Крапленая

Но, я уверен, ни один виртуоз-хирург не сможет подарить своей пациентке такие глубокие, как осеннее небо, глаза, такую лебединую шею, если у нее ее не было, такие длинные, стройные ноги и такую восхитительно нежную кожу, от которой не хочется отрывать губ. Это твоё, Кэтрин. Это ты!

Андрэ сполз на пол и, стоя на коленях, начал покрывать влажными, сводящими с ума поцелуями ноги Кати, ее всю. Они снова бросились в объятия друг другу. К их любовным играм подключилось проснувшееся солнце, ласкавшее своими длинными нежными лучами их обнаженные тела.

– Какая интересная у тебя родинка на груди, - заметил он, глядя на распластавшуюся в изнеможении Катю. – Как-будто кто-то специально вычертил ромбик.

Она поспешно натянула на себя одеяло.

– Чего ты испугалась? Очень даже симпатичная родинка. А я только собрался ее поцеловать.

«За эту родинку меня однажды окрестили «Крапленой», - вспомнила Катя и помрачнела.

– Я ужасно хочу спать, Андрэ. Уже совсем рассвело.

– И я тоже. Иди ко мне.Положи голову мне на плечо – я буду твоей подушкой, и уснем вместе.

Перспектива уснуть вместе Кате не очень-то улыбалась. Она была уверена, что наличие мужского тела в ее постели будет раздражать ее. Но смолчала. Не хотелось портить настроение Андрэ после всего, что между ними было. И Катя покорно приникла к нему, щекоча ему лицо волосами.

Ее опасения не оправдались. Не прошло и нескольких минут, как оба они уже крепко спали. Это был пятый день пребывания Андрэ в Москве. А потом начался «медовый месяц» протяженностью в одну рабочую неделю. Днем они гуляли по Москве, посещали выставочные залы, музеи, вечерами ходили в театр – Малый, Художественный, Моссовета, Маяковского. Насытив таким образом глаза и душу, ночь они посвящали празднику тела, погружаясь в сладкий мир наслаждений.

Один из этих дней Катя с Андрэ целиком провели в Архангельском. День выдался теплый и солнечный. Катя оделась по-дачному – джинсы, кроссовки и T-shirt. Андрэ последовал ее примеру. Проехав километров 15 по Волоколамскому шоссе, они свернули на Ильинское. Деревни и луга сменились густым лесом, левая часть которого была забрана нескончаемой изгородью, белевшей на фоне сплошной зелени кирпичными крашеными столбами. Оставив машину на стоянке, Катя повела Андрэ к добротным воротам. Но усадьба-музей графа Юсупова по непонятной причине оказалась закрытой.

– Ну вот. Столько ехали и зря, - расстроилась Катя.
– Не знаю, как ты, а я так легко сдаваться не собираюсь.

– И что же мы можем в этой ситуации сделать?

– Перемахнуть через забор.

– Вот через этот!? – поразился Андрэ. – Да ты посмотри на его высоту! Он будто собран из двухметровых чугунных копий с острыми наконечниками.

– Пошли, - беспечно махнула рукой Катя.

Только теперь Андрэ обратил внимание, что через каждые несколько секций вертикальные прутья изгороди были украшены по центру накладными горизонтальными венками. Оглядевшись по сторонам – не наблюдает ли кто, Катя подошла к одному такому венку и с кошачьей ловкостью, как по лесенке, вскарабкалась по нему до самого верха. Ухватившись за наконечники, она перелезла на противоположную сторону, а минутой позже уже стояла в густой зелени лесопарка по другую сторону изгороди.

– Ну как, рискнешь? – подзадаривала она Андрэ.
– Или мне лезть тем же макаром обратно?

– Слушай, так нечестно. Ты-то у нас, вон, совсем молоденькая, а я уже старый и дряхлый. Мне только через заборы лазать и нехватало. А что как поймают? Будет международный скандал. – Крякнув, он ухватился за чугунный венок, подтянулся и, демонстрируя вопреки своим утверждениям юношескую ловкость, легко перемахнул через изгородь.

– Браво! – Встав на цыпочки, Катя поцеловала его в губы.

– Но тут же сплошной лес! Стоило ли ради этого рисковать?

– Не спеши с выводами.

Пройдя несколько десятков метров по дикому казалось лесу, они вышли на посыпанную толченым кирпичом аллею верхней террасы, с которой неожиданно открылся вид на дворец Юсупова. Благодаря тому, что музей был закрыт, вокруг не было ни души.

– Знаешь, я приезжала сюда не один раз. На автобусе. Обожаю эту усадьбу. Могу бродить тут до бесконечности. И мне очень хотелось показать ее тебе.

Конечно же Катя ничего не сказала ему о том, что, гуляя по аллеям усадьбы в своем прежнем качестве, она с тоской и завистью смотрела на влюбленные или замужние пары, в обнимку, за руки или просто бок о бок фланировавшие мимо нее.

Они оказались в окружении беломраморных скульптур, глядящих на них «пустыми» античными глазами. Лукавомордые псы, «бухие» львы, обнаженные девы, боги и богини, амазонки, мыслители и военоначальники. Изваяний было так много, что, даже при отсутствии посетителей, трудно было в их компании чувствовать себя одинокими. Буйно цветущие кусты роз – интимно-чайных, застенчиво-белых, отчаянно-красных, источали дурманящий аромат. Мраморные дельфины, застывшие в пухлых ручонках амуров, пускали в воздух струи игриво журчащей воды.

По выщербленным мраморным ступеням увитой диким виноградом стены они спустились на вторую террасу, раскинувшуюся перед ними просторным зеленым газоном, отороченным многовековыми лиственницами. Увлекая Андрэ в боковые, укрытые густой зеленью аллеи, Катя взяла на себя роль гида:

– Вон та скульптура в часовне работа Антакольского. На мой взгляд, это шедевр. Посмотри, девушка не просто идет по розам, она парит. Потому что душа ее отлетает в мир иной. Если не ошибаюсь, это дочь Юсупова, которая умерла в 19 лет от чахотки.

– Какое утонченно-одухотворенное лицо! Этот мрамор живой. Он дышит! – восхищался Андрэ. – Я думал, такое мог творить с камнем только Микеланджелло.

– Вон тот мраморный бюст Пушкину поставили после того как он дважды побывал здесь, у Юсупова... – Катя потянула его дальше. Ей не терпелось познакомить Андре со своими любимцами. – А теперь загляни сквозь решетку этого портика. Одно из лучших изображений Екатерины II. Она изображена здесь в образе богини правосудия, Фемиды. Правда здорово?

– Сколько царственного величия! И впрямь богиня.

– Я должна показать тебе еще одну скульптуру. Мою самую любимую. Можно сказать, я приезжала сюда ради нее.

Катя вывела его в заброшенный закуток парка, заросший чахлым, видящим мало света подлеском. Здесь, в полном одиночестве, на каменном постаменте, похожем на прямоугольный кусок стены, застыл со склоненной головой печальный бронзовый юноша, выполненный в натуральную величину. Он сидел, подогнув под себя одну ногу и безвольно свесив другую. В отведенной назад руке зажат лавровый венок. Другой рукой юноша опирался на перевернутый пламенем вниз факел.