Костры партизанские. Книга 2

— Заткни фонтан! И вот тебе наш последний сказ: или умей ценить нашу дружбу, или… Да ты оглянись для интересу.

Стригаленок оглянулся и увидел сзади себя бандита с такой рожей, что пропала всякая охота спорить, сопротивляться.

С того свидания и пошло: он заглядывал к Гальке раз или два в месяц, сообщал ей то, что предназначалось для Дмитра, а взамен получал и горячие ласки, и кое-что материальное. Правда, особо ценного больше не давали, но оккупационных марок отваливали порядочно; и шматок сала — в придачу.

Нет, каких-то особых военных секретов он не выбалтывал, больше так, по мелочам, промышлял. И то, что он самый заурядный предатель, окончательно понял лишь после того, как из засады был убит Защепа, о маршруте которого Стригаленок проболтался просто так, чтобы сказать хоть что-то.

Понял это — сначала испугался до дрожи во всем теле, может быть, с час мучался мыслью о том, что следовало бы пойти к начальству и чистосердечно покаяться. Не пошел, не покаялся: никаким раскаянием не исправишь сделанного, а вот себя, свою карьеру — наверняка погубишь. Он решил, что и сам достаточно умен и силен для того, чтобы начать жить по-новому.

И какое-то время крепился, вернее — насиловал себя: и к Гальке не захаживал, и с товарищами по роте старался мир наладить.

Но партизанский паек был так ничтожно скуден…

5

Старший лейтенант Константин Яковлевич Пилипчук искренне считал, что дисциплина — основа боеспособности армии, а точное соблюдение распорядка дня — одно из ее слагаемых. Поэтому с первого дня формирования бригады бился за то, чтобы заставить всех точно выполнять и уставы и все прочее, определявшее поведение партизан в тот или иной момент. Причем, если рядовым партизанам или командирам рот и батальонов было достаточно приказать, чтобы все эти требования стали для них непреложным законом, то как быть с командиром бригады? Ему не прикажешь, ему — в недавнем прошлом человеку сугубо гражданскому — почти год пришлось доказывать, что раз сейчас по распорядку дня то-то, значит, так и должно быть: уж очень привык Александр Кузьмич к тому, что, если пришел к нему человек, — немедленно брось все дела и займись с ним, помоги ему разрешить сомнения или просто поговори так, чтобы он ушел от тебя посветлевшим.

И конечно, доказывать пришлось, прежде всего личным примером…

Но сегодня, едва пробежав глазами первое донесение, полученное через Ольгу от Василия Ивановича, Пилипчук сразу же почти побежал к командиру бригады, бросив дежурному по штабу:

— Передай Николаю Павловичу, чтобы немедля шел к комбригу!

Александр Кузьмич жил в домике, стоявшем на самой окраине деревни, а штаб бригады располагался в центре ее. Почти в километре от штаба, у самого леса, стоял тот домик. Непорядок? Да еще какой! Но тут товарищ. Иванец настоял на своем, откровенно заявил, когда Костя Пилипчук однажды все же допек его своими разговорами об опасности жизни на окраине деревни:

— Опасно, говоришь? А почему? Здесь наиболее вероятен внезапный удар противника? Если это тебе точно известно, если без колебаний веришь в это, тогда давай так организуем службу, чтобы напрочь исключить его, этот внезапный вражеский удар!

И вот почти километр пришлось сейчас прошагать старшему лейтенанту. За весь этот путь он только однажды подумал о том, что сейчас по распорядку дня, разработанному им же самим, командир бригады никак не ждет его, что их плановая встреча должна обязательно состояться еще через час и десять минут. Однако не замедлил шага: с такими новостями, какие содержит полученное донесение, не можно, а должно являться в любое время суток.

Командир бригады действительно удивленно взглянул на Пилипчука, когда он без стука ворвался в горницу, но ничем не выразил своего недовольства.

— Вот, от Ольги, сегодня получено, — сказал в оправдание Пилипчук и протянул донесение. — Как видите, все подтверждается! И про Черного, и про…

— Может быть, все же позволишь сначала мне самому прочесть? — спокойно, без тени раздражения, спросил Александр Кузьмич и оседлал нос очками.

Пилипчук замолчал. Ни слова не сказал даже тогда, когда пришел запыхавшийся Николай Павлович. Только глянул на него торжествующе.

Ох, как невыносимо долго читают они донесение! Нарочно, что ли, время тянут? Чтобы позлить его, испытать его терпение?

В донесении сообщалось то немногое, что Василий Иванович узнал о банде Черного, сжато, но точно давалось определение ее сути: фашистский выкормыш, предназначенный исключительно для того, чтобы своими действиями подорвать партизанский авторитет в глазах местного населения.

Этот вывод подтверждался фактом: Василий Иванович точно назвал даже место, где фашисты уничтожили всех, кого провокаторам удалось сманить в лес.

Писал Василий Иванович и о том, что, если верить слухам, где-то в соседнем районе базируется еще одна подобная банда: в деревне Козевичи она обчистила огороды не только прислужников фашистов, но и самых обыкновенных жителей; так сказать, с одинаковой силой по тем и другим ударила, будто подчеркнула, что для нее все равны. И еще две подводы угнала.

Упоминалось в донесении и о пане Власике как о представителе так называемой Белорусской народной самопомощи; давались его приметы и особо подчеркивалось, что тот почему-то настойчиво пытается установить деловые контакты с ним, Опанасом Шапочником.

Подробнее же всего говорил Василий Иванович о том, что сейчас фашисты намереваются и вовсе безжалостно ограбить деревни, не только все продовольствие, но и молодежь у них украсть.

К донесению был приложен и подробнейший список тайных агентов, замыкающихся на пане Золотаре: их имена, клички и даже адреса.

Все трое прочли донесение от первой до последней его строчки. Если Костя Пилипчук горел желанием немедленно уничтожить всех предателей, ставших сейчас известными, и выследить банду Черного, ударить по ней, чтобы достойно отомстить и за гибель Защепы, и за все прочее, то Николая Павловича волновало другое: он уже вспомнил, что Григорий со своими людьми похозяйничали на огородах деревни Козевичи. Выходит, Птаха с умыслом, с дальним прицелом, подсунул ему соседские грядки и две подводы?

Николай Павлович снова просмотрел список провокаторов. Птаха в нем не значился. Почему? Закреплен не за паном Золотарем, а за кем-то другим? Или все это случайность?

Решил, что обязательно займется этим вопросом. И еще — с сегодняшнего дня просто необходимо вновь нацелить коммунистов на беседы о том, что партизаны — защитники своего народа и каждое их действие, даже каждое слово всегда должны быть кристально чистыми и правдивыми. И не пора ли Григория определить на должность? Негоже, когда человек с таким опытом партизанской войны просто ждет, куда и зачем его пошлют.

Командир бригады, еще раз прочитав донесение Василия Ивановича, спросил о том, что, по мнению Пилипчука, не имело никакого отношения к разговору, который должен был состояться сейчас:

— Как там рота Каргина? Готова к операции?

— Так точно, — буркнул Пилипчук.

— А если Каргина с ними не будет? Если его заменит, допустим, Сазонов, дело не пострадает?

Это уже что-то новое. Пилипчук мельком пытливо глянул на Николая Павловича. Тот недоумевающе шевельнул бровью. И тогда Пилипчук ответил опять же кратко: