кто его?

— Комлев…

— Комлев?! Где он?!

— Где-то тут… — Глохлов кивнул на реку и почувствовал, что жар становится нестерпимым и он каждую минуту может потерять сознание, не сказав Ивану Ивановичу самого главного; это главное он осознал вдруг разом…

— Выпал, что ли?

— Нет! Это я его…

— Как? Что ты говоришь, Матвей Семенович? — Ручьев спрыгнул на берег, подошел к Глохлову, взял его за руку. — Что ты говоришь? У тебя жар? Болен! Что ты говоришь, Матвей Семенович? Я вижу, не слепой. Вон налетели на спайку. Вылетел он!..

— Это так часто бывает… Налетишь на спайку с ходу, коль зазевался, как мяч вылетишь из лодки. Оно вон сразу видно, — оглядывая улов, убежденно заговорил моторист, в душе сомневаясь в верности своих слов. «Кто может знать, что тут случилось? Вон он, майор-то, жив… А того нету. Неизвестно, что к чему. Может всякое быть».

И еще раз для верности громко сказал, глядя на Ручьева;

— Это точно — вылетел сам!

— Нет… — Глохлов покачал головой, показалась она ему очень тяжелой, и, чтобы удержать ускользающее сознание, взялся за висок.

— Ты чего говоришь-то, Семенович! Опомнись…

Глохлов поднял лицо, посмотрел вокруг внимательным, будто бы разом просветлевшим взглядом, подумал. «Нет, не ушел от наказания Комлев», — и встретился глазами с Ручьевым.

Тихо стало в мире. И только слышно было, как тоненько-тоненько позвенивают на мертвой зыби льдинки.

Так всегда бывает на большой реке в пору ледостава.

Пожар Книга третья

Глава I

В пожароопасный сезон, то есть в период с момента схода снегового покрова в лесу до наступления устойчивой дождливой осенней погоды или образования снегового покрова, воспрещается:

а) разводить костры в хвойных молодняках, старых горельниках, на участках поврежденного леса (ветровал и бурелом), торфяниках, лесосеках с оставленными порубочными остатками и заготовленной древесиной, в местах с подсохшей травой, а также под кронами деревьев. В остальных местах разведение костров допускается на площадках, окаймленных минерализированной (то есть очищенной до минерального слоя почвы) полосой шириной не менее 0,5 метра. По миновании надобности костер должен быть тщательно засыпан землей или залит водой до полного прекращении тления.

(Из «Правил пожарной безопасности в лесах СССР»)

Иван Копырев — рабочий геодезической партии, человек лет сорока, худой, с резко обозначившимися под майкой лопатками, — выбрасывал из шурфа мерзлую липкую землю. За весь рабочий день прошел Копырев вглубь метра полтора, грунт в этом месте был тяжелый.

Техник Ефимов заслал его сюда после ссоры, как бы в отместку. Но там, где стоял лагерь и где ребята из бригады рубили просеку и готовили бревна для вышки, было ничуть не легче; там, в жаркой духоте болотистой тайги, лютовал комар, тут же впротяг пробегал ветерок, и было чисто.

Копырев, скинув гимнастерку, работал в одной майке, стараясь как можно больше сделать и тем доказать мастеру, что ссора их на дело не влияет.

Мастер пришел под вечер, когда под лопатой у Копы-рева гулко застонала мерзлота.

— Скажи-ка, на самом вершке, и туда же, мерзлота, — приглядываясь, как работает Копырев, сказал Ефимов и вдруг похвалил: — Хорошо нынче сделал. А у тебя тут Ташкент. Ни комара, ни гнуса. Слышь-ка, Копырев, землю выбрось и делай пожиг. Дальше лопатой не возьмешь.

— Сухо больно, пожару бы не наделать, Сергей Петрович.

— А как же иначе-то, зубами, что ли, грызть землю будешь? Грызи, мне не жалко. Только на хрена мне грызуны. Таким манером и одной вышки в сезон не поставишь, а нам их пять надо. А иначе — шиш, а не премия. Делай пожиг!

— Я тогда неполный шурф-то набью и огонь подымать большой не буду, — сказал Копырев.

— Ну, ну. — Мастер глянул на солнце, оно стояло еще высоко, потом на часы: был одиннадцатый час. — Гляди-тко, полночь скоро, а оно вон как жарит, — сказал и задумался, разглядывая жилистую фигуру Копырева с острыми, быстро двигающимися под майкой лопатками. — Ты, Копырев, пожиг сделаешь, гони просеку.

— Так у меня пилы тут нет. Я лучше новый шурф начну.

— А я сказал — просеку гони! Любишь все поперек пути, — Ефимов недовольно дернул головою. — Спустись за пилою в лагерь!

Копырев промолчал, зная по опыту, что мастер Ефимов может ни за что накричать.

Ефимов был лет на семь моложе Копырева, но обращался с ним как с несмышленышем. Такое отношение обижало Копырева, особенно если мастер начинал выговаривать на людях. В бригаде Копырев был самым старым, и ребята звали его то ли серьезно, то ли в шутку — батя.

Ефимов побродил по вершинке, осмотрел расчищенные под шурфы места, остался доволен работой и, подойдя снова к Копыреву, сказал:

— Ладно, нече время зря на хождения терять. Начинай вторую яму.

Копырев молчал.

— Слышишь, что сказал я?!

— Слышу.

— И вот еще что. Ты, парень, кончай умничать да поперечничать. Шибко ученый, да? Мне в бригаде трепачей не надо. Понял? Гляди, парень, не за спасибо робишь. Помни…

И пошел прочь, наклонив крупную, в белой челке выгоревших волос голову. Ефимов шел под гору неторопливо, чуть раскачивая корпус, и Копыреву казалось, что мастер не идет, а медленно погружается в землю: по колени, по пояс, по плечи, и вот только осталась видна белобрысая с плешинкой голова.

Их вчерашняя ссора произошла из-за пустяка. Они и раньше относились друг к другу без особой симпатии, а тут вдруг разом как бы сделались врагами. Мастер своим «заместителем», так он выразился, поставил Володьку Страха — молодого, но уже тертого пария, своего дружка. «Его будете слушать, как меня, — сказал Ефимов, — и получать он будет на разряд больше».

Разряды в бригаде были разные по штатному расписанию, но получали все одинаково на «общий стол». Так уж велось из года в год.

— Ясно? — спросил Ефимов, и ребята промолчали.

Но Копырев не промолчал, спросил:

— А почему так, Сергей Петрович?

Ефимов удивленно глянул на него.

— Что, что? — переспросил он.

— Почему Страхов будет получать на разряд выше?

— А потому, что тебя не спрашивают…

— Но ведь спросили.

— Не тебя, поскольку тебе еще пуд соли надо сожрать в тайге, чтобы слово свое иметь. Без году неделя в лесу, а туда же…

— Я ведь тоже человек.

— А коль человек, пошел к едрене фене из бригады! Мне глотов не надо, — вдруг заорал Ефимов, и шеи его побагровела. — Марш отсюдова! Мышь ты приблудная! Я зачем тебя в бригаду взял?! Чтобы ты глотку тут рвал?! Как придут с продуктами с базы, марш отсюдова! — кричал Ефимов, а ребята вокруг молчали, потупив глаза, а кто-то даже и головой согласно кивал.