Крах тирана

– Мы польем их нефтью, зажжем и воздух, как хлеб и вода, как кинжал на поясе и папаха на голове.

– Мы тоже такие приготовили, – сказал предводитель из Шулани. – Когда пробовали – чуть мельницу не спалили.

Перед тем, как попрощаться, предводители условились, какие знаки будут подавать друг другу и что будет означать каждый из них. Решили еще раз дать знать другим обществам, чтобы те были готовы. А главное – что будут стоять до конца, как бы силен ни оказался Надир-шах.

Проводив гостей, Чупалав пошел посмотреть на другие состязания. Их в тот день было немало, каждому хотелось и себя показать, и чему-то научиться у других. Особенно джигиты старались, если неподалеку собирались девушки поглядеть на будущих женихов.

День пролетел незаметно, и состязания закончились танцами, по которым тоже было видно, кто есть кто.

Чупалав всюду примечал самых лучших джигитов. Из них он решил составить особый отряд, который бы сказал свое слово в самые трудные минуты сражения.

Глава 85

Соединившись со своими главными силами, Надир-шах двинулся к Кумуху. На пути его лежали лезгинские общества, Рутул, часть Табасарана и Агул, за которыми начинались горы Лакии.

Шах полагал, что легко минует не раз опустошенные земли. Но снова ошибся. Здесь он встретил еще более сильное сопротивление, чем прежде. Если панические донесения Лютф-Али-хана о неожиданном отпоре, который тот встретил на своем пути, Надир-шах расценивал как жалкие преувеличения, то теперь ему начало казаться, что в Дагестане и мертвые восстают, чтобы снова драться с врагом.

Горцы уже не ограничивались ночными вылазками и партизанской войной. Целые села выходили навстречу каджарским войскам, пытаясь остановить их смертоносное продвижение.

Бои не прекращались ни днем, ни ночью. Ущелья были перегорожены каменными стенами, с гор нескончаемыми лавинами катились каменные глыбы, горящие связки сена, соломы, летели кувшины с горящей нефтью.

Случалось и так, что, казавшееся беззащитным, село вдруг ощетинивалось множеством ружей, расстреливало посланный против него отряд и обращало уцелевших в бегство. А то вдруг налетала откуда-то свора злых собак. Испуганные лошади пятились. В сумятице десятки провиантских повозок летели в пропасть вместе с лошадьми и седоками.

Озлобленный упорством горцев, Надир велел уничтожать все, что можно было уничтожить. Аулы предавались разграблению и превращались в руины. Но горцы все равно сопротивлялись, не прося у тирана пощады. И каждый старался подороже отдать свою жизнь.

Пленных безжалостно казнили, женщин и детей давили лошадьми, младенцев насаживали на пики. Но и это все реже удавалось Надир-шаху. Люди уходили к недоступным вершинам, и достать их там было невозможно.

Ставший свидетелем невиданных зверств, Калушкин хотел уже поворотить обратно. Его душа не принимала таких способов ведения войны. Он считал их гнусным варварством, и описывать их, как того требовала его служба, у него не поднималась рука. А шах, разгневанный до умопомешательства, требовал новой крови. Он надеялся, что его беспримерная жестокость устрашит, наконец, горцев. А сверх того – вселит трепет в русских, и они не посмеют сопротивляться, когда он за них примется.

Вынужденно следуя за войском шаха, которое огнем и мечом пробивалось через горы, Калушкин горевал, что ничем не может помочь отважным дагестанцам, не жалевшим себя ради милой родины. Но с каждым днем он все яснее понимал, что сопротивление горцев не может остаться напрасным. И если такое творилось здесь, где уже прокатывался смерч надировых орд, то что же могло ожидать шаха в тех местах, которые меч персидский еще никогда не достигал?

– И войско свое погубит, и славу свою в Аварии похоронит, – предрекал Калушкин. – Не тот в Дагестане народ, чтобы столь ужасные злодеяния супостату простить. Да разве и господь бог не поможет горцам, их делу правому?

Он хотел составить в этом смысле донесение, но лишь махнул рукой. Что толку писать, если в столицах по-прежнему полагали, что шаткий мир с Надир-шахом важнее судьбы Дагестана и защищавших его горцев.

– А ведь какие бы были нам союзники! – вздыхал Калушкин. – Пойди сыщи таких. И ведь сами нам дружбу предлагают, надеются на нас крепко. Не дай Бог, отчаются и к туркам пойдут, которые их прельщениями не оставляют. Наших бы царедворцев сюда, в эти страшные ущелья. Увидели бы, какой кровью горцы Надира остановить пробуют. А если, не дай бог, сил не хватит? Тогда жди Надира под Астраханью? А там и под Царицыном? Оттуда и до Москвы далеко ли? Вот когда он говорил с Апраксиным, тот понимал, что к чему, и постарался кое-что сделать для горцев. А как депеша из Петербурга приходит, так только и велят: «Ласкать персиян, дабы с турками в дружбу не вошли».

Засев в узких проходах, местные ополченцы и присылаемые им в помощь воины Сурхай-хана сотнями выбивали каджаров, которым негде было укрыться. Но, не считаясь с жертвами, Надир-шах рвался вперед. Он уже чувствовал за спиной ропот своих воинов и понимал, что успокоит их только скорой победой. И чем выше он поднимался в горы, тем труднее становился путь, ставший уже почти непроходимым для пушек. Извилистые скользкие тропы, перегороженные камнями и завалами, ежечасно требовали кровавых жертв. И в темных оскалах ущелий исчезали люди и кони, пушки и артиллерийские припасы.

Шахские сарбазы каждый день ждали гибели – не от пуль, так от крутизны дагестанских дорог. Горы эти казались им такими высокими, что на них и смотреть было страшно, не то что покорять. Но и назад пути не было. Все понимали, что власть шаха начиналась и заканчивалась там, где находилось его войско. Двинься оно обратно – и снова как из-под земли вырастут горцы, и снова бросятся на них со своими разящими насмерть кинжалами.

Когда находилось ровное место, шах давал войску небольшой отдых. Если поблизости оказывалось село, оно тут же подвергалось разграблению. Людей безжалостно убивали, оставляя в живых лишь несколько стариков. Им Надир-шах глумливо говорил:

– Так как я накормил своих коней и войско плодами ваших нив и вашим имуществом, то будет справедливо, если я возмещу вам убытки.

В качестве «возмещения» старики получали головы своих односельчан, из которых шах приказывал складывать пирамиды.

Глава 86

В России дороги были широкие и ровные, и слоны бежали по ним резво. Персидское посольство давно миновало Москву и теперь приближалось к Петербургу.

Повсюду, где проезжало посольство, народ сбегался поглядеть на чудных зверей в дорогом убранстве. Была середина лета, и пищи слонам хватало, как и прочим животным большого каравана. В деревнях крестьяне с ужасом взирали, как слоны объедали господские сады и нивы. Драгуны посольского эскорта, приноровившиеся к повадкам прожорливых животных, отгоняли их пальбой из ружей в воздух.

Комиссар, заботившийся о пропитании посольского люда, разве что не рвал на себе волосы, измученный претензиями персов. То им кофе на так сварили, то мясо не по обычаю зарезали, то рыба не та. Даже уголь для кальянов им требовался особый.

За год с лишним, пока посольство двигалось по России, комиссар хорошо узнал привычки персов. Поначалу они его забавляли, затем начали утомлять, а хуже всего было то, что в каждом уездном городе их приходилось растолковывать местному начальству. Желая принять посла с почетом, чиновники делали это на свой привычный манер, только это не всегда шло на пользу. Чрезвычайный посол Сердар-хан гневался, обещал пожаловаться государю и начинал требовать такого, о чем там и не слыхивали: то фиников к чаю, то гранатового шербета. Если бы не ангельское терпение комиссара, дело могло обернуться большим скандалом, если не войной, которой постоянно грозил надменный посол.