Козны

Короче говоря, кто-то прикалывался еще в ужасном двадцатом веке.

Записка была желтая. И бумага от ветхости стала хрупкой, как сушеный листок. Внизу загадочного послания кинулись в глаза две прописные с витушками буквы «ВМ». И нечто вроде карты со стрелами и кружочками.

Я взял лупу, как Шерлок Холмс. Гммм, хотя и без прибора различимы слова «Винный», «Соловчиха».

Надо у папеньки спросить, что это за загадочный листочек. Не он ли его изготовитель. С него станется – шутник.

Сегодня, конечно, не до этого. К нам прислали шпиона. И шпион прикинулся роботом по кличке Филимон. Тут буза почище той загадки вечности. Каникулы, а они гувернера прислали. Чудеса прям. И отец по рассеянности своей никак не понял, говорит: «Не вызывал никакого робота… Не нужен он. Ну, хорошо, хорошо… Будете солнечную систему учить. Эхе-хе».

Причин для появления шпиона Филимона много. Первый вариант – идет утилизация старых кибермашин. Этого надо было сплавить. Машка рассказала, что раньше Фильку звали Техусом. Этими именами называли во времена начала цифровой цивилизации. Второй вариант. Филимона выписала мама, чтобы он следил за каждым и посылал сообщения в Варну, на пляж. Смешно: пляж называется «Злятны Пясцы». Я осведомился в Википедии. Песцы – это пушные зверьки, когда-то люди с удовольствием шили из них шубы. Вопрос вопросов, к чему мама улеглась на этих песцах? Или пясцах. Третий вариант. Робота-шпиона попросил прислать все же папа, чтобы интересно нам с Машкой было жить.

Короче, буза выходит. Крутая, как долго вареное яйцо.

ФИЛЬКИНА ГРАМОТА

Хозяин держал в руках книжку в синем ледериновом переплете, на котором было написано «Библиотека поэта». И снизу «ДЕНИС ДАВЫДОВ».

Книга вздрагивала. И, наконец, перекочевала в мои руки.

Я раскрыл том. Оттуда выпал желтый тетрадный листок. Я подхватил его на лету:

– Филимон, – твердым голосом изрек хозяин, – как к специалисту обращаюсь. Верю – определишь. У тебя ведь ум безошибочный.

Я помялся и покраснел. В нужных местах умею это делать. Иногда этот драйвер, вставленный старыми электронщиками, полезен:

– Не имею, господин Бузаев, к этому никакого отношения. Не моя писанина. Коротким своим носом чую – не моя. Пыль веков!

И умолк, удовлетворенный своим корректным ответом.

– Так просканируйте, повелеваю!

Я осторожно принял тонкую эпистолу, понюхал ее, как нюхают цветы, когда их получают в подарок. С шумом.

– Порой и мы ошибаемся. Несовершенны. Но кое-что понять можно. Писано давно, в середине двадцатого века. Тэк, тэк… Группа крови – вторая. Потожировые? Минуточку, – специально закатил глаза. – Написал это, то ли Золотарь, то ли Золотарев… Петррр Степанович….

 Я прищелкнул пальцами:

– Много, ох, много неясного… И где написано, тоже – тайна… – А Вы ее где нашли?

– В книге. А книгу купил в букинистическом магазине «Жили–Были». Тогда существовали такие магазины, принимали старые книжки и тут же продавали их.

– Зачем?

– Люди любили читать.

– Я вот понял, что у вас вся семья любит читать…

– Ндаааа…

– Это называется атавизм.

– Что-то вроде копчика у человека, остатка хвоста, – утвердительно спросил хозяин. – Или слепого отростка, аппендикса. Ненужные вещи.

– Не скажите. Бог не делает ничего ненужного.

– Бог? Это говорите Вы, продукт научной цивилизации. Смешно слышать.

– Почему же? Сейчас я – Денис Давыдов, гммм, – Филимон поперхнулся словом. – Копия Дениса Давыдова, ожившая, живая… Ёра… Я верю в существование Бога.

– Я уже забыл, что это – ёра. Да и букву «Ё» из словарей выкинули на помойку.

– Ёра – веселый человек, ну и дуэлянт, как Бурцов.

Мне подумалось, что хозяин грустит, повторяя: «ёра, ёра».

– Не переживайте, Ваша Лена в красном сарафанчике находится сейчас в кафе близ Дома журналистов, заказала два национальных блюда таратор и баницу. И Ваша Лена перебирает телефонные буковки, пишет, что она по-прежнему вас любит. Потом удаляет эти буквы. Напишет – удалит. Напишет – удалит.

– Наверно, сомневается. А потом… Таратор? Что это? Вроде русской окрошки?

– Так точно, – я вытянулся.

И добавил:

– Вначале протараторит, и вслед побанится.

В МЕДВЕЖИЙ УГОЛ

На обитом зеленым сукном столе, вроде биллиардного, только без бортиков, возлежали два конверта. В первом была та самая записка, найденная в книге «Денис Давыдов. Библиотека поэта», во втором – письмо от Лены Бузаевой. От жены.

В нашем царстве-государстве еще существовала почта для бумажных отправлений. Ее оставили для тех, кто скучает по натуральному, древнему миру. Эта почта была дорогой, и она дорожала с каждым годом. За блажь полагалось платить.

Меня будто заколдовали. Я время от времени открывал конверт с письмом Лены. Перечитывал его. Лена писала о своем отдыхе. Весело, не сердито. Мне нравился стиль. Потом я складывал письмо вчетверо. И опять засовывал в конверт.

Какой-то морок.

 Минут через пять я снова вынимал и читал Ленино послание… Я ловил себя на абсурдной мысли, что боюсь, а вдруг это послание с «поцелуем» в конце исчезнет, растворится в общей нашей бузе. Вон ведь – она писала, что любит, а потом – удаляла. Если Филимон не врет.

В нерушимости другой, желтой, записки я был стопроцентно уверен. Цидуля живет уже чуть не целый век. Более того я, а не Филимон, не Маша с Мишей, разгадал заветный вензель «ВМ». Это было словосочетание – Верхняя Маза. Родина моего отца и последнее пристанище партизана Дениса Давыдова.

И в чертеже-то я кое-что прояснил. Разобрал бисер почерка: «Дорог!» Кто дорог? Что дорого? Абракадабра и только. Все ж осенило. Ведь стрелка ведет от слова «Дорог!» к ясным инициалам «ВМ», Верхняя Маза. Дорог, дорог… Но вывернем слово наизнанку. Так и есть – это «!гороД». Такая нехитрая конспирация. Из города – ехать в Мазу.

Я потянулся было за письмом Лены, но тут постучали. Вошел Филимон с деловитым лицом. Белая прядь на голове искусственного гусара подобострастно дернулась.

Я уже знал, что буду говорить. Я решился:

– Кирилла Петрович Троекуров из повести вашего друга месье Пушкина послал гувернера к медведю в клетку. Я не так жесток.

– Не так жесток, – эхом вторил робот Филимон.

Наш век все же преобразовывал любителя бузы, ёру – в мелкого чиновника. Гусар шаркнул ногой.

– Так вот, Филимон Прокопьевич, так, кажется, Вас звать?

– Васильич я.

– Не важно. Медведи у нас накрылись медным тазом.

Гусар сделал недоумевающее лицо

– Медный таз, медный таз… Как это?

– Не копайтесь в контенте. Идиоматическое выражение.

Робот явно не услышал или шутил:

– Идиотическое?

– Матическое! Ходовое, образное. Значит, пропали медведи. Ушли в астрал… Шучу. А вот углы остались. Остались, оста-а-ались медвежьи углы. Я вас туда пошлю. В угол!

Робот, как ни странно, оживился.

– Рано радуетесь, Филимон свет Васильевич, там нет ни ванной, ни теплого туалета.