Козни качка

Вот именно, Роуди Уэйд, я голая под этим платьем.

Ладонь правой руки прикрывает бешено бьющееся сердце в груди, и я поднимаю глаза к зеркалу. Спускаю бретельки моего платья, пожимая плечами.

Пусть оно скользит на пол.

Наклоняюсь, чтобы поднять его.

Стою обнаженная, как в тот день, когда я родилась. Поворачиваюсь туда-сюда, изучая себя. Моя кожа. Волосы.

Я касаюсь кончика левой груди, пока смотрю, обводя твердый сосок.

Выгляжу ли я иначе? Может быть.

Чувствую ли я себя по-другому? Да.

Не увлекайся, Скарлетт — он ждет тебя в гостиной. Он хочет тебя. Я признаю этот факт перед своим отражением. Ты ему нравишься.

Я прихожу в себя: опускаю руку, рывком открываю ящик комода и роюсь в поисках нижнего белья. Втискиваюсь в пару шелковых черных мальчишеских шорт. Серая майка. Черные леггинсы.

Оставляю мои волосы распущенными.

Не снимаю макияж.

Взъерошиваю волосы перед зеркалом, наклоняясь, изучаю мое лицо.

Натягиваю кожу под глазами и тяжело вздыхаю.

— Вот. Это должно немного свести его с ума, — говорю я девушке в зеркале, надеясь, что она достаточно умна, чтобы слушать. Смотрю ей прямо в глаза и настаиваю: — Ты пойдешь туда и не струсишь. Ты меня слышишь? Не трусь, — шиплю я на себя. — Он всего лишь парень.

Удовлетворенная, я сурово киваю, разглаживая руками переднюю часть майки. Над набором сисек, которыми Роуди Уэйд так явно озабочен.

Обычно я была бы смущена очевидным контуром моих сосков.…

Но не сегодня. 

*** 

— Это для тебя. — Роуди протягивает мне пластиковый стаканчик.

Я поднимаю его, вглядываясь в вино внутри.

— Ух-ты, ты и вправду махнул на все условности.

— Я не хотел рыться в твоих шкафах в поисках бокалов для вина, мне было странно копаться в твоих вещах.

Его колено подпрыгивает несколько раз, прежде чем он останавливает его ладонью и кладет на свое массивное бедро.

— Все прекрасно. Мы же не собираемся устраивать шикарный вечер. Мы собираемся сыграть в игру с алкоголем.

Я делаю глоток из своей чашки по привычке, потому что она у меня в руке и все еще холодная, и мои нервы на пределе.

— Не начинай раньше, — упрекает Роуди. — Ты должна это сохранить!

Я шаркаю к дивану, прохожу перед ним, замечая его зеленые глаза, которые следуют за мной всю дорогу, отслеживая мои движения.

Я вздрагиваю.

Присаживаюсь на диван слева от центра.

— На меня никогда не надевали наручников. — Он не тратит времени, инициируя начало игры, мужественные брови шевелятся. — По любой причине.

Сердце уже колотится, я поднимаю бровь, удивляясь, что он ныряет прямо в рискованные темы. Мы еще не прошли по этой тропинке, но, похоже, что сегодня та самая ночь.

Никто из нас не делает ни глотка, но я уверена, что он лжет.

— Ты хочешь сказать, что никогда не был прикован наручниками, даже к кровати? Почему мне так трудно в это поверить? — Это просто невозможно.

Его правое плечо поднимается.

— Мне не нравится быть привязанным к столбику кровати — у меня проблемы с доверием.

— О! Тебе не нравится быть связанным? Что самое худшее, что может случиться?

— Кто-то может оставить меня там сидеть с моим барахлом, всего такого уязвимого и прочее. Нет, спасибо, это не моё.

Его голос звучит глубоко и наполнен юмором, и, господи, теперь я представляю его обнаженным, с шелковыми галстуками, обернутыми вокруг запястий, с раздвинутыми ногами и…

— Серьезно, Скарлетт? Прошло пять недель — я уже могу читать твои мысли.

— Нет, не можешь.

— Да, черт возьми, могу — у тебя в голове одни пошлости.

Мой румянец непривлекательно темнеет на моей ключице.

— Я никогда ничем не светил перед барменом за бесплатный напиток в баре.

Ничего.

— Серьезно, Роуди? Ты никогда не подмазывался к бармену?

— И что бы я им показал мой жезл?

— Ну, или пресс, — я смеюсь.

— Если бы ты была барменом, сработало бы, если бы я показал тебе свой пресс?

Э-э, да.

— Я должна сначала увидеть его, чтобы принять решение. Возможно, у тебя под рубашкой пивной животик.

— Не оскорбляй меня. Мой пресс вырезан из самого твердого камня.

Мое сердце бьется неровно, когда я изображаю спокойствие, желая увидеть его живот, но беспокоясь, что опозорюсь, если сделаю это.

— Ну, если ты так говоришь.

Он наклоняется вперед.

— Хочешь, я тебе покажу? В конце концов, я видел твою задницу.

— Ты считаешь, что моя задница — это честный обмен на твой пресс?

— Я бы сказал, что очень даже… у тебя очень милые щечки.

Я наклоняю голову, спотыкаясь о свой язык.

— Я… я-я…

— Хочешь посмотреть?

Он так откровенно закидывает удочку, желая произвести на меня впечатление, что я сдаюсь — без труда.

— Да.

Он выпрямляется на диване, ставит стакан с вином на мой кофейный столик и встает на колени. Хватается за подол своей рубашки и…

— Странное ощущение. — Он позволяет рубашке опуститься.

— Почему?

— Теперь мне кажется, что я выпендриваюсь.

— Ты не выпендриваешься — это для научных исследований, помнишь? Бармены?

— Хорошая мысль!

Его темно-серая футболка поднимается снова, дюйм за дюймом, сжатая в кулак загорелой рукой. Мало-помалу он обнажает свой точеный живот, твердые мышцы сжимаются, когда он балансирует на диване, нога закреплена на полу.

— Если бы я была барменом, — медленно говорю я, случайно отхлебнув немного вина, — я бы дала тебе бесплатную выпивку, если бы ты показал мне этот пресс.

Он абсолютно великолепен. Такой же устрашающий, как и он сам.

Удовлетворенный, он плюхается обратно на диван.