Краш-тест
Шрифт:
– Так вот это, Нина, и были схватки. Так оно и бывает. Никто не думает, что уже, потому что не похоже. А потом хренак – и понеслось с места в карьер. Мда… Знаешь анекдот про беременную у гинеколога? Спрашивает: «Доктор, а как я буду рожать?» - «А в той позе, в которой зачали». – «Какой ужас, неужели в машине, с высунутой в окно ногой?»
– Фокин, прекрати! – я искусала губы в кровь, чтобы не орать в голос. – Мы с тобой в машине ни разу не трахались.
– Нинка, ты сломала систему, - Максим снова запустил руку мне между ног и пробормотал: – Черт, слишком быстро. Придется
Легко сказать! Да чтоб ты сам родил, мать твою!
Кто-то загородил свет, стукнул в стекло. Мелькнуло серое пятно фуражки.
– Что там у вас?
– Уйди, мужик, мы рожаем! – рявкнул Максим, не оборачиваясь.
Пятно исчезло.
Я уже больше не могла терпеть и перестала сдерживать крики и стоны. Боль прокатывалась сверху донизу, выворачивала суставы, раздвигала кости. В глазах темнело, лицо кололо тысячами иголок. Что-то огромное рвалось из меня – как ядерная ракета, выпущенная с подводной лодки.
– Не тужься, говорю! – Максим приказал так свирепо, что я захныкала тихо:
– Не могу больше!
– Порвешься пополам – хрен с тобой, о ребенке подумай. Когда все так быстро, и у матери разрывы адские, и ребенок страдает. Дыши!!!
Я снова задышала часто-часто. Максим зажмурился, крепко сжав кулаки, и прошептал: «Господи, помоги!». Взял нож, прокалил лезвие в пламени зажигалки, протер салфеткой – я услышала тихое шипение.
– Что ты собираешься делать? – испуганно прошептала я.
– Молчи!
Как только накатила следующая схватка, он приказал:
– Тужься!
В дикой боли, которая действительно разрывала, я почти не почувствовала еще одну – слабую боль от разреза. Только как ручьем полилась кровь.
– Еще тужься! Давай! Голова идет!
Я словно очутилась в какой-то космической пустоте и темноте, в которой вспыхивали и гасли звезды. Откуда-то с другого конца вселенной еле-еле доносился голос Максима:
– Давай еще! Черт! Твою мать!
– Что? – язык едва шевелился.
– Ничего. Давай! Сильнее! Нина, тужься!
Огромное и скользкое, как кит, вырвалось из меня в руки Максима – и как же сразу стало хорошо! Вот только…
– Почему он не кричит?
Максим ножом перерезал пуповину, отвернулся и что-то делал с ребенком. Я мельком увидела в его руках сине-лиловое тельце, все в крови. Томительные секунды леденящего ужаса – и самый прекрасный на свете звук. Первый крик новорожденного.
– Познакомься, мама, с девочкой Марусей. Иван будет в следующий раз.
Тяжело дыша, он положил ребенка мне на живот. По его лицу текли слезы. Я почувствовала, как подбирается новая схватка – последняя.
– Давай еще разочек, - Максим осторожно потянул за пуповину. – Все. Есть.
Он наклонился и поцеловал меня.
– Все, Нинка, справились. Ты умничка. Спасибо тебе. Я тебя люблю. Очень-очень.
– Тебе спасибо, - прошелестела я. – И я тебя. Дай попить, а?
Максим достал из углубления между сиденьями бутылку, приподнял мою голову и напоил из горлышка. Руки у него были в крови, куртка, джемпер и джинсы тоже. Даже на лице брызги крови.
Откуда-то издали донесся вой сирены.– Ну вот, почти вовремя, - устало усмехнулся он.
И я начала куда-то проваливаться. Как будто падала и все никак не могла долететь до низа. Словно смотрела издалека, сквозь мутную пелену, как открылась дверца, как Максим выбрался, держа Марусю на руках, а вместо него оказался мужчина в чем-то синем. Меня вытащили, положили на носилки, потом я вдруг сразу очутилась в скорой, как будто из действительности вырезали кусок. И точно так же издалека слышала обрывки слов Максима: «стремительные роды», «обвитие пуповины», «асфиксия». Потом он спрашивал, куда меня повезут, а я позвала его, и, когда подошел, попросила помыть Жорика.
И только после этого окончательно провалилась в теплую и мягкую, как пух, черноту.
Я открыла глаза, и мне показалось, что все это лишь сон под наркозом. Ничего не было. Ни «Альтермедики», ни нашей с Максимом жизни вместе, ни родов в машине. Мы поговорили с ним в приемном отделении ВМА после аварии, и меня отвезли на операцию. И теперь я проснулась. Вот и мама сидит у кровати, читает газету, а не стене бубнит едва слышно телевизор с плоским экраном.
Приснится же такое! Интересно, что с Германом?
С каким еще Германом?!
Рука у меня была в полном порядке. Даже с кольцом. С розовым бриллиантиком в виде тюльпана. Зато что творилось между ногами…
– Ма! – проскрипела я.
Мама вскочила, уронив газету, наклонилась, поцеловала. Вытерла слезы.
– Все хорошо, Ниночка! И с девочкой, и с тобой все нормально. Максим такой молодец!
– А он где?
– В детском отделении. Скоро придет. Машеньку в инкубатор пока положили. Ты ж ее недоносила. Но сказали, что все нормально. Максим все правильно сделал. Он ведь вас обеих спас. Неизвестно, что могло быть…
Она снова зашмыгала носом. И я вместе с ней. Представив.
В разгар вселенского потопа открылась дверь, и вошел Максим. И снова я вспомнила больницу – как он пришел в палату после операции. Только теперь на нем была обычная одежда: брюки и тонкий серый свитер. Мама, к великому моему удивлению, обняла его и заплакала еще сильнее.
– Ну все, все, Марина Петровна, - уговаривал ее Максим, гладя по плечу и подмигивая мне. – Уже все в порядке. Нина в порядке, Маша в порядке. Все хорошо.
– Ладно, я пойду… по коридору погуляю… немного, - мама всхлипнула и пошла к двери.
Дождавшись, пока она выйдет, Максим наклонился и поцеловал меня – долгим-долгим поцелуем.
– Можешь себе представить, что подумали мужики на мойке, когда я загнал Жорика? – спросил он, сев рядом со мной на стул. – Там внутри было, как будто свинью зарезали. Да и сам я ничем не лучше.
– Ты бы хоть заехал домой сначала, переоделся, - улыбнулась я.
– Нин, у меня в башке вообще полный вакуум был. Не помню, как до мойки доехал. А потом до дома. Сюда уже на такси, руки до сих пор трясутся. А Жорик тоже молодец. Он нас познакомил и в таком деле тоже в стороне не остался. Ездить нам на нем, пока не развалится на ходу. Точно кот.