Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
Ковалев вообще-то не собирался даже являться на этот съезд в Новочеркасск, но в окружкоме партии думали по-иному. Там советовали отправиться на съезд, хотя бы затем, чтобы полнее узнать расстановку сил, а после доложить обо всем в Ростове, в областном комитете.
...Александровск-Грушевский поезд проходил на Ростов ночью. Усталый, хмурый, с жестко стиснутыми, обескровленными губами, Ковалев продремал на нижней полке, будто провалившись в беспамятство, не видя никаких снов, а наутро уже ходил по незнакомому городу, вчитывался в объявления на афишных тумбах, искал комитет. Купил у парнишки-разносчика газету «Наше знамя» и в ней прочел адрес редакции. Редакция
У порога — вероятно, случайно — сошлись и стали подниматься рядом с подтянутым молодым офицером в погонах поручика. Видя, что Ковалев — в казачьей одежде и без всяких знаков различия — не собирается козырять, офицер придержал шаги, справился: «Вы — сюда?» — и дружелюбно протянул руку:
— Поручик Арнаутов. Из гарнизонной комендатуры.
— Будем знакомы, — Ковалев назвал себя. — В комитет?
— Да. Пригласили, знаете...
— Это хорошо. Без военной секции нельзя, — кивнул Ковалев.
Несмотря на ранний час, почти все члены комитета были в сборе. Приходу двух военных обрадовались, каждый из здешних товарищей подходил, здоровался, называл себя. Многие, как и Ковалев, только вернулись из тюрем и ссылок, на исхудавших лицах радостно ходили улыбки, блестели глаза. Он здоровался, старался запомнить каждого.
— Васильченко... Семен Филиппович, председатель комитета. — Одна огромная черная борода, усы вразлет — не подпольщик по виду, а какой-то «атаман Чуркин» либо партизанский полковник времен Отечественной войны... Хохол, с виду крепкий мужчина, недаром он тут и председатель.
— Френкель... Редакция газеты «Наше знамя». Читали, конечно? — Живые выпуклые глаза смотрят из-за толстых стекол пенсне, а губы безвольны и плаксивы, как у человека, страдающего желудочной болезнью. Но репортер — грамотей, это для Ковалева область почти что заповедная...
— Чепцов! Только из ссылки. — Это ростовский мастеровой, большевик с девятьсот пятого, как и Ковалев. Об этом говорить нечего, на морщинах лба все написано глубоким резцом.
— Жаков. Секретарь комитета.
— Петр Блохин, не узнаете? — Дородный, представительный человек — полная противоположность какой-либо аналогии с фамилией... Бывает иной раз, что карлик носит фамилию Великанова, а большой, мощный и самовитый товарищ прячется под мелкой фамилией Блохина...
— Узнаю, как же! На какой это мы пересылке рядом лежали? Свердлин Григорий! Отчего же сейчас-то под псевдонимом? Не хотите снять?
— Привык как-то, не хочется уже. Петр Блохин, Григорий Свердлин — какая разница? — Человек улыбался дружелюбно, воспитанно, чуть-чуть жестикулируя сильными, короткими руками. Но жизнь была, как и у Ковалева, видно, не простая: целый рот вставных зубов, последствия северной цинги в каком-нибудь Туруханском крае...
Блохин-Свердлин передал Ковалева чуть ли на с рук на руки длинному — едва ли не вровень с самим Виктором Семеновичем — облезлому солдатику в потрепанной австрийской шинельке и картузе-финке, придававших ему нездешний, странноватый вид. Солдатик и был нездешний, бормотал несмело и как-то виновно:
— Мельхиор, интернационалист, Аустрия... Простить, еще плоко ковору по-русски, но будь-ем э-э... цузамен работай?! И, и, арбайтен, арбийтен, тофарищ!
— Ну, хорошо, хорошо, — усмехнулся Ковалев, не скрывая волнения от встречи с давним поэтапником Блохиным-Свердлиным, радуясь всем другим товарищам, с которыми придется работать теперь совместно, да и не только работать, но, возможно, и стоять
под пулями плечом к плечу, как стояли когда-то они на баррикадах в девятьсот пятом. Рад был и тому, что в комитете привечают военных, в лице представителя городской комендатуры поручика Арнаутова, но и австрийского военнопленного, в этом — залог будущего социального и межнационального мира, как в теории...А это — кто?
В уголке сидел и улыбался открыто еще один мужчина в расстегнутом широком зипуне и казачьей фуражке, ждал своей очереди поручкаться с земляком Ковалевым. Обличье было до того местное, что Ковалев с довольной усмешкой обнял станичника:
— А говорили, что тут казаков нету?
— Ну как же! Во всяком ковчеге должен же быть и наш брат! — И представился: — Иван Тулак, урядник бывший, только что из Енисейской губернии, браток! Не одним ли эшелоном ехали?
— Все может быть! — рассмеялся Ковалев. И тут заметил еще Гроднера, недавнего своего знакомца но Каменской, тоже из окружного комитета, широкоплечего, мощного мужчину.
— А вы, Гроднер, вроде того ежа из сказки, что однажды зайца на спор обогнал! Когда успели прибыть?
— Все шутите, Виктор Семенович? Не надо было в Новочеркасске задерживаться, вот бы и не отстали, — сказал Гроднер, почему-то не принимая шутки. — Рассказали бы лучше, как там ваш казачий форум проходил. Вы же прямо оттуда?
— Да, да, Ковалев! — окликнул издали бородатый Васильченко. — Это в первую очередь: твой доклад о Новочеркасском генеральско-офицерском сброде! Это ведь акт отнюдь не местного значения, если туда сам Гучков наведывался!
Подбежал Френкель и потребовал, чтобы Ковалев написал для газеты подробный отчет о решениях казачьего съезда, со своими комментариями, конечно. Тянул за длинную руку:
— Пойдем ко мне! Тут все равно без Сырцова не начнут, есть еще у нас немного времени!
— Вот статей, по правде, я еще в жизни не писал, — несколько оробел Ковалев.
— Ничего, брат, научим! — смеялся Френкель. — Дело нехитрое, зато нужное! А с Гроднером, брат, лучше не связывайся, человек он не общительный и обидчивый сверх всякой меры! Так. Значит, Каледина выбрали атаманом? Это для рабочих и мировой революции хорошо или плохо? Вот с этого и начинай, это главное.
Ковалев сел за свободный стол в комнате редактора и взял в руку тонкую ученическую ручку-вставочку с туповатым перышком «рондо». Задумался над чистым листом бумаги... В этот момент Френкелю принесли из типографии корректуры, он начал вместе с посыльным вычитывать заголовки, и что-то сразу же насторожило Ковалева. Он даже отложил ручку на край стола. «Момент требует безусловного объединения всех революционных сил... Сегодня фракционные разногласия не должны быть камнем преткновения, как это было раньше... Партия РСДРП без всяких фракций и группировок, только в едином строю! Также и «левые» фракции эсеров и коммунисты-максималисты из группы межрайонцев — все должны стать под единое знамя пролетарской и мировой революции!..»
— Чево-то у вас новое тут, товарищ Френкель, — сказал Ковалев с недоумением. — Раньше об этом разговора не было. Разве меньшевики уже разоружились, перешли к нам?
— События революции их наставят на путь истинный, — поднял свои очки на лоб Френкель, оглядываясь в сторону Ковалева. — Это уже вопрос решенный. В наших условиях просто нет иного выхода, как объединиться с фракцией меньшевиков и даже с группой межрайонцев.
— Тогда, может быть, и — с бундовцами?
— Нет. Бундовцы должны отказаться от узко национальной ориентации, и тогда, возможно, встанет вопрос.