Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
Шрифт:
— Ну и дальше? — совсем заинтересованно спросил комвзвод.
— А дальше... Три дни там проработал, в военнопленных, и тут прямо на траншеях подходют важные офицеры, гады, спрашивают: из 2-й Конной? Так точно, говорю, конной... Какого полка, эскадрона? Не скажу! А нам, говорят, это и не надо. Хочешь, говорят, домой сбегать, с друзьями повидаться? Да вы что, говорю, расстрелять, что ли, собрались, дак не валяйте ваньку, господа хорошие! Нет, говорят, у нас к вам дельное предложение: мы нам жизнь сохраним, а вы окажите нам услугу, гражданин красноармеец Родин!
— Прямо сказки бабушки Арины! — сказал недовольный бас из темного угла. И кашлянул с политическим значением.
—
— А мне что! Мне, самое главное, из плена этого было... А тут — условие! Доставить тайное письмо самого генерала Врангеля нашему командованию!
— Да ну?! Вот те и сказанул!
— Не спьяну брешешь-то?!
— Это какое такое письмо? И почему тайное?
— А потому, что в буханку хлеба его запекли и эту буханку мне дали, — сказал Родин и встряхнул с опаской лежавшую на коленях грязную торбочку. — Вота! В торбе буханка-то, а в ей это самое письмо! Сам барон Врангель, сказано, писал!
— Кому? — переспросил с подозрением политбоец Назаренко.
— Красному командованию. Я ж сказал! — крякнул с досадой Родин. — Сколько раз говорить! А я обязан этую буханку доставить в штаб. Три дня сидел в этом хуторе, у белых, все соображал, как через Днепро переправляться в такую погоду, а вы ровно узнали про мою нужду, выбили их с хутора! Теперя мне легче, понятно. Я тут зашел в одну хату, а мне говорят: 1-й эскадрон рядом, ну я и пошел искать. А ту он, Комлев, за будыльями вышел, так я до слез, братцы, обрадовался!
Родин говорил простодушно и откровенно, и на глазах вроде наворачивалась слезинка, но было вокруг некоторое замешательство, минута подозрительной тишины. И в эту минуту снова бухнул простуженный и злой басок из темного угла:
— Ну, а ежли б тебе заряженную бонбу дали в красный штаб оттащить, ты б тожа согласился?
Родин хмыкнул и от удивления развел руками:
— Эт чего? Дурак я, что ли? Я бы ее, бонбу, по дороге разрядил, да и все! Чудной человек ты, пра!
Взводный Батаков взял торбочку с колен Родина. Подержал на весу, как бы определяя на глаз ее тяжесть. Родин тоже привстал, не выпуская одного угла холстинкового мешочка, держась за него, как за последнее спасение.
— Знаешь что, Родин, — сказал Батаков. — Дело это явно нечистое, белой контрразведкой пахнет. Так что зря не болтай, пойдем лучше к комполка, он лучше разберется. Что с этой буханкой и с тобой делать. Пошли!
Четкой, деловой походкой, перешагивая через лежащих, взводный тронулся к дверям. Родин неуверенно пошел следом.
Командир 122-го полка Лунев только что вымыл в теплой хате голову над корытом, сменил белье и, блаженствуя в чистом, брился у стола, при свете яркой керосиновой лампы. Новенькие подтяжки охватывали крутые плечи рубаки Лунева, молодое розовое лицо с клочьями мыла под носом, на подбородке враз посуровело, как только взводный доложил о причине своего появления.
— Разрежь буханку! — сказал комполка, кончив бритье.
— Тут вот бороздка... — пояснил Родин. — Надо по ней, чтоб не повредить.
Взводный Батаков аккуратно располовинил ржаную буханку, положил на стол. В мякише, и правда, запечатан был синий пакет.
...Письмо Врангеля было доставлено в Никополь, лично командующему армией. Миронов пробежал глазами первые строки и позвал Макошина. Сказал, жуя от великого возмущения правый ус, что делал лишь в минуты самые жестокие и нелепые.
— Вот, Константин Алексеевич, восчувствуйте! Ну, никакими средствами не брезгуют, подлецы! Надо было еще Полуяна позвать: он свидетель, что и генерал
Краснов также вот подкапывался под Миронова... Надо немедленно переправить в Особый отдел, чтобы никаких кривотолков...Письмо было короткое, адресовалось лично Миронову. Макошин, брезгливо оттопырив губу, прочел:
Крым. Ставка Верховного Главнокомандующего
За великую, неделимую Россию!
Командующему 2-й Коммой Кратной армией Ф. К. Миронову
Войсковой старшина Миронов!
Как и в прошлую военную кампанию 1918 — 1919 годов на Дону, именно Вы являетесь ныне главным камнем преткновения на великом крестном пути русских армий к главному большевистско-еврейскому гнезду — Москве, к желанному возмездию и победе.
Вы, Миронов, в простоте душевной искренне разделили всеобщее заблуждение так называемой «мыслящей интеллигенции» России о благотворности революции и всяческих свобод для темного народа. Вы имели достаточно времени и опыта, чтобы понять, какая бездна русскому народу уготована международным альянсом Интернационала. Но по их же поговорке: есть время разбрасывать камни и есть время их собирать — одумайтесь! Сердце русское отходчиво: все мы ходили с красными бантами после крушения монархии и теперь вкушаем заслуженные плоды. Не будем злопамятны!
Ваше место, Миронов, в рядах истинных патриотов, в рядах белой армии. Чин генерал-лейтенанта и командующего Русской армией — за Вами, если вы искренне раскаетесь и вернетесь в стан патриотов.
В случае Вашего согласия прошу направить Вашу армию в район Херсона — Николаева, разгромить части 6-й советской армии и войти в непосредственную связь с Русской армией.
Барон Петр Врангель.
Макошин прочел текст дважды, поморщился, сказал со странным удушьем в горле:
— Прекрасная бумага, почти что гербовая и, по-моему, даже пахнет мужским одеколоном... Любовное письмо для нашей контрразведки! Может быть, прямо выбросим его в печку, чтобы без лишних разговоров?
— Зачем? — нахмурился Миронов. — Любопытных станет еще больше! Надо передать Полуяну, пусть свяжется с особым отделом фронта. Это же черт знает что такое! «Петр Врангель! Ваш кровный брат!» Когда охаживают его в хвост и в гриву! Но... между прочим, сейчас меня тревожит другое: нежелательные перемещения в командном составе Донского корпуса.
— Генерал Говоров вас беспокоит, Филипп Кузьмич?
Макошин, как и Миронов, знал, что за поражение под Никополем Врангель отстранил от должности командующего 2-й армией генерала Драценко и поставил на его место педантичного старика Абрамова. Донским корпусом теперь командует бывший начштаба молодой генерал Говоров...
Миронов сказал, медленно вытягивая из себя слова:
— Нет, Константин Алексеевич, насчет Говорова пусть никто не обольщается: лизоблюд, стратег из поповичей, дрянь! С такими воевать нетрудно... Но вот на его место, начальником штаба корпуса, теперь волею судьбы выдвинут из низов генерал Тарарин, вот этого я и боюсь! Знаю еще с русско-японской... Непременно задаст нам задачку, прекрасный был офицер! Если еще не съела крымская ржа... Во всяком случае, ушки надо держать востро! А письмо Врангеля передайте через Полуяна по назначению, прошу вас... — и, подумав еще, добавил: — Да еще личная просьба у меня: сделайте так, чтобы красноармейца, который по глупости доставил эту дрянь, не судили и не наказывали. Человека можно понять: хотел домой вернуться. Не его вина. Да и без того слишком много крови вокруг...