Красивая, как ночь
Шрифт:
— Я лишь пытаюсь обратить твое внимание на тот простой факт, что Бентли никогда не знал материнской любви. И я очень сомневаюсь, что твой отец мог что-то дать ему в этом отношении.
Эти слова вызвали у Кэма негодование.
— Что ты хочешь сказать, Хелен? Я всегда заботился о Бентли и о Кэтрин тоже. Мой брат знает, что я люблю его. Что я, если понадобится, отдам за него свою жизнь.
Хелен раздраженно взглянула на него:
— Бентли знает лишь одно: ты хочешь для него лишь того, что считаешь необходимым.
— Складывается впечатление, что ты провела в его обществе
Хелен вздернула подбородок, но промолчала.
Кэм сердито надул щеки, потом медленно выдохнул.
— Прекрасно, Хелен. Что, по-твоему, я должен сделать? Ты предлагаешь, чтобы я позволил Бентли, этому сумасброду, ухлестывать за каждой юбкой в округе? Прожигать жизнь?
— Нет, я просто…
— И проигрывать в карты свое наследство? — перебил ее Кэм. — Господи, Хелен! Ему нет еще и восемнадцати.
Хелен сложила руки на груди.
— Я предлагаю, Кэм, чтобы ты показал Бентли, что любишь его. Разве кто-нибудь когда-нибудь беседует с ним по душам? Разве ты не можешь выслушать его вместо того, чтобы давать волю своему острому как бритва языку? В конце концов тебе придется согласиться, что ты не можешь держать под контролем Бентли и все остальное вокруг тебя.
— Да, ты это говорила, — отрывисто произнес он.
— Любовь и контроль — не одно и то же, милорд.
— Как я понимаю, ты намерена прочитать мне нотацию, Хелен, — сказал он, сердито глядя на нее. — Только помни, что я не твой ученик, хотя ты и считаешь, что у меня недостает разума.
Наступило молчание. Потом Кэм прижал ее руку к одеялу.
— Хелен, ради Бога, давай не будем ссориться. Мы должны трудиться вместе, ты и я, ради Арианы.
Хелен подавила дрожь, пробежавшую по телу от прикосновения Кэма, и заставила себя отдернуть руку.
— Я… да, ты прав.
Они снова замолчали. В глазах Кэма по-прежнему оставалось странное выражение, но когда он заговорил, его голос звучал намного мягче:
— Я привез тебя сюда, чтобы попросить прошения, Хелен. И я пытался. А теперь я хотел бы поговорить об Ариане. Как вы ладите? — В его голосе уже не было ни враждебности, ни раздражения.
— Мне кажется, хорошо, — ответила Хелен, благодарная за его желание примириться.
Заставив себя на время позабыть тревогу о Бентли, она следующие четверть часа рассказывала Кэму о первых впечатлениях от общения с Арианой, а тот затронул несколько важных моментов и не стеснялся переспрашивать, если не понимал. Он явно решил предоставить дочери все возможности. Хелен изложила свой план — использовать в качестве эмоционального воздействия рисование и музыку, сообщила, что вскоре хочет попробовать учить Ариану элементарным навыкам счета и письма.
Кэм был доволен.
— Должен признать, — заметил он, — что Ариана очень легко приняла тебя.
Хелен слабо улыбнулась:
— Она чувствовала некоторую скованность после того, как вы ушли вчера, но Ариана — замечательный, смышленый ребенок.
— Значит, ты первая гувернантка, кто это говорит, — мрачно ответил граф.
— О, не надо терять надежды, милорд!
Возможно, Ариану просто нельзя учить обычными методами. Пока нельзя. Но я уже верю в ее способности. И надеюсь, что, когда мне придет время уезжать, она уже научится хотя бы немного общаться.— Уезжать, Хелен? — повторил он, насупив брови. — Но Ариане еще долго будет требоваться гувернантка.
Хелен покачала головой:
— О, я думала, вы понимаете. Да, Ариане некоторое время нужен будет учитель. Только не моей специальности… Если Ариана добьется успехов, вам уже не придется выплачивать мне непомерный гонорар. Обычной гувернантки вполне достаточно.
— Как долго? — спросил он, и в его тоне послышалось странное напряжение. — Как долго я… она будет нуждаться в тебе?
Хелен озадаченно посмотрела на него.
— Трудно сказать. Год. Может, два. Я никогда не работала нигде больше двух лет.
Кэм покачал головой, как бы споря с Хелен.
— Не стану делать вид, что понимаю тебя… все эти бесконечные переезды. Разве ты не хочешь где-то обосноваться? Жить своей жизнью?
Она насмешливо посмотрела на него:
— Гувернантка не может обосноваться, Кэм. И у нее своей жизни нет. Той, которую ты имеешь в виду. — Хелен не сумела подавить тихий вздох. — Это трудно объяснить. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Вспомним счастливые времена.
— Счастливые времена, — повторил он, глядя ей в глаза. — Знаешь, я думаю, мои самые счастливые времена прошли с тобой, Хелен. Конечно, вряд ли похвально признаваться в том, что получал такое удовольствие от праздности и шалостей.
Хелен засмеялась. По правде говоря, она не хотела показывать, насколько ее удивило тихое признание Кэма.
— Мы были так молоды, Кэм. И нужно наслаждаться жизнью в любом возрасте. Немного праздности и шалости — тоже хорошо.
— Это роскошь, которую я не могу себе позволить, — твердо возразил он.
— Ты — не твой отец, Кэм, — мягко повторила она. — Мы уже обсуждали это.
— Молюсь, чтобы ты оказалась права, Хелен, потому что мой отец был мот и развратник, безразличный ко всем, кроме себя. — Кэм мрачно улыбнулся. — Но ведь ты всегда знала это, правда? Даже в юном возрасте, в те счастливые времена, о которых ты столь безмятежно говоришь, ты уже понимала жизнь. Я тогда думал, что ужасно неприлично так много знать в юном возрасте. И в то же время очень завидовал тебе, — сказал Кэм.
Постепенно остатки напряженности между ними исчезли, сменившись ощущением близости, намного более глубокой, чем просто чувственная привязанность друг к другу. Ее взгляд встретился с его взглядом, и все звуки вокруг них смолкли. Казалось, та крепкая дружба, которая когда-то была между ними, сейчас воскресла, по крайней мере в этот момент.
Она почувствовала себя необъяснимо свободной, как будто опять стала юной, дерзкой девчонкой.
— Я развращала тебя, Кэм? — тихо спросила она, покраснев. — Признаюсь, я часто этого хотела. Я была ужасна, правда? А ты! Ты был таким идеальным, таким правильным! И так невероятно искушал меня. Ведь я чуть не лишила тебя невинности, а ты — меня. И ты прав в одном — мы не понимали риска.