Кожаные башмаки

«Ладно! Пускай председатель думает, что учительница такая воспитанная. Человек она всё-таки нашей семье не чужой. Брату Мустафе я обещал не обижать её…»

Глава сорок шестая. Фаим шлет посылку

Когда собирали по деревне подарки для солдат, дом Сарана-абзея обходили подальше. Но тут ведь случай такой необыкновенный — отец Фаима нашёлся!

— Пойдёмте к нам, — позвал своих товарищей Фаим, — я тоже хочу послать подарок.

Старик Саран внимательно выслушал ребят и молвил:

— Желание Фаима законное, можно просьбу его уважить. Если мы теперь, как семья военного человека, будем получать всё, что нам положено, то этому нашему военному человеку следует послать всё, что ему положено.

Он пошёл в чулан и вынес оттуда старый, весь в заплатах армяк и стоптанные валенки.

— Я сам своей рукой чинил эту одежду и обувь. Латать одежду — значит совмещать хозяйственность со скромностью, а выбрасывать ношеные вещи — это расточительство и чванство. Армяк этот был достаточно хорош для нашего родителя, следовательно, хорош он будет и для отца Фаима. А валенки эти были сваляны не для продажи — для себя, и служили они много лет. От длительной носки они стали мягче новых, и поскольку я подшил их кожей и войлоком, то сделались ещё теплее, чем были до починки.

Ребята молчали. Фаим, худенький, маленький, стыдился смотреть на товарищей.

— Война не сабантуй, — продолжал рассуждать Саран-абзей. — Не к месту надетый новый наряд вызывает смех, а удобная старая одежда может вызвать зависть и уважение.

— Потопали отсюда, — решил Абдул-Гани.

Фаим шагал со своими товарищами, и казалось ему, что даже вороны на крышах, собравшись толпой, смеются над ним.

Но вороны собрались лишь для того, чтобы прокричать свою первую весеннюю песню. Каркали, будто в колокола звонили, клювами стучали.

Фаим шёл опустив голову. Снег под ногами был тусклый, серый, весь в мелких дырках…

— Не тужи, — сказал Миргасим, — подарок твоему отцу мы пошлём.

— Ничего у меня нет, и взять неоткуда…

— А про сундук моей бабушки ты позабыл? Вспомни, что я сказал тебе в день моего рождения!

— Стыдно идти к ней, она уж и так всякий раз из сундука своего что-нибудь выкладывает.

— Да, но ведь она, когда дарит, приговаривает: «Пусть это пойдёт во искупление беды, нависшей над моими детьми и внуками». А сыновей, внуков у неё полно, вот и надо отдавать побольше.

— Н-нашей Сакине д-дедушки т-твоего шапку подарила, — сказал Темирша, — и ещё жилетку от-т-дала… Ч-что-бы в лес-су ей теплее было…

— Ну, это всё не на фронт.

Миргасим не ошибся, что Фаима к бабушке привёл.

— Пусть все наши воины так счастливо воюют, как твой отец, — сказала бабушка, — пусть будут они так же смелы и удачливы. Ради этого ничего не жаль.

Открыла бабушка свой зелёный сундук, Миргасим заглянул туда и засмеялся — знакомый узел увидал! Значит, пришли с ёлки льняные пелёнки для его деток. Хотелось бы заодно уж и на корабли поглядеть, ребятам эти картинки бабушкины показать. Но бабушка посмотрела сердито:

— Отойди, не мешай!

Долго перебирала она сложенное в сундуке добро. Вытащила из-под спуда дедушкину ситцевую рубаху, розовую в зелёных крапинках, чёрную суконную жилетку, шерстяные носки, телогрейку, тёплые брюки.

— А сапог нет. Надо было у старика Сарана взять, когда давал. Не часто это с ним случается — подарок сделать. Нечего было на заплаты обижаться. Теперь он уже не даст, ни за что не даст. Была у него такая минута добрая, а вы прозевали. Вещи у него хоть и старые, а добротные, — поучала ребятишек бабушка.

— Я домой сбегаю, — сказал Фарагат, — маму попрошу, скажу: «Миргасимова бабушка посылку собирает». Она вам, бабушка, не откажет! — И побежал.

А бабушка нашла две наволочки небольшие и принялась складывать туда вещи для Ахмета, для Фаимова отца.

Собирает посылку и шепчет, шепчет:

— Это за здоровье Гарифа, это за Мустафу, за Сигбата…

Всех детей своих и внуков, кто на фронте, пересчитала.

Не забыла и прочих воинов благословить, молодых и старых, всех, кто сражается за нас.

— Пусть стрела, в них пущенная, мимо пролетит, пуля пусть их не коснётся…

— «Стрела», «пуля»! — засмеялся Миргасим. — А мины, гранаты, бомбы?

— Типун тебе на язык! — рассердилась бабушка.

— И двенадцать под язык, — сказал на ухо приятелю Фаим.

— Что ты там бормочешь? — обернулась бабушка, дала Фаиму в обе руки по наволочке с подарками.

Неповоротливый Фарагат на этот раз скоро обернулся, сапоги принёс.

Бабушка взяла, осмотрела:

— Спасибо скажи маме. Скажи, Фаим спасибо говорит.

И все ребята выскочили из бабушкиного дома радостные, счастливые. И принялись все вместе тормошить Миргасима. Хорошая у него бабушка! Получай за это снежок, и ещё один, и ещё!

Ну и засиял Миргасим, весь облепленный снегом, — настоящий Дед Мороз, не такой, каким был Зуфер на ёлке, а всамделишный. Хоть и без бороды, зато нос какой красный!

Сугробы, подтаявшие за день, теперь покрылись сверкающей корочкой льда. В лучах заходящего солнца казалось, что лёд сам по себе брызжет светом.

Бабушка тоже собралась в школу. Для этого случая надела она широкое красное платье, новую шубу, а поверх шубы — обшитую галуном бархатную безрукавку. Обулась в белые чёсанки с новыми галошами, голову повязала белой шалью. Она и вообще-то всегда любила принарядиться, наша бабушка, а тут ведь дело какое большое предстояло совершить — посылку упаковать и письмо составить Ахмету-красавцу, Ахмету-Юмарту, Ахмету-воину.

«Фаим растёт как трава, — пишет под её диктовку Фатыма-апа, — ты — отец, должен о воспитании единственного сына позаботиться. Саран-абзей хорошему не научит…» — диктует бабушка.

Фатыма-апа склонилась над столом. Усердно, как ученица, строку за строкой выводит. А бабушка важно так слова произносит, каждое слово давным-давно продумано. Фаим тоже пишет, сочиняет первое в своей жизни письмо. Почерк у него хороший, но сейчас он пишет особенно красиво.

— Только смотри, строку справа налево не веди! «Миаф» вместо «Фаим» не напиши! — смеётся Асия.

Ребят, будто магнитом, к столу притянуло: интересно поглядеть, как будут зашивать посылку. Но почему среди этих любопытных не видно Миргасима?