Красное, белое и серо-буро-малиновое

Опомнившись, губернский Совет во главе с Хренским попытался было сам издавать всякие декреты, обязательные для исполнения, но обыватели недоумевали, поскольку поверх этих декретов красовалось неизменное Ани-Анимикусово «Да неужели?!». Причём деятели Совета, в отличие от чиновников, не догадывались манипулировать запятой на этой визе. Поэтому обыватели сами решали, кому подчиняться: решениям Совета или Временного комитета, в зависимости от того, что было выгоднее. Было это очень удобно и демократично, вот только гречка, мука и сало исчезали с общественных складов и появлялись у спекулянтов. А что поделаешь? Закон сообщающихся сосудов в экономике работает не хуже, а порой даже лучше, чем в физике: здесь убывает, а там прибавляется…

Так в городе сложилось двоевластие: временный комитет и Совет. Для того чтобы определиться, члены Временного комитета созвали в первые же дни своего существования частное совещание, на которое пригласили советских деятелей – Хренского с его двумя замами. Хренский на совещании вёл себя уверенно и по-барски, а его заместители-купцы стеснялись господ из Временного комитета, поскольку к беседам были непривычны и своего купеческого вида на фоне фраков очень стыдились. Тем не менее на совещании договорились, что Временный комитет распоряжается текущими делами губернии, а Совет занимается законотворческой деятельностью и смотрит в будущее.

Эту договорённость соблюдали и Советы, и Комитет. До поры до времени. И пришла эта пора как раз к началу июля. В городе Глупове проводился первый многотысячный митинг трудящихся, приуроченный к сельскохозяйственной ярмарке и организованный совместно Советами и Комитетом.

Согнав с помощью милиции всех торговцев и покупателей с рынка на соборную площадь, Хренский выступил перед толпой с пламенной речью, в которой гневно клеймил кого-то, в основном германцев, с которыми надо было вести войну до победного конца. После Хренского по должности должен был выступить председатель Временного комитета Ани-Анимикусов, который, поднявшись на трибуну, не медля ни секунды, крикнул в толпу визгливым тонким голосом:

– Да неужели?! – И тут же, сойдя с трибуны, отправился на автомобиле в Думу, милостиво помахивая глуповцам через окно ручкой.

Глуповцы замерли в испуге. Такого накала страстей они ещё не видали. И только блаженная Агафья громко заплакала навзрыд, ничего, правда, не сказав в этот раз про сизый месяц. Понурив головы, торговцы разошлись по своим торговым местам на ярмарке и начали продавать товар. Без особого энтузиазма, но как всегда – обвешивая и обсчитывая.

Зойка Три Стакана

Может быть, всё и обошлось бы, но в этот момент случилось знаковое событие, которое глуповцы поначалу даже и не заметили: грянул гром среди ясного неба, а на вокзал города Глупова вместе с последними раскатами грома прибыл поезд из Петрограда. На перрон вокзала из вагона второго класса выскочила ужасно некрасивая, полноватая, коротко остриженная кривоногая невысокая женщина тридцати пяти лет в кожаной куртке, в тёмно-синей суконной юбке и в сапогах, в окружении нескольких матросов, перепоясанных пулемётными лентами и с маузерами за поясами. Женщина представилась первому же встреченному ею глуповцу:

– Я – Зойка Три Стакана. Где тут у вас большевики?

Вообще-то, в Глупове большевиков не было. Были меньшевики, эсеры, кадеты и прочие октябристы. Поэтому первый встречный глуповец, испуганный пулемётными лентами матросов и маузерами, которыми они непрерывно размахивали, неопределённо махнул рукой и промолвил:

– Там…

Удивительным образом направление взмаха руки первого попавшегося глуповца указало на паровозные мастерские, где за несколько месяцев до этого Хренский тщетно искал пролетариев. Зойка Три Стакана с матросами ворвалась в мастерские и строго спросила у мирно проходивших мимо неё паровозных пролетариев:

– Кто из вас большевики?

Пролетарии мастерских не знали, что такое «большевики», и поэтому решили, что их сию же минуту начнут пороть, тем более что вид у матросов был очень грозный и решительный. Поэтому, сняв шапки, они молчаливо переминались с ноги на ногу, а самые пессимистичные из них даже слегка приспустили портки, чтобы не тратить зря время и не допустить порчи имущества (штанов).

Зойка покричала, покричала, а потом собрала митинг у входа в мастерские. Матросы на митинг собрали всех, кого нашли, даже бродившую рядом с бесцельным видом блаженную Агафью.

– Товарищи! – зычно и привычно крикнула в толпу Зойка Три Стакана. – Доколе? Они – жрут, а мы – пухнем с голоду! Они – жуют, а мы – воюем?! Они пьют всякие там вина, а мы травимся самогоном!

– Ой, травимся… – запричитали согнанные на митинг глуповские женщины и стали ронять обильные женские слёзы на мостовую.

– А как же? – продолжила свою пламенную речь Зойка Три Стакана. – Мы, большевики, за справедливость! Россия должна быть справедливой! Россия должны быть единой! Мы – за единую Россию! Мы – за справедливую Россию!

Это глуповцам понравилось. Половина из них сразу же записалась в сторонники справедливой России, а другая половина – в сторонники единой России. И даже начались мелкие стычки по этому поводу между сторонниками разных Россий. Но тут на блаженную Агафью снизошло озарение – благодать божья, иначе говоря, – и она, сплюнув на пыльную мостовую, на удивление всем, совершенно нормальным голосом громко сказала:

– Один хрен – что тебе единая Россия, что справедливая Россия… Всё равно жрать не дадут – всё себе захапают.

О том, что у мастерских проходит митинг, узнали деятели городского совета, делегация которых явилась на него. Хренский даже пытался взять инициативу в свои ручонки и, вскарабкавшись на пустые ящики, которые представляли собой трибуну, начал было кричать в толпу:

– А теперь слово предоставляется…

Но договорить ему не дали матросы, аккуратно и без поломок сняв его с ящиков. Один из них, самый крупный – с кулаками размером с голову Хренского, которого братва между собой называла Камень, – поправил на председателе Совета пиджак, тщательно застегнув его на все пуговицы, правда, в хаотическом порядке, сказал внушительно:

– Слышь, ты! Дама говорит, а ты ей мешаешь!

Хренский бросился наутёк и спрятался в здании Глуповского Совета.

Митинг закончился, и Зойка Три Стакана направилась вразвалочку в сопровождении матросов к мастеровым, которые постепенно стали соображать, что особо опасаться нечего.

– Ну! – грозно повторила Зойка Три Стакана свой вопрос. – Большевики, а большевики! Кто из вас секретарь ячейки?

Пролетарии не знали, кто такой «секретарь», что такое «большевики» и что значит слово «ячейка».