Ковчег

— Она? — Ной показывает человеку жемчужину. — Она же ничего не стоит.

Мягкое лицо искажает гримаса ярости.

— Только не для меня.

— Но она не твоя.

— И не твоя.

В руке у человека появляется блестящий обсидиановый нож.

— Не заставляй меня убивать тебя из-за жемчужины.

Он убьет не задумываясь. Ною приходит в голову, что человек мог забрать жемчужину с трупов в любой момент.

Ной швыряет жемчужину под ноги человеку:

— Да простит вас всех Господь.

— Только не меня, — возражает человек.

Ной бежит прочь из поселения, как будто за ним гонятся. Он слышит, как за его спиной мужчины, рыча, совокупляются с женщинами, с детьми и друг с другом. Началась драка, кричащие люди опускают друг на друга палки. Когда Ной идет через сад, он сталкивается с мальчиком, ведущим на веревке трех коз. Ною ясно, что это егокозы. Он останавливает мальчика:

— Где ты их взял?

— Пошел ты, — отвечает мальчик, проходя мимо.

Ной слишком устал, чтобы начинать спор:

— Да спасет тебя Господь.

— И его туда же!

Ной бредет, пошатываясь от переполняющей его печали. Он знает: мир стар, ему больше тысячи лет. Прошло десять долгих веков с той поры, когда Адам был изгнан из Рая. Пусть так, но все же невероятно, как глубоко пустили корни пороки и разврат и как они бурно расцвели, сорняками заполонив свет. «Как же быстро человек забыл о Боге», — думает Ной. В чем же тогда цель его трудов? И так понятно, если не через тысячу лет, так через две или три все эти пороки снова прорастут, подобно опухоли в желудке.

Ной смотрит ввысь. Шея хрустит. Ной хмурится. Полуденное солнце, клонящееся к западу, уже не кажется таким ярким, как прежде. Точно, оно явно потускнело, словно подернулось туманом. А с горизонта, с самого юга, в сторону Ноя, клубясь, ползут огромные черные тучи.

Глава двенадцатая ЯФЕТ

Стою я, значит, наверху с Хамом, рискуя свернуть шею, держу кусок рамы для двери, которую мы пытаемся закрепить на борту лодки, и вдруг вижу: наш старик продирается сквозь оливки и вопит, как будто кто-то схватил его бороду и сунул в огонь. Иногда я втайне мечтаю, чтобы с ним хоть разок такое проделали.

Хам едва на меня взгляд бросил:

— Что там происходит?

— Понятия не имею.

Хам кивает. Очень мне нравится в нем эта черта: если сказать нечего — он молчит. Не то, что Сим или па. Па, спору нет, часто несет всякую ахинею, но Сим еще хуже. Па, в отличие от Сима, хотя бы верит в то, что говорит. А Сим повторяет то, что ему па скажет. Иногда просто сил нет терпеть.

Конечно, Хам тоже иногда порет всякую чушь. Но сейчас, когда он решил спуститься вниз, я не имею ничего против. Заодно посмотрим, чего ему там надо.

Мы на высоте двадцати локтей, поэтому спуск вниз занимает кое-какое время. Я не возражаю, я люблю лазать. Наконец мы оказываемся на земле, за нашими спинами возвышается это громадное недостроенное чудовище. Корабль похож на тушу здоровенного животного, с которого содрали шкуру; он заполняет собой полнеба — конца-краю не видать. Говорите про Хама что хотите, но уж чего-чего, а лодки строить он умеет.

Наш старик подбегает к нам, он задыхается и весь красный.

— Надо торопиться, — говорит. — Скоро начнется дождь.

Хам ему отвечает:

— Маленькая загвоздка, отче. Мы не обшили лодку.

— А леса больше нет, — с готовностью подсказываю я.

— И где животные? — спрашивает Хам.

— Будут, — с трогательной неопределенностью заверяет наш старик.

— Беры и Илии нет уже много недель. Отче, тебе не следовало отпускать их одних.

— Другого выхода не было.

— Надо было его найти.

Похоже, они будут препираться весь день, такое уже случалось. К счастью для всех нас, сейчас у них под боком я. Я смотрю в небо:

— Па, облаков-то не видать.

Он недоуменно поднимает взгляд:

— Так они очень низко. Пошли.

Он ведет нас на другой конец лодки, а это путь неблизкий. Сто пятьдесят локтей — все это ради того, чтобы посмотреть на небо. Мы могли пройти сквозь корабль, ведь он незакончен, но ни одному, ни второму не приходит это в голову, так зачем мне зря рот раскрывать? Я не возражаю сделать маленький перерыв в работе. Не хочу показаться нытиком, но плечи последние три недели болят просто зверски. Я и топором махал, и дырки сверлил, и гвозди из меди выплавлял — тут у кого хочешь все заболит. Не верите? А вы попробуйте.

Стоим, смотрим. Ну да, клубится что-то на востоке, на небе светит злое рыжее солнце, а вдоль горизонта протянулась черная линия. Но это вроде не облака. От облаков солнечный диск становится серебристым, а не красным. О чем я и сообщаю.

Наш старик смотрит на меня изумленно:

— Чего?

Хам, соглашаясь со мной, кивает:

— Все так, отче. Это не дождевые тучи. Это пыль.

Хам меня снова поражает. Жизнь вдали от дома удивительно его изменила. Он продолжает:

— Либо надвигается пылевая буря, либо это люди. И, судя по размеру тучи, людей много.

— Бури оттуда не приходят, — говорит наш старик.

— Угу.

Он что-то бурчит и начинает копаться в бороде, словно рассчитывая найти среди волос сокровища. «Как интересно, — думаю я. — Гости». Если повезет, сегодня весь день можно будет не работать. Может, пойти поискать Мирн, чтобы поразвлечься перед приходом гостей?

Не везет. Ма сидит одна в трапезной и нарезает мясо, чтобы потом его вялить. Я спрашиваю:

— Ма, ты не видала Мирн?

А она мне:

— Пошла зверушек собирать.

Мог бы и сам догадаться. Мирн где-то ходит со своими с кувшинчиками и коробочками, выдолбленными из тыквы. Она может быть где угодно.

— Ма, дай тогда что-нибудь поесть.

Через некоторое время я замечаю, что туча стала ближе или, по крайней мере, выше, теперь она заполняет половину неба, а полоса вдоль горизонта теряет однородность и выглядит очень странной. Я доедаю хлеб с сыром и иду к нашему старику, Хаму и Симу. Они стоят у канавы на краю западного поля и смотрят вдаль. Даже не знаю, на кого они похожи. На группу встречающих? Воинов? Совет старейшин?