Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
— О друзьях-приятелях потом, брат-полковник. Вы принесли мне письмо?
Андрей подал пакет, Пепеляев похлопал им по своей ладони с апломбом военного, ожидающего весть о полной капитуляции противника. Спросил:
— Какой у вас чин?
— У красных нет чинов.
— У нас тоже вместо чинов «брат-генерал» да «брат-солдат». Орлам нужны крылья, солдатам — военное братство, а то, что вы случайный человек в отряде Строда, уже облегчает вашу участь. — Пепеляев вскрыл конверт, скривил в усмешке губы. — Строд предлагает сдаться на его милость. Он что, рехнулся? Спятил? Спрыгнул с ума? — Пепеляев
— Я не желаю возвращаться обратно,—пробормотал Донауров.
— Такое я называю предательством, а предателей расстреливаю. Не надо завязывать парламентеру глаза, пусть видит, сколько у нас солдат и пулеметов, и сообщит Строду. Авось они образумятся,— сердито ответил Пепеляев.
Андерс привел Донаурова в свою землянку, угостил спиртом, накормил жареной олениной. И говорил без передышки,
перескакивая с одной темы на другую, путаясь и тяжело вспоминая.
— Прошло всего-навсего пять лет, а что сталось с Россией, с нами что? Можно ли было вообразить нашу встречу в якутской тайге, на какой-то Лисьеи Поляне? Неисповедимы пути твои, господи! Из Петрограда сюда? В волчьи заросли, в медвежьи берлоги, на край океана? Помнишь нашу последнюю встречу у меня на квартире? Кажется, это было сто лет назад...
Андерс говорил и видел Невский проспект, дворцы, театры, магазины, Донауров ел и видел те же, теперь недосягаемые, проспекты и здания столицы.
Андрей распрощался с Андерсом и вернулся на Лисью Поляну.
Строд сидел у печки, кутаясь в оленью малицу и грея озябшие руки. Было больно говорить и больно дышать, но сознание ответственности за бедственное положение отряда превозмогало боль и тоску.
Жаль, что генерал не принял тебя за перебежчика, но ты все равно должен уйти в Охотск. Ты просто обязан уйти.— Строд откинулся от печки, прислонился к заиндевелой стенке юрты.
Андрей проследил за тонкими солнечными лучиками, проникшими в пулевые отверстия в кожаном верхе. Лучики, словно бледные линии, разрезали темный воздух.
Необходимо известить Байкалова о нашем положении,— сказал он.
Напиши письмо, пошлем Джергэ. Одна смерть помешает ему добраться до Якутска,— согласился Строд.
Глубокой ночью, прикрываясь туманом, Джергэ выбрался на якутский тракт. От его быстроты, выносливости и мужества зависела теперь судьба Лисьей Поляны.
Темнота постепенно белела, стыли в караулах часовые, стонали раненые. Строд, полулежа на узкой скамье, слушал их стоны и все напряженнее ожидал новой атаки.
— Почему тихо? —удивился Андрей. — Может, Пепеляев снял осаду и двинулся на Якутск? Зачем ему тратить на нас дорогое время?
Господи, хоть бы скорей они начинали! — простонал кто-то из раненых.— Лучше смерть, чем ужас без конца...
Строд хотел возразить, но передумал,— бывают положения, когда слова не имеют цены, он только приподнялся на локтях и своим движением разбудил Дмитриева. Тот повел ладонью по волосам:
„ Даже башка к юрте примерзла! Сегодня пепеляевцы из таиги и носа не высунут.
А ты все же проверь караулы,— посоветовал Строд.
Дмитриев оделся и вышел
во двор, за ним выскочил Дона-уров. Морозный туман скрывал не только окопьц но и тайгу. Дмитриев вздохнул и, словно обожженный, сплюнул; слюна звякнула ледышкой у его ног.Морозную тишину разорвал сухой, неприятный звук выстрела, потом еще и еще, и вот из тумана появились человеческие фигуры. Снежная пелена, утрамбованная прежними атаками, стала плотной, и офицеры шли в полный рост. Чем увереннее и безогляднее шли они, тем сосредоточеннее становились красноармейцы.
Дмитриев и Донауров следили за приближающимися пепе-ляевцами: теперь уже нечем остановить их — остался только небольшой резерв, спрятанный в загоне для скота. Юрта с ранеными и загон находились в центре обороны, жалкие укрытия обстреливались с трех сторон. Пули прошивали оленьи шкуры юрты, сплетенные из краснотала стенки загона, убивая и калеча бойцов.
Держась обеими руками за грудь, Строд вышел из юрты, когда дружинники уже были у окопов. Увидев командира, красноармейцы бросились в атаку, под неожиданным их ударом пепеляевцы отступили.
— Тебя ранило? — спросил Строд.
Дмитриев не ответил.
— Позови командира взвода Адамского.
— Он убит...
— Тогда начальника пулеметной команды.
— И он убит...
— Где фельдшер?
— Убит...
— Если мы продержимся дня два-три, то это хорошо, но если... — Строд не досказал своей мысли.
— В тайге, но без дров, кругом снег, а мы без воды, нет хлеба, и нечем перевязать раненых,— уныло ответил Дмитриев.
— Чего же ты хочешь? — подозрительно спросил Строд.
— Умереть, как солдат...
— Избавь меня от глупых слов, следи за действиями Пепеляева и предупреждай их. Помни: предупрежден — значит вооружен. Генерал обязательно что-нибудь выкинет, не удалось взять в лоб, попробует хитростью. Ночью придется делать вы-лазки за снегом.
— За глоток воды мы платим кровью...
Дмитриев и Донауров зорко следили за каждым подозрительным движением белых. Иногда из юрты выходил Строд и, пошатываясь, вглядывался в звездную темноту.
С таежной опушки донесся хриплый голос:
— Эй, краснюки!
— Что нужно? — откликнулся Донауров.
— Подожди... Пусть говорят,— остановил его Строд.
9
Из Охотска генерал Ракитин подходит, у него дальнобойное орудие есть. Пальнем из пушечки —от вас мокрого места не останется.
Неустанно, неусыпно с рассвета до сумерек пепеляевцы пулеметными очередями били по окопам красных, в ледяных валах появились большие бреши, разрушались все прикрытия. Иногда они прекращали стрельбу и орали:
Вылупим из окопов! Доконаем голубчиков!..
— ели не заложим бреши в окопах, то конец нам,— прошептал Дмитриев. . 1
В его голосе была такая безнадежность, что Строд откинул оленью шкуру со входа, оглядел Лисью Поляну. В сером свете зимнего дня черные трупы, красный снег, разрушенные окопы вызывали тоскливое чувство обреченности.
Ночью соберем убитых и сложим баррикаду перед окопами. Баррикаду из своих, из чужих,— сказал Строд неверным нетвердым голосом. — Построим такую баррикаду, и пусть меня обвиняют в надругательстве над мертвыми. Пусть обвиняют!