Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

Федор Подтелков, недавний вахмистр-батареец, облик имел самый гражданский. Коротко подстрижен, без традиционно-казачьего чуба, плотные, по-рабочему подстриженные усы, осанка обстоятельного крестьянина или фабричного мастера — таким увидел Ковалев главу донского революционного казачества. На широком столе Подтелкова лежала карта Юга России и Донецкого бассейна, он водил по ней карандашом, и Ковалев удивлялся, глядя на огромные, рабочие руки этого человека, которые уже умело держали карандаш над картой и быстро, толково делали пометки, воображаемые позиции и овалы воинских сосредоточений. Скоро и сметливо входил бывший батареец с двумя классами грамоты в новые, большие обязанности.

— Обстановка пока неплохая, — говорил Подтелков. — Все окружные станицы и города практически у нас в руках! В Урюпинской — свой ВРК во главе с Селиверстовым и Селивановым, эти сносятся напрямую с Москвой, им туда ближе и сподручней... Во Втором Донском формирует части товарищ Кузюбердин, член Казачьего комитета ВЦИК, толковый офицер из 4-го Донского... В Нижнем Чире весь 6-й полк под командой Горячева и Зотова перешел на нашу сторону. Усть-Медведицкий округ насквозь советский, там всеми делами заворачивает военком Миронов, бывший командир 32-го полка. Председатель окружного ревкома Алаев приехал оттуда с делегацией, говорит, мол, на ихний округ вполне можно положиться! О севере области говорить нечего, в Каменской, Чертково, Лихой — красные отряды Саблина и Петрова, от Москвы. Теперь вот на самом юге, под Великокняжеской и Торговой тоже идет формирование, там у нас Алехин, офицер-большевик, и матрос Евдоким Огнев с крейсера «Аврора». Видишь, сколько!

Было чем гордиться Подтелкову, поэтому Ковалев не осуждал его некой восторженности, похвальбы:

— Мы и бывших офицеров но отторгаем от себя, какие хотят со всей душой служить трудовому народу! — рокотал Подтелков, — В 27-м полку казаки добровольно оставили командиром полковника Седова. Старик душевный, воюет теперь. То ж самое — Голубов. Калодинекого карателя Чернецова под Глубокой разнес в дым, а теперь и самый Новочеркасск взял, крепко держит. Во какие орлы у нас!

Снизил тон Подтелков, смущенно-детским движением пригладил волосы и вздохнул, как человек, сознающий и свои промахи, недоделки:

— Это все актив наш, Виктор Семенович. А пассив — это белые, недорезанные офицеры, какие схоронились до времени по станицам! Сидят, проклятые, ждут с моря погоды... Генерал Краснов гдей-то под Константиновской сидит, голосу не подает, его питерские большевики под честное слово отпустили, да ведь это — до времени... Полковник Денисов в Багаевской схоронился, генерал Попов в Сальскую степь сбежал с отрядом черкасни, Мамонтов и Лазарев бродят по калмыцким улусам, а Голубинцев и Дудаков под Усть-Хопрами, вон сколь их! А тут эти разнузданные отряды, красногвардия с Украины... Анархисты поганые! Идут по степу, как завоеватели, грабют хутора, а мы, казаки, рази это стерпим? Я уже говорил и с Сиверсом, и с партейным своим заместителем Сырцовым, что так нельзя. Надо их как-то приструнить и к дисциплине прибирать. А то ведь долго ли до греха? Не дай бог, какая искра или спичка...

Вовсе сбавил тон Подтелков и опять потрогал толстыми пальцами свои коротко стриженные волосы, вздохнул сокрушенно:

— Я вот тоже глупость упорол с пленным Чернецовым, не мог стерпеть, когда он начал матом на меня, как на нижнего чина... «Предатель, говорит, недоумок, жидам продался и всю Донщину продал!» А? Не помню, как и шашку из ножен выдернул. Рубанул по гадской башке, а он ведь — пленный, сволочь! Кривошлыков меня чуть живого не съел за это, газетку показал, а там — картинка, этот Чернецов мертвый... Стыдно, брат, стало, вот какие дела...

Ковалев с пониманием вздохнул, вбирая в память все эти, новые для него, сведения и мысли председателя Донревкома.

— Поводов давать не надо, а власть в руки брать надо крепче, — сказал Ковалев.

— А то! У нас тоже лопатки зудят, хочется всякую контру за зебры взять, приподнять и об пол! Зараз наш неусыпный страж, войсковой старшина Голубов, со своим полком кинулся по Салу ловить последнего кандидата в атаманы, Митрофана Богаевского! Ежели поймает, будем открыто судить гада за измену народу!

— Это кто же придумал? — с усмешкой спросил Ковалев.

— Так сам Голубов. Он старательный. Чернецова в плен взял, а теперь, говорит, и Богаевского вам доставлю живым или мертвым! Он — ничего, верно народу служит.

— Знаю я его, — сказал Ковалев, несколько озабоченный простотой Подтелкова. — Знаю, в одной камере в Новочеркасске пришлось сидеть. Увлекающийся человек, скользкий. Хочет быть красным атаманом Дона, тебе в этом еще не признавался, случаем?

Подтелков как бы оцепенел от неожиданности.

— Это как — атаманом?

— А черт его знает, приедет со степей, возьми да спроси! — посмеялся Ковалев.

Тут Подтелков сел в председательское кресло и склонил голову свою на прочной, жилистой шее, задумался. И когда заговорил, в голосе сквозила дружеская признательность:

— Вот сразу видно, что ты, Виктор Семенович, партейный казак, с прицелом. Спасибо. Этого нам шибко не хватает, и я особо на тебя рассчитываю во время будущего съезда. Тут, понимаешь, такое дело: в президиуме у нас — одни горожане при галстуках да в золотых очках: Рожанский, Дунаевский, Бруно да еще Френкель. Можно всех казаков на съезде перепугать! Где же, скажут, наши-то делегаты?

— Это не беда, — со смехом отмахнулся Ковалев, заблестев чахоточными глазами. — У нас же союз трудящегося народа всех наций, ты это пойми! Ин-тер-национал. В этом — главное.

— Оно-то так, я понимаю, Ковалев. Тернационал — это, сказать, равный союз людей и их промеж себя уважение! Это ясно. Но при взаимности, Ковалев! А ежли наших мало будет за тем столом, то и тернационал получится не полный, однобокий. Ну? Нет, ты на меня, пожалуйста, так не гляди, я — за порядок. И за равенство в этом тернационале.

Порылся в ящике стола и достал небольшую бумажку с телеграфными наклейками строк. Сказал спокойно, со внушением:

— Тут вот Ленин, Владимир Ильич, приветствует нас, революционных казаков... Погляди.

Ковалев живо взял бумажку. Его до глубины души обрадовал сам факт ленинского послания, бегло прочел смазанные телеграфной лентой строчки:

«Наш горячий привет всем беззаветным борцам за социализм, привет революционному казачеству... пусть полномочный съезд городских и сельских Советов всей Донском области выработает сам свой аграрный законопроект и представит на утверждение Совнаркома. Будет лучше. Против автономии Донской области ничего но имею...» [17] .

17

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. — С. 365 — 360.

— Вот, — сказал Федор Подтелков. — Полномочный съезд! О том и речь. Сами, говорит, решайте, раз уж власть в руки взяли! «Будет лучше!» С тем мы тебя, Виктор Семенович, и позвали срочно, что ты — мастак по советской работе! Доказал за короткое время в Каменской, оттуда большевики говорили... Я уж хотел тебя тут, в Ростове, оставить, да окружной партийный председатель Щаденко не согласился, просит тебя хоть на время возглавить Каменский окружной совдеп. Будем сообща готовить съезд, потому как работы много. Сам посуди: надо ведь повсеместно выборы проводить? А?