Кот и крысы
Шрифт:
Устин горестно вздохнул - такого афронта он не ожидал. И к чему прелестница вдруг приплела Архарова - тоже понять не мог.
– Эк ее нечистая сила корчит и ломает, - прошептал он. Конечно же, следовало предусмотреть, что грех в человеке силен, бесы сразу не отдадут жертву, и для того, кто вздумал затеять с ними брань, главное - терпение. Поэтому Устин, оставив на столе мешок, сел в уголке на стул и стал ждать, когда Дунька, остыв, выйдет из спальни. Для сокращения времени он повторял молитвы, а она все не выходила и не выходила.
За окном понемногу темнело. Вошла горничная Агаша; не заметив гостя, прошла в спальню
Если бы он знал, что собрался спасать Дуньку на те деньги, которые, коли вдуматься, были собраны как раз на всемирную свечу, то и вовсе впал бы в восторг, увидев в этом несказанный промысел Божий. А так он еще побормотал немного, вычитывая наизусть вечернее правило, и прямо на стуле заснул.
Проснулся он даже не от стука шагов, шаги были беззвучны, и не от скрипа пола - скрип он уловил уж потом. Было какое-то дуновение воздуха, коснувшееся лица и глаз.
Устин вдруг осознал, что в гостиной происходит некое движение. А когда приоткрыл глаза - то увидел свет.
Это была та полоса света, которую кидает на пол потайной фонарь, длинная и очень узкая.
Кто-то передвигался по гостиной, шаря этой полосой и что-то выискивая.
Устин подался вперед.
Полоса сделалась неподвижна - она лежала поперек нового большого овального стола, угловато вскарабкиваясь на покрывающий рулетку платок. Потом чья-то незримая рука платок сдернула.
– Ха!
– услышал Устин. И следом - короткий смешок.
К этому мигу он уже освоился настолько, что выделил во мраке более черную, чем прочие предметы, человеческую фигуру. Фигура двигалась вдоль стола, словно бы примериваясь к нему. При этом она была спиной к Устину.
Вдруг над ее правым плечом вознесся к потолку некий предмет, такой же черный, как если бы она высоко подняла его. Предмет несколько подвигался в воздухе, фигура переместилась опять. Затевалось что-то нехорошее и явно связанное с казенной рулеткой…
А защищать казенное имущество необходимо - не то потом будут большие неприятности.
– Караул!
– закричал неожиданно тонким голосом Устин, бросаясь на незнакомца. Тот как раз успел повернуться на голос, и Устин не в плечо ему сзади вцепился, не на спине повис, а нечаянно ухватился за правую руку, сжимавшую что-то округлое и холодное.
– Караул!
– опять завопил он, не выпуская этой руки, хотя ее хозяин пытался стряхнуть с себя обезумевшую ночную тень.
– - Грабят! Караул!
Тут Устин был впечатан спиной в стенку, прямо в резную деревянную панель. И левая рука незнакомца нашла его горло. Одновременно незнакомец выронил то, что было в правой руке и мешало расправиться с Устином. Оно грохнулось о паркет.
– Агашка!
– раздался Дунькин заполошный крик.
– Агашка, дура! Филимонка! Огня! Саввишна! К нам воры забрались! Фаддея будите!
Устин забился в сильных
руках, отдирая пальцы от своего горла.Мир исказился, начался полет, Устин ощутил его, как невесомость тела, и это была даже приятная невесомость, мрак перед закрывшимися глазами был звездный, коли смерть такова - отчего бы и нет, такая странная мысль возникла вдруг, овеяла душу прохладой…
Распахнулась дверь, широкая полоса тусклого света пересекла гостиную. По лестнице кто-то затопотал.
Незнакомец выпустил Устина, не сумев придушить, но на прощание от души заехал в зубы. Устин свалился, а незнакомец кинулся прочь. На лестнице раздался грохот, ругань, визг. Тут же завизжала выскочившая из спальни Дунька.
Сидя на полу, Устин видел Дунькино лицо, слышал шум и, держась за подбородок, невольно его ощупывая, жадно дышал.
Он возвращался в мир с трудом, и мир был малоприятен.
К нему подбежал крупный мужик, наклонился, встряхнул за плечи и крикнул:
– Барыня, вот один, не ушел!
– Барыня, душенька, он на вас топор припас!
– вдруг заголосила незримая девка.
– Вон, вон топор, на полу лежит!
Дунька подошла к кучеру Фаддею, не выпускавшему Устина, и осветила лицо добычи свечкой.
– Пусти его, - приказала.
– Это полицейский.
– Господь с вами, барыня, - отвечал Фаддей.
– Что тут ночью делать полицейскому? Вор это! Мундиром разжился - вот и весь полицейский! Агашка, веревки тащи! Сейчас мы его!
– Да полицейский, ты что, не помнишь? Архаровец! Который с рулеткой прислан был!
– Точно ли?
– усомнился Фаддей.
– Ну-кась, вставай, архаровец! Поглядим на тебя! Да где ж Филимонка?
Устин кое-как встал, одернул на себе мундир и покраснел, всей кожей ощущая, что проклятые чулки опять спустились.
– А ну, говори!
– приказала Дунька.
– Как ты здесь, ирод, оказался?!
– Я вас, сударыня, ждал… вы кричать изволили и ушли… я не мог уйти, коли мне Господь деньги в ответ на молитву послал, а я же о вас молился, чтобы Он мне средство дал вам из беды выручить!
– вдруг, неожиданно для себя, пылко и звонко заговорил Устин.
– Я не уйду отсюда, покуда вы меня не услышите и денег не возьмете! Там много, надолго хватит!
– Молчи, дурень!
– приказала Дунька.
– Агаша, взгляди, что там у него в мешке.
И показала рукой на столик.
Агашка высыпала содержимое и ахнула.
– Барыня, голубушка, точно - золото и серебро! Берите, коли дают!
Дунька подошла к столу и осветила свечкой монеты.
– Собери их, Агашенька, - ласково сказала она.
– А потом… потом вот что! У меня в спальне рабочая корзинка есть! Найди там иголку, вдень нитку и неси сюда.
Как всякая москвичка, Дунька умела и шить, и вышивать, и даже кружево на коклюшках плести, хотя не слишком сложное. В соответствии с правилами светского обхождения она, отправляясь в гости туда, где ожидала увидеть женское общество, непременно брала с собой рукоделье. Тут хороший пример показывала сама императрица - она могла, принимая даже наиважнейших министров, сидеть в это время за пяльцами, вышивая шерстью. А уж в богатых купеческих домах, подражая тому, как было заведено сто лет назад в домах боярских, держали полную светлицу мастериц, и не столько для домашнего обихода, сколько чтобы расшивали для дарения в храмы покровы и воздухи.