Красные и белые. На краю океана

азартнейшей и любимейшей игры богатых американцев — бросали невыдержанных игроков в безоглядную авантюру.

— Откроем? — предложил Виктор Николаевич.

Андрей согласился: у него была третья комбинация, у полковника — пятая.

— Ваша карта бита. Такова судьба всех, кого любят женщины. Только куда я дену золотоносный участок? — ехидно рассмеялся полковник.

— Мы купим. Пора якутским купцам иметь золотые прииски в собственной тайге,—с убежденностью в правоте своих слов сказал Софрон.

— Игра продолжается, — с тихим злорадством объявил Виктор Николаевич.

Донауров накинул на плечи полушубок и без шапки выбежал из фактории, Феона даже не успела спросить, куда это он.

— Любовь недолговечна, счастье изменчиво,— заметил Виктор Николаевич.

— Добавьте еще: на севере цветы без запаха, женщины без совести, а вы — лучший моралист среди нас,— в тон полковнику съязвила Феона.

Вернулся Донауров, вывалил на стол пригоршню золотых, похожих на ^ыжую фасоль, самородков.

— Никакого покера, хочу играть в очко,— сказал он с подчеркнутой резкостью.

— Воля ваша! Перейдем на двадцать одно. — Полковник сдал карты.

— Ва-банк!— объявил Андрей.— Еще карту. Так, еще одну. — Он сердито отшвырнул карты.

— Перебор! — с сочувствием сказал Виктор Николаевич, подгребая к банку самородки.

— Еще ва-банк! — У Андрея оказались валет и семерка. Он прикупил девятку.

Виктор Николаевич открыл туза, за ним девятку.

— Двадцать. Наша бьет вашу, господин Донауров...

Андрей полез в карман за новой порцией золота, но Феона положила ладонь на его плечо:

— Довольно! Ты проигрываешь чужое золото.

— А чье золото он проигрывает? — спросил Тюмтюмов. Феона не ответила.

— Желание Феоны — закон. Игра прекращается. — Виктор Николаевич сгреб со стола доллары и золото. — Господин Донауров, вы меткий стрелок?

— Какое это имеет отношение к игре?

— Самое прямое. Даю шанс отыграться, верну весь проигрыш, если всадите из револьвера пять пуль между пальчиками Феоны...

— Что, что? Я вас не понял.

— Зато я поняла! — вскрикнула Феона. — Я говорила Вик-

609

20 А. Алдан-Семенов

тору Николаевичу, влюбленные-де не могут причинить вреда друг другу, любовь, говорила, охраняет их в минуту опасности, а он посмеялся над моими словами. Докажи правоту моих слов. — Феона прижала к стене левую ладонь, широко расставила пальцы.

— Не смейте стрелять! — возмутилась Каролина Ивановна.— Что за дурацкие шуточки! Запретите такое баловство, мистер Блейд!

— Я очень люблю смелых девушек и настоящие приключения. Если Феона верит мистеру Донаурофф, то чего нам страшно? — возразил Дуглас Блейд, и в стеклах его очков вспыхнули огоньки.

— Что же ты медлишь, Андрей? Стреляй! — приказала Феона, отбрасывая со лба волосы, и лицо ее сразу приняло и умоляющее и надменное выражение.

На улице раздался топот многочисленных ног, кто-то сильно застучал в дверь, Блейд откинул крючок. В факторию вошли Алексей Южаков и трое неизвестных старателей.

, — Именем революции вы арестованы! — властно сказал Южаков. — Ни с места, полковник! Вы тоже руки на стол! — приказал он Блейду.

— Что означает ваш налет? — спросил полковник Широкий, краснея от своей ,беспомощности.

— Партизаны захватили Охотск, ваши казаки арестованы.

— Вы будете отвечать за такое беззаконие,—пригрозил полковник.

— Можете жаловаться военному трибуналу,— ответил Южаков, оглядывая факторию и словно не замечая ни Феоны, ни Донаурова.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Метель терлась о бревенчатые стены, громыхала жестью вывесок, над столом чадила керосиновая лампа. Щербинин подвернул фитиль, в ламповом стекле распушился чахлый одуванчик огня. Из дымного полусумрака выступили, резко обозначились рыжие, русые бороды, пестрые физиономии, непреклонные лбы, упрямые подбородки.

— Власть-то мы захватили, а вот как удержать ее? Как не выпускать вожжей из собственных рук? — спрашивал Алексей Южаков и отвечал на свой же вопрос: — Колчаковских главарей и местных богатеев судить по закону военного времени, но за Кухтуем, в поселении Булгино, укрылись банды Елагина. Их много, они хорошо вооружены, драться будут, как волки...

— И на матерого волка есть собачьи клыки,— обронил Ин-дирский.

– — Вчера на митинге мы объявили о восстановлении власти Советов по всему Побережью, но Советы на просторах Севера пока что радужная фикция. У нас нет армии, чтобы незыблемо

утвердить свой авторитет и свои идеи. Нет и опытных командиров для отпора японским интервентам, что могут появиться здесь. Поэтому необходимо покончить с бандитами в Булгине, а если явятся интервенты — начать дипломатическую игру. Остается ждать, когда большевики освободят от белых все Приморье, но в Охотске всякое сопротивление должно быть раздавлено,— заключил Южаков, и в лице его появилось напряженное ожидание то ли новых непредвиденных опасностей, то ли тревожного торжества. Он предоставил слово Индирскому, тот выбил из трубки пепел на пол и строго спросил:

— Ревком дает мне чрезвычайные полномочия для расправы с врагами?

— Для борьбы, а не для расправы,— поправил Южаков.

— Теперь один закон: всех, кто против нас, именем революции— к стенке,—ответил Индирский.

— А я вот приказываю освободить из-под стражи Донауро-6а, девушку эту Феону и Дугласа Блейда, американца,— распорядился Южаков.

— Ежели их на свободу, то кого под замок?

— Нет нужды наживать неприятности с Америкой из-за какого-то Блейда, а Донауров и девушка тебе только мерещатся врагами.

Индирский долго в упор рассматривал американца, потом сказал:

— Вы свободны, мпстер Блейд.

— О’кэй! — вежливо, но холодно поклонился Блейд.— Я умею быть благодарным.

— Большевики не нуждаются в признательности капиталистов,— ответил Индирский.

Он называл себя анархистом, стоящим на платформе коммунистов, хотя о коммунистической платформе не имел никакого представления. Отпустив американца, он вызвал Феону и спросил, разглядывая ее маслеными глазами:

— Дочь местного попа?