Ковчег

 Утром он уехал домой на страдающем бессонницей поезде и больше никогда не приезжал в город детства и юности.

 - Пора спать. – Сам себе скомандовал дисциплинированный Сотников.
– Поздно уже… Ничего не изменишь.

 Он выключил компьютер и, привычно готовясь ко сну, напряжённо думал, что было бы, если Ира не вышла тогда к нему.

 - Может быть, через десять минут передышки, я бы вернулся в ДК и опять танцевал бы с той девушкой–мечтой? Возможно, после танцев проводил её до дома и тогда мы наверняка бы поженились. И в той жизни у нас родилось бы двое, нет трое красивых, умных и здоровых ребятишек…

 Вдруг она и была для него той единственной, которую каждый мужчина ищет всё жизнь? А ведь находят считанные единицы!

 - Неужели Ира действовала под влиянием непонятных сил стремившихся помешать этому! – с такими мыслями он засыпал после положенного количества беспокойных переворотов в постели.
– А ведь после той ночи она быстро вышла замуж, и сразу родила девочку.

 Сотников наскоро заснул и видел чёрно–белый сон, в котором незнакомая девочка взглянула на него огромными, невероятно светлыми, влажными то ли от дождя, то ли от слёз глазами и время во вселенной на мгновение остановилось.

 На следующий день на почти безлюдной, морозной улице он вновь увидел эти глаза…

 Девушку звали Катя и через месяц они поженились.

 28

 День девяносто второй.

 Дописываю на следующий день. Как странно устроен человек! Иногда, кажется, что у тебя не осталось никаких сил и ты пустой, как выпотрошенный банк. Тебе хочется только одного, закрыть глаза и забыться навеки. Но вдруг случается что–то непредвиденное и ты должен пережить, перетерпеть ещё нечто ужасное. И ты терпишь и как–то живёшь дальше…

 Как я написал в прошлой части, меня в Убежище уже нетерпеливо ждали.

 Славик, мой незаменимый помощник стоял у горизонтальных ручек поднятого перископа, а рядом переминался с ноги на ногу смущённый капитан Жиров.

 - Вы должны это увидеть, – сказал мне взволнованный Славик.
– Посмотрите и принимайте решение сами.

 - Я устал и не хочу ничего решать, хватит…

 Помощник нахмурил выгоревшие брови и освободил место у окуляров перископа. Я нехотя посмотрел в замутнённые стёкла. Сначала я не увидел ничего кроме снега. Он по-прежнему валил сплошной стеной и глаза, даже усиленные мощной оптикой ничего не различал в пределах нескольких метров.

 - Я ничего не вижу.
– Вдруг в зону относительной видимости буквально вывалился человек. Он был замотан в какие–то невообразимые тряпки и сначала я не узнал его. Человек упал на колени и просящим жестом протянул руки в мою сторону. От падения заиндевевшее полотенце сползло с головы и, не смотря на то, что от жгучего мороза кожа на лице висела кошмарными струпьями, я узнал его.

 - Егор! – не сдержал я горького возгласа.
– Сынок!

 Дальше я не помню, что кричал и что делал. Очнулся я только у выхода из Убежища. Меня крепко держали за руки мои товарищи. Несмотря на это я бился телом в бронированную дверь и умолял выпустить меня.

 - Тише, тише Александр Николаевич. – Успокаивал добрый Славик.
– Егору теперь уже ничем не поможешь…

 - Выпустите меня!

 Через полчаса я понемногу успокоился. Умом я понимал, что несчастному сыну я никак помочь не смогу, а навредить жителям Убежища, если открою дверь и впущу радиацию, могу сильно. Сердце буквально разрывалось от тоски и боли. Мне чудились удары в дверь с той стороны, словно мой мальчик последним усилием просил спасти его. Одно дело знать, что он просто ушёл в неизвестность, другое видеть его умирающим и не иметь возможности ему помочь…

 - Не дай вам Бог пережить такое.

 Так закончился тот страшный день и если бы не обязанность фиксировать все события, я бы не за что на свете, не согласился бы вспомнить о нём…

 - Патриарх, – негромко окликнул подошедший Химик.

 Он стоял перед смотрящим в бесконечность стариком и с жалостью смотрел на старого друга.

 - Вам необходимо пойти отдохнуть.

 - Да… - очнулся он от навязчивых воспоминаний, нахлынувших после чтения

 дневника.

 Тот лежал у него на коленях и Патриарх машинально поглаживал его левой рукой, словно прощаясь с кем–то… У него всегда была уникальная способность мгновенно возвращаться в действительность и он строго спросил:

 - Как идёт подготовка?

 - Нормально.

 - Успеваем?

 - Да.

 - Все люди на местах?

 - Не беспокойтесь, люди работают, как никогда! – Химик непонимающе развёл худые руки.
– Они воодушевлены и мотивированны. Мне даже странно видеть, как сильно они стремятся выйти отсюда…

 - Хорошо! – одобрил услышанные слова задумчивый Патриарх.
– Тогда я, пожалуй, действительно пойду, отдохну…

 - До утра Вам здесь точно делать нечего. – Сказал уверенно Химик.
– Когда мы будем готовы к встрече, Вас позовут. Неизвестно, что ожидает нас завтра.

 Патриарх кивнул, и с трудом выбравшись из объятий глубокого кресла, двинулся в сторону своей комнаты. Никаких угрызений совести, по поводу своего не участия в общей работе, у него не возникало. Он знал, что все его способности, сила и выдержка потребуется чуть позже…

29

 День триста шестьдесят четвёртый.

 Прошёл год! Не верится, неужели только год минул с того проклятого Дня. Будто целая вечность… Сейчас, кажется, что только так мы и жили всегда. Словно ни у кого из спасшихся в Убежище не было до этого другой жизни. Не было радостей, любви, солнца, наконец…

 - Неужели это когда-то кончится?
– гадал я бесконечными ночами.

 Беспросветная борьба за существование подорвала силы людей. Попробуйте мечтать о счастье, когда нечего пить. Попробуйте рисовать картины, если нет света, и почти всё время проводишь в темноте. Попробуйте говорить о любви, если перекрыт воздух!

 Мы пережили все беды, и я с гордостью могу сказать, мы остались людьми.

 - Битву за право жизни мы выиграли!

 Досталось нам такое естественное право тяжким трудом…

 Я закончил предыдущие записи после месяца проведённого нами под землёй. Тогда наивно думалось, что самое трудное позади. Глупец! Всё самое тяжёлое только начиналось…

 Именно по этой причине я не брался за дневник одиннадцать месяцев. Не хватало сил…

 Мы пахали круглые сутки, чтобы Община смогла выжить. Негромкие слова Ивана Петровича Григорьева прозвучали, как вынесенный приговор:

 - Вода заражена!

 - Ну и что?

 - Пить её нельзя. Мы в таком случае медленно умрём от радиации.

 - Как так? – я попытался спрятаться от страшной правды за умными словами.

 - На поверхности больше месяца валит чудовищный снегопад. Слой снег закрыл землю многометровой изолирующей шапкой. Артезианская скважина, питающая Убежище пробурена на глубину больше ста метров. Как радиация попала в воду? Почему до сих пор она была нормальной, а теперь вдруг оказалась заражённой?

 Я зло посмотрел на старого, уставшего собеседника, будто он один виноват в случившейся беде. Мы стояли в низкой комнате, где находилась упомянутая скважина. В углу, в свете одинокой лампочке, тускло блестели нержавеющие бока автоматической линии по очистке и разливу воды. Линия досталась нам случайно, до Дня здесь разливали на продажу воду в девятнадцати литровые баллоны. Григорьев разговаривал со мной, как с неразумным дитём:

 - Глубина скважины некоторое время спасала нас.

 - А теперь?

 - Заражённой воде с поверхности понадобилось некоторое время, чтобы просочиться вглубь. Морозы мешали этому процессу, поэтому какое–то время мы выиграли.

 - Вот именно какое-то, – буркнул я не скрывал раздражения.
– А что делать дальше?

 - Дальше медленная смерть. Или от жажды или от радиации... – Григорьев словно смирился с подобной участью.
– Выбирайте.

 Сказанное окончательно вывело меня из себя. Я схватил двумя руками Ивана Петровича за лацканы потёртого пиджака и притянул вплотную. Я немного сошёл с ума, впрочем, в той ситуации это не являлось большим грехом и крикну:

 - Никогда! Вы слышите никогда!

 - Успокойтесь!

 - Я не допущу гибели Общины. Мы слишком много пережили. Во имя памяти Егора и Кати я не сложу рук. Мы найдём выход, Вы слышите, старый пессимист?

 - Отпустите меня, пожалуйста.
– Даже в таком положении Григорьев не терял врождённой интеллигентности.
– Обязательно найдём…

 Охрипший голос выдавал его волнение, и я разжал сведённые судорогой руки. Потом я долго просил прощения и получил его. Самое интересное, что в момент стычке Григорьеву пришла в голову интересная мысль по поводу возможного спасения.

 Мы обсудили её на совете Общины и уже на следующий день все двенадцать оставшихся в живых мужчин работали над её воплощением.

 - Интересная идея!

 Дело в том, что по прикидкам Григорьева на поверхности снега навалило метров под десять.

 Его первые слоя являлись, безусловно, радиоактивными. Они собирали, впитывали в себя радиоактивные частицы, распылённые в воздухе. Только начиная метров с пяти, должен был отложиться чистый снег. Из которого можно выплавить воду, вполне пригодную в пищу. Его то нам и предстояло добыть. Задача стояла не из лёгких…

 Нам было нужно пробить перекрытие Убежища, и понемногу забирая вверх, создать наклонный штрек, для выхода на требуемый горизонт.

 - Главное держать направление.
– Руководил работами бывший горняк Костя Кравченко.

 За знание профессии он получил прозвище Шахтёр. Работать приходилось в бешеном темпе, запас воды, благоразумно созданный Григорьевым, заканчивался.

 Ольга Исаева, работавшая раньше на линии разлива, предварительно набрала водой все имеющиеся в наличии бутыли и обеспечила скромные потребности Общины.

 За три недели мы пробились на нужную высоту. Неприятным сюрпризом оказался снег, спрессованный и спаянный в многометровый слой льда. Нам приходилось выпиливать его большими блоками и таскать в Убежище, где он постепенно таял и стоки сбрасывались в заражённую скважину. Она стала использоваться как канализация. Прежняя система оказалась разрушенной, и после заполнения труб, её пришлось заглушить.

 - Ну как, – с плохо скрываемой надеждой в голосе я спросил Григорьева.
– Можно пить?.

 - Можно, – крикнул, всегда невозмутимый Иван Петрович.
– Радиации нет?

 Он периодически проверял добытую воду на заражённость, и когда в запасе Общины оставалось буквально по глотку чистой воды, вынес спасительный вердикт:

 - Вода пригодна в пищу.

 - Слава богу! – вырвалось у меня.
– Иван Петрович, дорогой, Вы спасли нас!

 - Я здесь причём? – нарочито серьёзно возразил он.
– Все работали до изнеможения.

 - Нет, не спорьте, – я тряс его сбитую до крови руку, так, что со стороны могло показаться о подсознательном желании оторвать её с корнем.
– Вы подсказали, как нам добыть воду. Спасибо!

 - Хватит Вам, право слово, – смущался виновник торжества.
– Главное у нас есть вода!

 - Будем жить!

 Вопрос с водой мы решили окончательно, но как оказалось, другие проблемы ждали своего часа…

30

 Тонкий и белый луч света, болезненным скальпелем полоснул по совершенно нетренированным глазам. Человек вскрикнул, отшатнулся и выпустил из вытянутых рук громоздкую электропилу. По инерции её блестящая цепь пару секунд вгрызалась в стену изо льда, а потом обиженно затихла.

 - Совсем отвык от света, – вслух подумал человек.
– Надо работать осторожней…

 Он терпеливо переждал неведомую боль, прислонившись высоким плечом к гладкой стене. Пригнув крупную голову, он с некоторой долей испуга посмотрел назад. За его спиной, скрученной вредным радикулитом, терялись в полумраке аккуратно вырезанные холодные ступени. Точно такие, только в зеркальном отображении, висели над головой. Пробитый в сплошном ледяном монолите, двадцатиметровый туннель, шириной и высотой метра в полтора, давил тревожным ощущением бездны.

 - Не хватало ещё навернуться вниз, – старик моментально покрылся охлаждающим бисером испарины.
– Вот был бы номер!

 Он осторожно натянул на белое, под стать, окружающей обстановке, лицо скользкий противогаз. Затем, превратив глаза в узенькие щелочки, взглянул на сияющую трещину перед собой. Специально затемнённые стёкла резиновой маски тормозили излишний ультрафиолет и ожидаемого удара по нервным окончаниям не последовало.

 - Вот и ладно. – Обрадовался пожилой мужчина и взял в руки электоропилу.
– Сейчас допилю последний блок и порядок.