Красные и белые. На краю океана

— Это верно. Кстати, Сентяпов собирается избрать самоуправление города из представителей Булгина.

— Не допустим! Категорически! — сказал Южаков.

— И еще одна новостишка. Сентяпов установил строжайший контроль на радиостанции. Мы будем жить в полной темноте, если так захочется Сентяпову. — Индирский придал своему сообщению сумеречную многозначительность.

— А нельзя ли Донаурова перетянуть на нашу сторону? Надо только разузнать, чем сейчас он дышит.

.— Бабьей лаской дышат такие подлецы! — распалился Индирский. — Ради своей Феоны пойдет на преступление...

— В этом я вижу достоинство настоящего мужского характера,—рассмеялся Щербинин.

Достоинство в готовности совершить преступление? —-спросил Индирский, справившись со своей запальчивостью.— Может быть, на Донаурова лучше воздействовать через Феону?

Где кровь, где преступление, там всегда женщины. Почему бы это, отчего бы это? спрашивал Южаков.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Заиндевелый до бровей Елагин с порога протянул руку До-наурову.

— Ну, здравствуй, дружище! Не ожидал!

— Ты рискнул появиться в Охотске?

— А я инкогнито.

— Тебя знает каждая собака.

— Собаки промолчат, люди испугаются,— Елагин сел на диван, пружины застонали под его телом.

— Зачем бравировать собственным мужеством?

— Какое это мужество — нетерпение погулять в Охотске? Настоящее мужество — в терпении.

— Ты, я вижу, стал юмористом.

— Юмор учит терпимости. Поэтому приходится шутить, когда вовсе не до шуток.

— Что за нужда привела ко мне?

— Сперва напои чаем, после спрашивай.

Феона встретила Елагина как старого знакомого, но без прежней душевности,— Елагину показалось, что она стала строже.

— Она славная, твоя Феона! Ты счастливый муж, а вот я, видно, обручусь со смертью. Невеселая невеста...

— Почему такое мрачное предположение?

— Не по душе мне эта непрестанная драка, а выбора нет. И тебе пора выбирать между красными партизанами и моим отрядом.

— Надоели мне советы о выборе причала. Я стараюсь быть поближе к добру.

— Бесклассовое добро хуже подлости,— судорожно передернул губами Елагин.— Кто не понимает такой истины, тот испытает ее на собственной шкуре.

— Мне свойственна жалость к людям,— возразил Андрей.

— Жалеть надо себя, близких своих, свой класс, на худой конец. Большевики подкупают идеей классовой борьбы рабочих да мужиков. А нас вышвырнули на край океана. Боюсь, завтра утопят в океане,— говорил, раздражаясь от своих слов, Елагин.

— Зачем ты все-таки пришел ко мне?

— Затем, чтобы вернуть тебя к борьбе за класс предпринимателей. О дворянах уже не думаю, они обречены, а мы боремся, на нашей стороне японцы, американцы, такие могущественные фирмы, как «Олаф Свенсон», «Гудзон Бей», «Нихон-Мос-хи»,— начал перечислять Елагин.

— Даже не слыхал про такие...

— Потому что невежда в торговом деле. Все эти фирмы кровно заинтересованы, чтобы Побережье не попало под власть Советов.

— Боритесь себе на здоровье...

— О, черт! Не думал, что люди так глупеют от любви. Сейчас ты служишь наемником Приморской земской управы, получаешь жалование от Сентяпова.

— Ну и что же?

— Завтра Южаков повесит тебя вместе с Сентяповым на одних воротах. Разве не знаешь, что Сентяпов уже не. начальник Охотского уезда?

— Откуда ты взял?

— Неведомо тебе и то, что само правительство ликвидируется?

— Рассказывайте сказки другому!.

— Неужели ты не принимал радио из Владивостока о переходе Камчатской области и Охотского уезда под начало Московии? Японцы и большевики договорились о ликвидации земства как правительства, взамен его создано Приморское управление Дальневосточной республики, той самой, у которой романтическое прозвище — «розовый буфер».

— Я не принимал такой радиограммы,— растерянно признался Андрей.

— Принял ее ночной радист Козин. Скажи спасибо, что он передал трагическую весть прямо Сентяпову. Кроме Козина, да меня, да Блейда, новости пока не знает никто. А если она распространится, охотские большевики дадут Сентяпову по шапке.

— Оригинальная ситуация. Что же мне делать?

— Не стоять между чумой и холерой,— съязвил Елагин. — Я разговаривал с Сентяповым, он решил объявить себя представителем Дальневосточной республики.

— Он самозванец и обманщик!

— Тебе-то что за печаль? Этого самозванца я поддержу, а ты объявишь, что получил радио о назначении Сентяпова.

— У меня нет такой радиограммы.

— Выдумай, сочини, объяви.

— В таком деле я умываю руки...

— А Понтий-то Пилат все-таки распял Христа! Забыл? На днях Сентяпов созовет собрание жителей и объявит о своем назначении представителем «розового буфера». Ты должен выступить в его поддержку.

— Не люблю, когда со мной разговаривают в приказном тоне.

— Это совет, не приказ. Поразмысли, обдумай свое положение,— смягчился Елагин.

Феона подала завтрак и, словно догадываясь о неприятном разговоре между Елагиным и мужем, обеспокоенно вышла.

— Ты должен солгать хотя бы ради ее безопасности,— предупредил Елагин.

На улице лютовала метель, а в тесном зале кипели страсти, разделившие жителей Охотска на две части: первая держала руку Алексея Южакова, вторая склонилась на сторону Сентя-пова. У второй была военная сила — казачий отряд и елагин-цы. Они по-прежнему сидели в Булгине, но незримое присутствие их чувствовали собравшиеся в зале.

Митинг начался заявлением Сентяпова о том, что его назначили в Охотске представителем Дальневосточной республики. Он уже радовался успеху своего самозванства, но слово взял Южаков.

— Самый наглый авантюрист и самозванец может править нами по своему похотливому хотению. Да, есть политиканы, ухитряющиеся быть сразу и на чердаке и в подвале, господин Сентяпов из таких ловкачей. Не успев сложить с себя звания уполномоченного Приморской земской управы, он уже принял обязанности представителя Дальневосточной республики. Не спросив нашего желания, на основе одного нахальства...

Сентяпов сидел, зажав ладонями голову. «А ну, какие гадости ты еще наболтаешь?»—говорил его взгляд, следивший за Южаковым.