Ковбои и индейцы

— Замечательно выглядишь, — сказал он. Что ж, как начало и это сгодится. С тех пор как проснулись, Эдди и Марион ни слова друг другу не сказали, но нельзя же так продолжать, в самом-то деле? Эдди смущенно наблюдал, как Марион бродит по спальне, обнаженная, бледная, как она роется в рюкзаке, выбирая одежду, как натягивает колготки. Сам он надел трусы под одеялом, пока она стояла к нему спиной. Знал, что это смешно, но ничего не мог с собой поделать. Она даже смеяться над ним не стала.

Пока Марион принимала душ, он быстро убрал постель, перевернул простыни, подоткнул края одеяла под матрас. И домовитость тут ни при чем. Просто он не хотел, чтобы она увидела пятна на простынях. И сам не хотел их видеть. Хотел спрятать их.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — отозвалась Марион, — но ведь для тебя это не новость, верно?

Эдди пытался придумать какой-нибудь остроумный ответ, но пока было слишком рано, в голове еще не развеялся туман от косяка, который они выкурили на двоих, перед тем как уснули в половине третьего утра, пройдя всю «Камасутру». В мозгу проносились отдельные слова и обрывки фраз, но ничего связного из них не складывалось.

— Сдаюсь, — сказал Эдди.

Мимо стола пробежала миссис Патель, сгибаясь под тяжестью большого железного ведра, в котором плескалась мыльная вода.

— Да, — ответила Марион. — Сдавайся.

Эдди взял ее руку, поднес к губам и поцеловал — обычно этот трюк действовал безотказно, но Марион метнула на него взгляд, от которого он почувствовал себя едва ли не дураком, а потом снова принялась за попытки вскрыть вилкой пластиковую упаковку с вареньем. Ворот блузки при этом чуть сдвинулся, и Эдди увидел на нежной шее девушки, возле серебряного крестика, следы любовных укусов. Марион перехватила его виноватый взгляд.

— Видишь, что ты со мной сделал, дикарь, — коснувшись его руки, проговорила она.

Эдди залился краской и впился зубами в холодный непрожаренный тост.

— Это все в пылу страсти, — пробормотал он, чувствуя себя последним ублюдком. Черт, она, между прочим, тоже не ангел. У Эдди по временам возникало ощущение, что крайняя плоть отвисла до колен. Но сейчас Марион выглядела нежной и уязвимой, совершенно не такой, какой была в постели, и из-за этих следов на ее прозрачной коже Эдди казался себе прямо-таки дикарем-извращенцем. Вдобавок они словно бы давали Марион власть над ним, а это Эдди вовсе не нравилось. На самом деле, конечно, ничего подобного, просто следы любовных игр, и только, но чувство зависимости не уходило. Эдди был человек впечатлительный и во всем усматривал знаки и символы — такая натура.

Марион сдернула ленту, которой были подвязаны волосы, отбросила назад растрепавшиеся пряди и посмотрела Эдди в глаза — в самую глубь, ему даже стало неуютно.

— Прекрати! — Он рассмеялся, чувствуя, что под ее взглядом невольно начинает косить.

Но она не прекратила. Сжала его руку в ладонях, вгляделась еще пристальнее, словно искала в его лице что-то знакомое. Глаза у нее поблескивали любопытством и насмешкой.

— Должно быть, вид у нас обоих идиотский. — Он фыркнул, нервно высматривая хоть что-нибудь, о чем можно поговорить.

— Ты такой красивый, Эдди Вираго, — вдруг сказала она, — жаль только, что артист из тебя хреновый.

— Спасибо, — ответил он, — я тоже тебя люблю.

Она тихонько засмеялась и вернулась к прерванному завтраку.

В десять тридцать миссис Патель подошла к их столику и жестом показала, что пора закругляться.

Когда они выходили, Марион обняла Эдди за талию, сунув руку в задний карман его брюк. Эдди отчетливо услышал за спиной тихий смех мистера и миссис Патель. Он вспыхнул от смущения, но не оглянулся.

В номере они долго стояли у окна, обнявшись, ничего не говоря и толком не зная, что надо чувствовать. Эдди смотрел на их отражение в зеркале платяного шкафа. Да, пора заняться «ирокезом», подумал он, привести прическу в порядок.

Марион поинтересовалась, что будет дальше; Эдди ответил, что не знает, но как насчет того, чтобы разок перепихнуться? Марион дернула плечом и объявила, что ненавидит это слово и что вообще-то она имела в виду совсем другое. Эдди отпустил ее и открыл футляр с гитарой. Вытащил инструмент, уселся на кровать, отчаянно делая вид, будто подтягивает струны, и в результате так затянул колки, что не сомневался: первая струна лопнет, как только он начнет играть. Марион закурила, наблюдая за ним и перебирая пальцами волосы. Внезапно в дверь нервно постучали. Марион открыла. На пороге с глуповато-застенчивым видом стоял мистер Патель.

— Комната устраивает? — дружелюбно осведомился он. Марион заверила, что вполне устраивает, мистер П. сказал, что это хорошо, и добавил: — Наша комната как раз рядом с вашей, так что, если ночью вам что-нибудь понадобится, просто постучите.

Марион заверила, что им ничего не понадобится, но пообещала, что в случае необходимости непременно воспользуется его советом.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо, мистер Патель.

Он снова улыбнулся.

— Можно? — Он с улыбкой вошел в комнату. — На минутку?

— Разумеется, — сказала Марион, — в конце концов, это ваша комната.

Мистер Патель рассмеялся:

— Пожалуй. Я как-то не подумал об этом. — Он помолчал, потом спросил: — Не скажете ли мне, почему вы здесь?

Марион деланно засмеялась, потом ответила, что ищет тут работу.

— Вот как? — радостно сказал он. — Тогда я могу вам помочь.

Эдди вдруг остро ощутил сладковатый запах конопли, наполнявший комнату. Он открыл окно пошире и сел на подоконник, глядя на оживленно размахивающего руками мистера Пателя.

Мистер Патель сообщил, что сегодня утром ушла Анджела, без предупреждения, что, как ни грустно об этом говорить, типично для черных: они просто не хотят работать. Оказалось, эта Анджела, служанка, решила вернуться на Барбадос, где и будет жить со своей незамужней теткой. Мистер Патель был в ярости, ведь, по его словам, он как раз собирается вместе с шурином открыть маленькую столярно-слесарную мастерскую и потому не может уделять гостинице так много внимания, как раньше.

— Анджела, — вздохнул он, — кинула меня, прошу прощения.

Все время, пока он говорил, взгляд его снова и снова возвращался к гитаре Эдди, лежавшей на кровати. Надо признать, гитара действительно была замечательная; но мистер П. смотрел на нее так, будто в жизни не видел гитары, а может, и правда не видел вблизи.

— Но мы-то здесь при чем? — спросил Эдди.

— У меня есть идея, — улыбнулся мистер Патель. — Я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Он подошел к кровати, склонился над гитарой и коснулся струн — осторожно, чуть ли не благоговейно, словно боялся, что струны его укусят. Чтобы она зазвучала по-настоящему, ее надо включить в сеть, объяснил Эдди, чем несколько озадачил мистера П.