Козны
Шрифт:
– Мне как-то без надобности. Я искрой выхожу.
– Ну-ну… Как Вы относитесь к моему Мишке?
– Пытливый мальчик. Со знаком плюс, – неуверенно произнес Филимон Васильевич.
– Но он живет в тепличных условиях. От этого и пытливый. В теплицах мужчины не вырастают. Так – рыхлые тыквы. А надо, чтобы он был конь-огонь.
– Так. Верно.
Филимон опять шаркнул ногой. Это начинало раздражать.
– Не перебивай! Пока жены нет, пущу-ка я вас в этот медвежий угол. Некий олень (слово было сказано с ударением на первый слог) начертил шутливую карту.
Техус притих.
– Клад! Вы задумывались над этим словом?
Филимон молчал. Не задумывался. Застыл в подобострастной позе.
– Клад! Пусть мой отрок Мишка клад ищет. Это развивает, не вечно же ему шарить по экрану компа. А тебя с ним посылаю, чтобы следил. И отроковицу Машу. Она? Она, чтобы за тобой наблюдала.
Филимон откашлялся:
– Гммм, мы и так…
– Только ты это… Постригись, побрейся, усы – секир башка. Накинь на себя наш наряд. Лучше – футболки, кроссовки.
Он все же шаркнул. Это меня взвило:
– Я слышал, что сейчас в футбольной команде Гваделупы играет некий Денис Давыдов. Хотите к ним? В Гваделупу? Вы взбрыкиваете четко. Пойдите, Филимон Васильевич, позовите ребят!
Пришла Маша. Явился и Миша. Миша был почему-то угрюм и недовольно поглядывал на Филимона.
– Что я такого ему сделал? – пробормотал робот.
Я объяснил задачу. Маша восприняла это все легко. Она любила путешествия. И в детстве у нее любимой сказкой была сказка о лягушке, которую тянули за собой летящие утки. Миша тоже оставил грусть. Хотя пытался возразить по поводу Филимона. Зачем, мол, он нужен? Киберсиликон.
– Начальником экспедиции назначаю Марию Афанасьевну Бузаеву, – приказал я. – Еще одну сопроводительную записку напишу. И кое-какие рекомендации. Вам. Там, в Верхней Мазе, живет мой друг Владимир Владимирович… По фамилии Елянюшкин. По кличке Еленя. Он вам поможет освоиться.
– А чем Верхняя Маза от Нижней отличается?
Это сыночек. Язва.
– Есть еще и Средняя.
– Понятно-ясно, понятно, что ничего не понятно! – хмыкнул младший Бузаев.
– А как с гусарской формой? – перебил Филимон Прокопьевич.
– Оставьте дома! – коротко отрезал я. И щелкнул по конверту с картой и смешными стихами о подзатыльнике Петра Первого.
Конверт, получив своё, улетел в сторону Маши с быстротой биллиардного шара.
– Значит, и форма моя гусарская накрылась медным тазом, – дурашливо ухмыльнулся робот и, одновременно, поэт-партизан. – Временно?!
– Временно! Пригодится, чай, – весело откликнулся я. – Завтра и отправляйтесь. Шуруйте, готовьтесь к трудному путешествию. Эхххх!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ФЕНЯ
Робот Филимон волок свой тугой чемодан.
– Что там у тебя? – с въедливой гримасой спросил у него братик.
Робот не преминул съязвить:
– Валюта!
Батя провожал нас со светлой слезой:
– Вырастают…
Толкнул Мишку к вагонному трапу. И замер. Наверное, рифму нашел.
– С Богом, Михаил! Гммм… Михаил – коров доил. Эххх!
В бабки там поиграйте. За меня. Обязательно!Филимон заинтересовался:
– Каких коров? Какие бабки?
– В козны! – кричал уменьшающийся отец.
Филимон легко вскинул чемодан на полку. Баул загадочно хрустнул.
В других царствах в вагонах у каждого пассажира своя кабинка, вроде яйца, «киндер-сюрприза». У нас пока до этого удобства не дошли. У нас – отсеки. Как в подлодке.
Я сразу заскочила на верхнюю полку. Люблю наблюдать за народом.
Отче рассказывал, что раньше в поездах ездили с жареными курицами. Только сел в вагон, и сразу пергамент, в который кур заворачивают, долой. И тут же все угощали друг друга этой снедью. Искали штопор, выпивали и пели песню «Кондуктор не спешит, кондуктор понимает».
Время течет. Кур уже никто не ест. Это не то что немодно. Курятины зело хочется. Но за кур штрафуют. Есть же полезная пища, обеспеченная витаминами?!
Я повозмущалась.
– Это еще че, – потер руки робот Филимон, напичканный разными знаниями. – Чехову у нас тут было бы несдобровать. Его бы живо…
Филимон задумался. И выпалил странное слово:
– Его бы на цугундер… Жареных карасиков обожал. Но чтобы перед этим рыбки денек-другой в сливках бултыхались.
– Карасики… а…
Филимон, дурачась, кровожадно произнес:
– Застрелили бы из поганого ружья!
Я осторожно погладила Филимона по плечу:
– Это гумм…мманизм!
– Манизм, – эхом повторил Техус, Три Семерки, Филимон Васильевич.
У него, как у ацтека, имен куча.
И тут произошло. Они явились в фуражках, обвитых дубовыми листьями. Парень и девушка. С красными ртами, в красных шейных платках. Эти вочеловеченные карасики стали щупать пассажиров специальными сканерами, похожими на хоккейную клюшку. Проверяли: из какой нитки шит костюм и нет ли где овчины или, не дай Бог, песца.
Я читала в газете отца материал об этом. Заголовок «Полный писец».
Пришельцы-экологи стали приставать с вопросом: «Курятины хочется?.. Так себе, нет… Вызывает отвращение? Хочется? Нет? Коротко отвечайте!»
И совали в лицо перечницу – диктофон. Совали каждому. Люди морщились. Молчали. Терпели.
Братец же мой, Мишка, поёрзав на полке, не выдержал:
– Хоц-ца! Всего. Курицу. Павлина. Страусовую ногу.
Девушка позеленела, и, кажется, обрадовалась. Она, оправив кроваво красные плавники, вынула из сумочки палочку. Я знала, что это – глушитель воли.
Экологи выполняли свой план. Они решили, как отрубили, высадить Мишу на ближайшей станции.
– Что делать? Что делать? – кажется, эти слова слетели с моих губ.
Наш Филимон откликнулся:
– Кто виноват? Кто виноват?.. Герцен. Чернышевский.
ФИЛЯ
Филя раскрыл свой клетчатый чемодан и зачерпнул оттуда довольно большую порцию грецких орехов.
Он протянул это экологам:
– «Белка песенки поёт, да орешки все грызет», – и старорежимно присовокупил. – Угощайтесь, господа хорошие!