Ковен озера Шамплейн

– Тише, голубка! – воскликнул барон, хватая сигару в зубы, чтобы освободить руки и выставить их перед собой в примирительном жесте. – У тебя совсем нервы ни к черту! Видно, мне надо почаще наведываться в гости с бутылочкой чего покрепче. Эй, почему ты так смотришь?.. Не знала, что Ле Гвинея – один из Домов Дуата?

Сколько бы лет ни прошло, Барон Суббота – древний лоа вуду – никогда не менялся. Всегда смерть – всегда веселье; жнец с самым задорным нравом и специфическим чувством юмора, какого не сыскать ни в одной другой человеческой религии. Он не изменял своему любимому одеянию похоронных дел мастера, даже по Дуату щеголяя в черной рубашке, расстегнутой до груди, и таком же черном фраке с колье из мышиных черепов. Сквозь черную как уголь кожу кости просвечивали настолько, что их можно было пересчитать все до единой. Раздевая меня глазами, такими светло-голубыми, что я начинала невольно ностальгировать по вермонтской зиме, Барон отстранился, но лишь для того, чтобы подобрать с каминной полки початую бутылку перечного рома и осушить ее залпом. Судя по грязным стопкам в подножье кресла-качалки и забитой пепельнице на окне, он уже давно сидел здесь.

– Рада тебя видеть, – призналась я, прочистив горло, когда немного успокоилась. – Хоть одно знакомое лицо!

– Я тоже рад тебе, – ощерился Барон, в упор глядя на мою грудь.

Я закатила глаза, рефлекторно поправляя водолазку, будто бы в ней действительно было декольте, и отошла к шкафу. Застонав от разочарования, когда бутылка рома в его руках опустела, Барон швырнул ее в пыхтящий камин и достал откуда-то из-за кресла новую. Треск стекла все равно остался для Зои незамеченным, как и мы: хлопоча вокруг постели Мари Лаво, она кормила ее с ложечки мясным соусом, что-то бормоча на креольском.

– Для нее мы то же самое, что привидения, – пояснил Барон, проследив за моим взглядом. – Твой синеволосый любвеобильный мальчик ведь рассказывал, что Дуат – это не только царство мертвых? Это также царство сна. В Первом Доме сновидцы застревают чаще всего… Но за этим всегда следует пробуждение. Однако не в случае Зои, ведь она застряла здесь, потому что хотела остаться. Конечно, умереть по щелчку пальцев нельзя – что очень жаль, это сильно упростило бы мне работу, – но если она продолжит в том же духе… То останется без духа! – Барон хохотнул в своей излюбленной манере, на что я укоризненно щелкнула языком.

– Как вытащить ее отсюда? – спросила я.

– Это зовется коллапсом – сон, что повторяется раз за разом и становится твоим домом, – продолжил он, не ответив на мой вопрос. Вместо этого Барон обвел костяной рукой окружающую нас мебель, и глаза его недобро заблестели. – Только вот сны – это не всегда сказочные единороги и красотки в бикини. Иногда это кошмары. Готова увидеть кошмар Зои, голубка?

Я не успела ответить, ведь кошмар и так уже был в самом разгаре.

– Мама, мне нужно поговорить с тобой. О Верховенстве… Я… я поняла, что это не мое. Я хочу жить свободной жизнью, без тягот ковена, понимаешь? Рафаэль справится лучше. В последнее время он стал таким сильным… Пожалуй, даже сильнее меня. Из него получится хороший Верховный. Да, знаю, ты уже давно выбрала меня, но… Мама? Что такое? – Зои, залепетав у нас на глазах признание, едва не уронила поднос, когда Мари Лаво поперхнулась гумбо и зашлась надрывным кашлем, заляпав подушку слюной и соусом.

– Дочка… наклонись, – выдавила Мари, тянясь к засуетившейся Зои дрожащей пергаментной рукой. – Наклонись, доченька… Прошу!

– Я здесь, мама. – Я увидела слезы, вставшие у Зои и в горле, и в желтых глазах. Она послушно сложила столовые приборы в тарелке и опустилась на колени подле постели Мари, прижав ее морщинистую руку к своей гладкой румяной щеке. – Что такое, мама? Мне позвать Рафаэля?

– Nanm mwen se pou ou!

Старуха ожила. Прежде немощная, роняющая на себя кусочки пищи и смиренно доживающая свой ведьмовской век, что должен был вот-вот подойти к концу, Мари вдруг схватила Зои за волосы и кашемировый платок. Взгляд ее заблестел, утратив материнскую нежность, а губы раскрылись, как лепестки ядовитого олеандра, шепча заклинание настолько древнее и темное, что даже Аврора не решилась бы вписать его в свой гримуар. Зои ахнула, брыкаясь, но хватка Мари была удивительно сильна. Так же сильно было и то заклятие, что уже впилось в невинную душу и, не желая отпускать, растворило ее в другой.

– Мама, остановись! Не надо! Я же люблю тебя!

– Ban m’ ko ou!

Мари выкрикнула последние слова заклятия, а затем упала замертво на подушки. Жизнь покинула ее слабое изнеможденное тело, а черные глаза остекленели, уставившись в потолок. Зои застыла тоже, стоя над ней, будто парализованная. Но то был не шок – это было осознание того, что все получилось.

Глядя сверху вниз на тело Мари, Зои медленно поднесла руки к лицу, удивленно разглядывая тонкие красивые пальцы со свежим маникюром и в тонких серебряных колечках. Это словно вывело ее из оцепенения. Она промчалась мимо меня, едва не задев, и подорвалась к зеркалу высотой в полный рост, завешенному льняной скатертью.

Сорвав ее, Зои прильнула к зеркалу лбом.

Только это была уже не Зои.

– Мари Лаво готовила этот ритуал весь месяц, что был отведен ей на прощание с семьей, – прошептал Барон с усмешкой, и даже от дыма его сигар, заволокшего комнату, у меня не пекло в груди так, как пекло от страшного озарения. – Видишь те свечи, что догорают на спинке кровати? А вон те, что на полу? Они расставлены по контуру веве Кальфу – темнейшего из нас… Хранитель перекрестков, он всегда берет высочайшую плату. Даже я предпочитаю не иметь с ним дел. Зои, маленькая неиспорченная ящерка, конечно, не заметила никакого веве, когда вошла в комнату. Точно так же она не заметила и того, что целый месяц пила кровь Мари, пробуя ее кашу на вкус, когда та ворчала, что не хватает соли… То была ночь Волчьей луны – Мари дожидалась ее специально. Она так не хотела умирать… А Королева Вуду всегда получает то, что хочет.

– Боже мой, – выдохнула я, наблюдая, как Зои (Мари?) щупает собственное лицо, не в силах налюбоваться своим новым отражением.

Улыбка ни на секунду не сходила с ее прекрасных губ. Пальцы очертили изгиб маленького курносого носика, божественно симметричный овал лица, острые скулы и даже длинную лебединую шею. Зои накрутила на палец и спиральку волос, морщась, ведь у Мари волосы были длинные и прямые, будто вытянутые утюжком, а к такому безобразию она не привыкла. Пестрый платок с крупными бутонами жемчуга и вовсе ввел ее в ступор: Зои оттянула его пальцем, но, немного подумав, отпустила. Взгляд ее переместился ниже, скользнул по узким плечам к полной груди и невольно задержался там. Зои усмехнулась, огладив ее ладонями и точно так же «проверив» на прочность свои ягодицы. Явно оставшись довольной своим молодым и упругим телом, она склонила голову вбок и часто-часто заморгала, прогоняя желтизну глаз. Метаморфоз сполз с радужки, возвращая им природную черноту, но затем Зои вдруг передумала, и глаза пожелтели обратно. Словно неожиданно вспомнив о чем-то, она застыла.

Барон Суббота вновь повернулся ко мне, раскурив новую сигару. Голос его, как голос рассказчика, сплелся с происходящим, будто бы я читала книгу, а не смотрела на все собственными глазами, остолбенев у шкафа:

– Вот только Мари Лаво была слишком стара, чтобы продумать настолько сложное заклинание до мелочей и не допустить осечки. Нет, кое-где дорогая мамбо просчиталась… Никогда не доверяй Кальфу и его заклятиям!

У Зои вдруг подогнулись ноги, и она рухнула перед зеркалом там же, где и стояла. Руки, которыми она любовалась всего минуту назад, затряслись и забарабанили по полу в приступе исступленной ярости.

– О нет, – выдавила она, захлебываясь в слезах, брызнувших из глаз на саржевую юбку. – Что я наделала?.. Господи!

– Куда подевалась душа Зои? Ушла в никуда? Нет, это так не работает, – зацокал над моим ухом Барон Суббота, не переставая комментировать. – Мари и раньше притворялась собственными дочерями, но то было всегда лишь притворство – она никогда не становилась ими по-настоящему. До этого дня. Бедная мамбо не знала, что древнее заклятие, купленное ею у Кальфу, – это вовсе не переселение душ. Это слияние. Мысли Мари – чувства Зои. А Зои чувствовала столько всего!.. Уж точно побольше своей дражайшей матушки, не знающий ни любви, ни милосердия. Все это пробудилось в ней с невиданной силой, утопило, заставив ужаснуться своему поступку. Так и родилась мамбо Зои-Мари.

– Моя малышка, – проскулила она, обняв зеркало и прижавшись к нему, как к той дочери, которой отныне была. – Что я сделала с тобой? Моя маленькая ящерка…

Зои взвыла. Сотрясаясь в рыданиях, она молила духов вуду о прощении, а затем доползла до постели Мари и схватила ту за лодыжку, что-то шепча. Снова, снова и снова, пока голос ее не надорвался, охрипнув. Пока руки снова не ударились об пол в бессилии. Возврат не работал – вернуться в мертвое тело было уже невозможно. И обернуть ритуал вспять – тоже.