Красные и белые. На краю океана

— Сколько новых людей у нас появилось, страсть! Делят святую Русь. Забыли, видно, что Русь-то единая, неделимая, нельзя ее на сто кусков распотрошить,—говорил отец Поликарп.

— И Россию, батюшка, можно распотрошить, только вот надо ли? Стоящее ли это дело? — спрашивал Андрей.

В комнату вошла Феона с тряпкой в руке. Она мыла окна, двери, стены, обмахивала пыль с мебели; Андрей любовался ее летящими движениями и видел, как стекла приобретают родниковую ясноту, бревна стен желто лоснятся, кровать под лоскутным одеялом стала похожей на цветочную поляну. Он испытывал признательную нежность и к ловким рукам Феоны, и к родниковым стеклам, и к цветному одеялу...

С моря ползла грозовая туча, от каждой молнии вода вспыхивала, словно подожженная. Грозы — редкое явление в высоких широтах — вызывали в Андрее беспричинную радость то ли своим могуществом, то ли дикой красой. Сегодняшняя гроза была необычной: на востоке небо и море соединяла сплошная стена

ливня, на северной стороне стояла радуга, в южной — солнце. Ливень, радуга, солнце усиливали радость Андрея, и без того настоянную на любви к Феоне.

—• Как хорошо!—воскликнул он.

Феона положила ему на грудь ладони, прижалась головой и зарыдала.

— Что с тобой, Феона?

— Я плачу от страха, что скоро окончится наше счастье, проговорила она сквозь слезы.

— Наше счастье не окончится до нашей смерти...

Она вздрагивала при каждом ударе грома, в отблеске молний лицо ее становилось то зеленоватым, то лиловым. После грозы наступила тишина, и Феона успокоилась.

Пробуждение ее начиналось обычно с недоуменного вздоха: она приоткрывала веки и видела на подоконнике странный шар в короне лучей. Откуда он появился? Требовалось усилие, чтобы понять — это же ее круглое зеркальце, в котором запуталось солнце.

Феона осторожно, чтобы не разбудить Андрея, выскальзывала из-под одеяла, потягивалась, жмурилась на стекла в дробинках прошедшего дождя, на занавески, что раздувались от морского бриза. Как ни осторожно вставала она, Андрей пробуждался одновременно, несколько мгновений следил за ней, потом бросался к Феоне.

— Да здравствует солнце! — Он обнимал ее и кружил на месте.

Феона в тысячу первый раз торжествовала свою победу над ним.

— Не все любят красоту, но все хотят есть, в том числе и ты,— говорила она, разливая чай: янтарная струя изгибалась над стаканом, пахло горячими булочками, кетовой свежепосо-ленной икрой.

— Вот оно —обыкновенное счастье, необходимое всем людям. В страхе потерять его плакала ты вчера,— сказал Андрей.

Окно закрыла фигура солдата.

— Вас просит зайти Сентяпов,— сказал солдат.

— Зачем я понадобился?

— У него и спросите, мое дело передать.

— Пойдешь к Сентяпову? — спросила Феона.

— Он предложит вернуться на радиостанцию.

— А ты как?

— Пить-то, есть-то нужно...

В кабинете Сентяпова Андрей столкнулся с Дугласом Блеи-дом, которого не видел с той злосчастной ночи, когда они были арестованы.

— Добрый день, мистер Донаурофф! Рад встретить вас в полном здравии,— приветствовал американец. — Вы еще не знакомы, рекомендую, Донаурофф — славный человек.

— Я потому и пригласил его, что наслышан. Предлагаю должность начальника радиостанции,— сразу перешел к делу Сентяпов.

— Так с ходу и в начальники? Надо поглядеть, в каком состоянии станция.

— Садись за столик и выстукивай: всем, всем, всем...

— Соглашайтесь, мистер Донаурофф! Я уже говорил господину Сентяпову, что, кроме вас, другого радиста нет на всем Побережье. А радио необходимо вот так,— Блейд провел ребром ладони по своему горлу. — Буду дополнительно платить за информацию, интересующую нашу фирму. Я только что рассказывал господину Сентяпову о том, как американский Запад относится к русскому Востоку. Авантюристы всех мастей уже готовятся к броску на Охотское побережье, их соблазняют русское золото, русские меха, моржовый бивень, морской зверь. В Сиэтле снаряжаются экспедиции, из Нома выходят шхуны, тучи барышников собираются перелететь на русские берега,— говорил Дуглас Блейд.

— Эти прощелыги одинаково опасны как русской коммерции, так и фирме «Олаф Свенсон»,—нахмурился Сентяпов.— Хотя, по правде говоря, я даже не знаю, имеет ли солидную базу на Побережье ваша фирма?

Дуглас Блейд обидчиво оттопырил губы.

— «Олаф Свенсон из Сиэтла» постоянно торгует с русскими на мысе Дежнева, в Анадыре, бухте Корфа, Петропавловске. Наши пароходы бросают якоря в Оле, Охотске, Аяне, шхуны наши ходят от мыса Дежнева до устья Колымы, у нас регулярные рейсы между Петропавловском и Владивостоком. Агенты Свенсона скупают пушнину и золото в чукотской тундре, якутской тайге, они яостоянные гости в Верхоянске и Оймяконе. Среди наших агентов есть и тунгусы и якуты, мы платим хорошо, они работают великолепно. Агенты из туземцев покупают у охотников голубого песца за двенадцать рублей, мы им даем шестьдесят. Сколько же процентов наживают таежные компрадоры? И кто грабит охотников: наша фирма или туземные купчики?

— Неужели это правда? — поразился Андрей.

— А почему мои слова должны звучать ложью? И если это ложь, то что же такое правда? И ведь что обидно — нас величают белыми колонизаторами и зовут желтых и черных на борьбу с нами,— возмущенно постучал костяшками пальцев о столешницу Дуглас Блейд.

— Кто же зовет на борьбу?— спросил Андрей.

— Такие же белые люди, вернее — красные...

— Я эсер,— холодно напомнил Сентяпов,— но не копаю могилу белому человеку.

— Потому-то мы и готовы сотрудничать с вами. Мы окажем вам любую помощь, если вы станете охранять наши торговые

интересы на русском берегу океана. Мистер Донаурофф, вы будете полезны нашей фирме, и она отблагодарит,— напомнил Блейд.

— Значит, я слуга Земской управы и «Олаф Свенсон»? — с иронией сказал Андрей.

После ухода Донаурова Сентяпов сказал:

— Этот Донаурав странный какой-то: не поймешь, чего хочет. Вот Индирскнй другое дело: был красным, стал белым — и дело с концом,

— И это есть прекрасно! Нам очень необходимо держать в тайне перемену цвета Индирским, с его помощью мы узнаем замыслы наших врагов,— заключил Блейд.

За окнами ворочалось ночное море, обдавая брызгами стекла. Оно гневно шумело, но люди, погруженные в свои дела, не слышали, не замечали шума. К Илье Петровичу сошлись на совет коммунисты.

— Сентяиов составил и вручил Елагину список, по которому все поименно приговорены к расстрелу. — Южаков вынул мятый клочок бумаги, бережно расправил углы.

— Кто раздобыл этот списочек? — спросил Индирский.

— Мальчик один, сын рыбака.

— Этот парнишка бежал из Булгина. Возможно, он провокатор?

— Ему шестнадцать лет. Слишком юн для такой роли. Но вернемся к делу: мы должны быть в курсе всего, что творится в штабе Сентяпова, у Елагина в Булгине. Это славно, что тебе удалось войти в доверие к Сентяпову.

— В глазах жителей Охотска я, мягко выражаясь, предатель,— вздохнул Индирский, прикрывая припухшими веками глаза.

— Интересы революции требуют умной тактики,— ответил Южаков. — Сейчас судьба Побережья ложится на наши плечи. И нам нельзя ошибиться, за ошибку можем заплатить дорогой ценой.