Кот и крысы

– Diablesse… - бормотал вельможа, хотя невольно улыбался.

– Ишь, чертовка, - ворчал лакей.

– Господи, спаси и сохрани, - тихо твердил, собираясь с силами, Устин.

Народ, прекрасно разобравшись в смысле этой комедии, проводил Дуньку и ее свиту молчанием. Хохот раздался уже потом.

Устин уж совсем было вломился в дом, но был задержан горничной. Он попытался объяснить, что должен видеть хозяйку по важнейшему делу, но горничная была непреклонна: барыня с барином сейчас никого принимать не станут, так что извольте жаловать попозже.

К счастью, на Устина обратил внимание добродушный калмык-привратник Филимон. Старик скучал в этой должности изрядно, и потому стал расспрашивать Устина в надежде, что тот согласится посидеть с ним немного в его каморке. Устин и согласился, о чем вскоре несколько пожалел - Филимон, изругав тот способ заваривания чая, который принят в Москве, предложил свой, известный с далекого детства. Устин опрометчиво согласился и вынужден был употребить вовнутрь смесь горячей воды, чайной заварки, муки, соли и масла. Хорошо хоть, Филимон дал закусить баранку.

Некоторое время спустя вельможа быстро проследовал к дверям, и калмык еле успел выскочить, чтобы достойно их отворить и поклониться хозяйской спине.

Устин, быстро перекрестясь, чуть ли не бегом устремился в Дунькины хоромы.

И тут же раздался знаменитый перезвон - в Николаевском храме, что стоял неподалеку, в Юшковом переулке, были знатные колокола, в честь которых он и получил прозвание «Красного Звона». Кто их отливал, как они в храм попали - старожилы не помнили, но знали, что и деды их, и прадеды радовались тем колоколам, особливо на Святой неделе, когда вся Москва звенела и можно было, сравнив, убедиться: наши - лучше всех.

Устин принял это как знак, поданный свыше, и воспарил душой - до того воспарил, что чуть с лестницы, споткнувшись, не полетел.

Он вошел в ту самую гостиную, где обучал Дуньку игре в рулетку, и увидел эту самую рулетку на нарочно для нее купленном столе. Вот только она была прикрыта большим платком, чтобы не пылилась, но и под платком исправно обрисовывались очертания огромной деревянной чаши.

Дунька, выпроводив господина Захарова, которого ей удалось удержать при себе довольно рискованным способом, была неодета - в нижних юбках да шали поверх всего, и собиралась сесть к карточному столику, разложить пасьянс, когда услышала на лестнице шаги. Эти шаги остановились в гостиной.

Решив, что содержатель позабыл то ли сказать важное и неприятное, то ли сунуть в карман табакерку, она поспешила навстречу. И сильно удивилась, увидев незнакомое восторженное лицо.

Оказавшись не по своей воле на службе в полиции, Устин был вынужден обрить бороду, не пощадило начальство и усов. И открывшаяся физиономия его мало обрадовала - бело-розовое личико вечного мальчика, правда, хорошо выкормленного мальчика. Огорчило его и то, что мундир сидел на нем весьма неуклюже - не то что на стройном, широком в плечах, тонком в перехвате Федьке или на осанистом Тимофее. Еще доставили огорчение ноги - он привык к долгополой одежде, а тут, извольте радоваться, кафтанишко по колено, видны чулки, которые постоянно сползают.

Но всем этим Устин, собравшись с силами, решил пренебречь. И в чулках ли дело, когда Господь сподобил его послужить спасению грешной души?

– Сударыня!
– воскликнул он.
– Не пугайтесь, Христа ради! Я к вам с доброй вестью пришел!

Дунька всяких мужчин повидала. И тех, кто чересчур серьезно относился к жизни и всем ее проявлениям, побаивалась. Памятен был случай, когда одну из Марфиных подопечных, хорошо выданную замуж, зарезал бывший дружок. А ведь как завидовали девки когда она про того дружка рассказывала - и подарки-де носит, и в любви неутомим! Дозавидовались…

Поэтому Дунька близко подходить к визитеру не стала - вид шальной, глаза выпучены, а ну как накинется? Опять же - руками что-то за пазухой удерживает, а ну как топор? Она даже так шагнула, чтобы между ней и Устином оказалось кресло.

Устин и не задумался о причине такого маневра.

– Сударыня!
– продолжал он.
– Я всю ночь Бога молил, и он мне средство послал вас спасти!

– От чего спасти?
– удивилась Дунька.

– От разврата!
– покраснев не то что до ушей но и до затылка, объявил Устин.
– Я вас видел, я понял - вы не по своей воле в грех впали, а вас злые и богатые люди на грех подбили! И теперь вы полагаете, будто вам иначе не прожить, как только во грехе. А можно жить иначе, право слово, можно!

– Ты откуда такой взялся?
– уже начиная сердиться, спросила Дунька.

– С Лубянки!
– честно отвечал Устин, и тут она признала полицейского, который заунывно бубнил с бумаги правила обращения с рулеткой.

– Тебя, сударь, кто прислал?
– строго спросила она.

– Ангел ваш хранитель! Сударыня, не предавайтесь разврату! Вам нет более в нем нужды!
– с тем Устин выложил на стол мешок с деньгами.
– Вот - тут надолго хватит! Ни в чем не будете знать отказа - только прогоните соблазнителя, прогоните соблазн! Понадобится - милостыньку просить буду, лишь бы вам не пришлось более своим телом торговать!

Дунькин рот сам собой приоткрылся.

Устин же замолчал, ожидая ответа.

Ответ воспоследовал не сразу.

– Сам, стало быть, пришел? Никто не посылал?
– уточнила Дунька.
– А служишь в полиции?

– Да, именно так, по грехам моим… - признался Устин. Он и впрямь порой считал свою службу своеобразной епитимьей, наложенной на него графом Орловым за причастность к убийству митрополита.

– А денег-то сколько?

– Не ведаю, я не считал. Но много!

– Где ж ты их взял? Заработать не мог… наследство, что ли, получил?

Устин не ответил.

– Ну, соври хоть что-нибудь!
– приказала Дунька.
– Не клад же ты сыскал! Или клад?

– Господин Архаров вручил… - совсем смутившись, ответил Устин.

– Господин Архаров?! А что ты мне тут наговорил - тоже господин Архаров велел передать?! Отвечай, болван!
– закричала до глубины души возмущенная Дунька.

Устин от крика этого вовсе лишился дара речи. А хуже всего - он напрочь позабыл одну важную вещь. По дороге к Дуньке он собирался рассказать ей про святого подвижника, который через то и сподобился святости, что давал гулящим девкам деньги, лишь бы они не ходили на свой промысел. А сейчас мало что рассказать позабыл - так еще и имя подвижника совершенно вылетело из головы.

– Забирай деньги, глаза б мои их не видали!
– продолжала Дунька.
– Пошел вон! И с деньгами проклятыми вместе! Не то сейчас же кучера кликну, он тя в тычки выставит!

И, чуть не плача от обиды, кинулась из гостиной прочь.

Это была смертельная обида на Архарова. Золотые браслеты, теперь вот мешок денег! Насчет разврата он вряд ли велел передать, настолько еще не сбрел с ума, это уж посланец сам сдуру или спьяну сочинил, но деньги!… Сказано же ему было!…

Дунька вошла в спальню, бросилась на постель и заплакала. Это случалось с ней редко - однако случалось, и слезы лились неудержимо.